Ее город

(6)

Свадебные фотографии Чжань Гобиня, похоже, проливали свет на происходящее, намекая на ту тень, что легла на их супружескую жизнь. Несколько лет спустя Чжань Гобинь снова посмотрел на снимки и все понял. Цзя Чуньцзяо тоже ощущала это. Она часто удивлялась тому, что муж совершенно равнодушен к этой замечательной памятной карточке.

Долгое время после свадьбы Чжань Гобинь оставался равнодушным не только к их свадебным фотографиям, но и к самой жизни. Длительные размышления тихими сельскими ночами, рискованные предположения и сильная воля способны подавить столь же сильные чувства: ради идеального будущего ему пришлось отказаться от городской девушки и выбрать деревенскую!

Горячий воск капнул на руку. Чжань Гобинь не спал до рассвета и в темноте пошел к колодцу, окунул пылающую голову в ведро и почувствовал, что холодная колодезная вода пробирает до костей. Такое не забудешь! Жаль, что результаты не оправдали его личных ожиданий. Все прошло слишком гладко. Видимо, не один Чжань Гобинь вел секретную битву — здесь всем заправлял местный «император» секретарь Цзя. Как только Чжань Гобинь почувствовал, что им манипулируют, предыдущий напряженный мыслительный процесс и все его воспоминания потеряли смысл. Предполагалось, что Чжань Гобинь — представитель образованной молодежи, имеющий личные достижения и политический капитал, — соответствует критериям, необходимым для рекомендации в лучшие университеты Китая. Почему же он поступил во второсортный педагогический институт? Как вообще он может строить жизненные планы вокруг намерений секретаря коммуны Цзя?

Ладно, скоро план будет воплощен в жизнь; его новорожденный сын живет в городе, тогда как многие образованные люди все еще мучаются в деревнях. Чжань Гобиню следовало бы жить и радоваться. Он и правда испытывал именно эти эмоции. Но теперь, когда он достиг цели, что ему делать? Каждый день он ходил на работу, читал газеты, пил чай. Летом ездил в Ухань — проведать родителей, и в Цзянлин — навестить свекровь. Как-никак он был знаменитостью, но стал ощущать, что уже ничем не отличается от простых людей.

После рождения сына Цзя Чуньцзяо все меньше заботилась о Чжань Гобине. Цзя Чуньцзяо, которая до замужества стеснялась носить юбки, после родов стала другим человеком: она кормила грудью у ворот общежития, сидела на маленькой скамейке лицом к большой спортивной площадке, задрав просторную белоснежную одежду и демонстрируя обнаженную грудь. Однажды учитель физкультуры в спортивной куртке, со свистком, свисающим с коротенькой шеи, ходил перед ней туда-сюда гоголем, поигрывая мускулами и не сводя глаз с ее груди. Цзя Чуньцзяо хихикнула и воскликнула:

— Вали отсюда! Молока хочешь? Все мое молоко только для сына.

Учитель физкультуры хмыкнул:

— Ну, для сына так для сына. Дашь мне молочка — буду называть тебя мамой.

Цзя Чуньцзяо засмеялась еще более самонадеянно и фыркнула.

Подобная ситуация случалась не раз и не два, и все преподаватели педагогического института втайне сплетничали. Чжань Гобинь дико злился, ему было стыдно перед коллегами и студентами. Как-то вечером поведение Цзя Чуньцзяо вывело его из себя. Но та в ответ привычно хихикнула: «Ладно, ладно, все мое молоко лишь для тебя, хорошо? Давай покормлю!»

Цзя Чуньцзяо задумала все так, чтобы трансформировать гнев Чжань Гобиня в любовь и ревность, и воспользовалась возможностью пофлиртовать. Чжань Гобинь удивился до глубины души. Оказывается, Цзя Чуньцзяо, сельская учительница, ничем не отличалась от других сельских женщин. По их представлениям, как только женщина раздвигает ноги и рожает, она больше не обязана сохранять женские секреты. Вульгарный флирт с мужчинами — обычное явление в их жизни. На фоне его никчемной жены Лю Яньни, Яо Ли и многие другие красивые образованные молодые женщины казались элегантными, сдержанными, утонченными; они воссияли в ночном небе Чжань Гобиня с небывалой яркостью. Но Чжань Гобинь понимал: теперь он женатый мужчина! У него никогда не будет шанса завести роман с кем-то из городских женщин, по которым он так тоскует. О, небеса! Жизнь так жестока, почему он не подумал об этом до свадьбы?..

