Вавилонская башня

После заседания членам комиссии предлагают выпить хереса. Александр пристраивается к Агате Монд и помогает ей разносить бокалы. Ганс Рихтер, естественник, трогает за плечо профессора Вейннобела:

– Хорошо вы говорили, мне понравилось. Насчет врожденных представлений. Насчет структуры мышления. Если мы этим и занимаемся, дело принимает другой оборот. Мне-то казалось, моя забота – язык учителей естественных наук: как сделать, чтобы они яснее объясняли, грамотнее выражались. Но после ваших слов все иначе. Тонко это было замечено, насчет ограниченности мышления. Я убежден, – продолжает он бесстрастно, словно речь идет о структуре солей, – что во Вселенной существуют и другие формы разума, наш – только одна мелкая разновидность.

Вейннобел потрясен. В воображении на миг возникают исполинские головы ангелов, заслоняющие небосвод, плотные ряды крыльев, пернатых, и в то же время стеклянистых, органических, и в то же время строго геометрических. Он опускает свою большую голову, поглаживает усы.

– Не представляю, – отвечает он, – как это возможно проверить. Не может же двумерный человек на листе бумаги увидеть трехмерного, из плоти, и с ним общаться.

– Может догадываться интуитивно. Мы же находим решение задач при помощи интуиции.

– Или не находим.

– Интуитивно и неудачи можно предвидеть.

– Но уж язык носителей этих видов разума мы точно представить не можем.

– Что ж, будем набираться ума-разума по части собственного языка. Это, оказывается, интереснее, чем я думал.

– Несомненно, – соглашается Вейннобел.