Цзя Чуньцзяо, хихикая, пыталась сунуть налитые груди в рот Чжань Гобиня. Чжань Гобинь задохнулся от сильного запаха молока и пота женских подмышек. Сперва он разозлился, но затем ощутил мощный прилив возбуждения. Гнев потерпел поражение, как это часто бывало.

А что он мог поделать? Цзя Чуньцзяо идеально подходила командиру Лю, с которым была помолвлена раньше. В обычной жизни она так же харкала, сморкалась и портила воздух после еды. В любой ситуации его жена могла небрежно высморкаться сквозь пальцы, затем стряхнуть сопли с руки, надеть туфлю и начисто вытереть пальцы прямо об обувь. Позволяла она себе подобное и в Ухане, в доме родителей Чжань Гобиня, за обеденным столом, в присутствии младших брата и сестры. Родные Чжань Гобиня делали вид, что ничего не замечают. Но лишь делали вид. Хотя было бы неплохо, если бы все сделали вид, будто не могут мириться с подобным явлением. Однако такова семейная привязанность. Он уже довольно долго жил вдали от семьи, понимал, что к чему, и молчаливо принимал притворство родных. Теперь он привозил жену и сына в Ухань только на Новый год, когда полагалось воссоединяться с семьей.

Накануне Нового года они приходили на ужин к его родителям, на следующий день вместе с Чжань Хунвэем поздравляли дедушек и тетушек, а потом садились на автобус дальнего следования и ехали к его свекрам. В деревне Чжань Хунвэй тут же убегал играть с деревенскими ребятишками. Цзя Чуньцзяо расслаблялась и расплывалась в улыбке — она чувствовала себя здесь как рыба в воде. Чжань Гобинь продолжал притворяться вежливым, продолжал изображать, будто ничего не видит. А Цзя Чуньцзяо испытывала неловкость каждый раз, когда ездила к родным Чжань Гобиня.

Как-то она стала допытываться:

— Я им не нравлюсь?

— Ну что ты! — воскликнул Чжань Гобинь.

— Значит, ты им не нравишься?

— Ну что ты!

— Им не нравится их внук?

— Ну что ты!

— Что ты заладил! — Цзя Чуньцзяо вздохнула и проворчала: — Вы, городские, все такие скучные, и твои родные тоже. Зачем так жить?!

Чжань Гобинь отмахнулся:

— Ну, не только наша семья такая. А разве другие семьи иначе живут? К чему вся эта слащавость?

Цзя Чуньцзяо ответила:

— Мы, деревенские, лучше. Посмотри на нашу семью — все друг с другом общаются ласково и сердечно!

Чжань Гобинь не стал отвечать на слова жены. Его темные зрачки замерли в середине светло-карих глаз. Это была та пустота, с которой мужчины презирают домашние дела, и которой женщины с трудом противостоят. Даже если у женщины много мыслей, ей ничего не остается, кроме как отпустить их. Разве могла Цзя Чуньцзяо подумать, что Чжань Гобинь — словно пересаженное дерево, не имеющее глубоких корней? Поцелуи в ее семье принадлежали ей и сыну, а не Чжань Гобиню. Отстраненные остекленевшие глаза Чжань Гобиня излучали неописуемое одиночество лишенного корней дерева.

Но это не имело значения, потому что Чжань Гобинь не любил сельскую местность и никогда не желал слиться с ней. С широкими плечами, с сигаретой в уголке рта, он шагал по пыльной деревенской дороге, выдыхая дым, кашляя и отплевываясь, здоровался с односельчанами, но при этом совершенно не хотел становиться одним из них. Поэтому, видя радостное лицо жены, он не вздыхал и не допытывался, а продолжал притворяться. Лично ему все равно. Пока жена и сын искренне счастливы, он будет ощущать легкость и удовлетворение как муж и отец.

Однако, повинуясь животному инстинкту, каждый стремится найти в жизни баланс. Чжань Гобиню ничего искать не требовалось. Его баланс — Лу Хочжун. Они по-прежнему были хорошими друзьями. На фоне взлетов и падений Чжань Гобиня и его новой жизни, в которой он окончил вуз, стал кадровым работником и, наконец, женился и завел ребенка, Лу Хочжун, казалось, долго топтался на месте. Более десяти лет он усердно трудился в отделе пропаганды Уханьского машиностроительного завода; бесчисленное количество сотрудников младше него один за другим продвигались по службе, а он все еще оставался простым рабочим. С жильем, заработной платой и льготами, положенными простым рабочим. Лу Хочжун был известным лидером цзаофаней и автором запомнившегося многим дацзыбао, так что по окончании «Культурной революции» против него инициировали расследование. Однако он увлекался марксизмом только в теории, кровью рук не замарал, а потому его не бросили в тюрьму и не выгнали с работы — можно сказать, повезло. Каждый раз, когда Чжань Гобинь приезжал в Ухань навестить родственников, Лу Хочжун ставил единственное условие — встретиться у него дома. Он с женой жил в небольшом общежитии в рабочем поселке. Лу Хочжун сам готовил ужин и выпивал две стопки с Чжань Гобинем. Брак между Лу Хочжуном и Лю Яньни получился весьма удачным; после свадьбы он отдавал супруге всю зарплату без остатка. Правда, Лю Яньни, некогда модная горожанка, в конце концов не сумела противостоять возрастной эрозии и постепенно постарела. Если смотреть издалека, то брови и глаза Лю Яньни изменились не сильно, но с нескольких шагов и при достаточном освещении было нетрудно обнаружить, что кожа ее лица похожа на лежалую еду — несвежая, в темных пятнах. Раньше Лю Яньни сияла так ярко, что все отводили глаза. Ныне же эта аура бесследно исчезла.

Чжань Гобинь теперь мог спокойно говорить с Лю Яньни наедине. Он называл ее «сестрицей», как положено обращаться к жене старшего товарища, но глаза его больше не горели при виде нее. Лю Яньни хватило мозгов заметить, что чувства Чжань Гобиня остыли, и она прекратила смотреть на него по-особому. Они стали просто близкими друзьями.

В ответ Чжань Гобинь непременно приглашал Лу Хочжуна с женой или одного на ужин. Для встречи он выбирал самые известные уханьские рестораны, очень дорогие, в которых редко бывали простые люди, обремененные семьей, но Чжань Гобинь был готов потратиться. Через некоторое время он нашел возможность искренне признаться Лу Хочжуну: по сравнению со строгой системой выдачи талонов в больших городах, в сельской местности все намного свободнее. Мясо, яйца и бобовые продукты в доме секретаря коммуны не переводились. Небольшая семья Чжань Гобиня не испытывала недостатка в талонах, правда, им и деньги тратить не приходилось, поскольку всем необходимым обеспечивал тесть. Зарплату Чжань Гобинь клал в банк под проценты. В этом плане сельские жены лучше горожанок. Цзя Чуньцзяо, хотя и была дочерью секретаря коммуны, не претендовала на деньги мужа, как это делали жительницы Уханя. В итоге в кармане Чжань Гобиня всегда шуршали банкноты. Никто из них не смог забыть реплику из популярной образцовой пекинской оперы «Легенда о красном фонаре». Один из героев этой пьесы, господин Хатояма — японский военный, хорошо знакомый с китайской культурой, — говорил: «Жизнь подобна сну, и сто лет пролетят, как мгновение ока! Пей и веселись, жизнь коротка!» Лу Хочжун, услышав эту фразу, обычно фыркал. Но позиция революционного мученика Ли Юйхэ больше не отражала их отношение к жизни. Так что затем Чжань Гобинь и Лу Хочжун громко хохотали.