Все случилось летом

— Как я жил эти годы? — переспросил он, будто не расслышав вопроса, на самом деле просто хотел выиграть время для размышления, потому как вдруг осознал, что ему не о чем рассказывать. Странно, но он ничего не мог припомнить такого, о чем стоило рассказать человеку постороннему — жил, да и только. Не то чтобы все пятнадцать лет провалялся на диване, — чем-то был вечно занят, где-то постоянно мельтешил, а вот теперь, когда бы все обобщить, ничего дельного не получалось. Черт знает что! Есть даже годы, о которых и не скажешь толком, были они или не были! Его ужасно смутил этот, в общем-то, простой вопрос, и он уж собирался отделаться какой-нибудь подходящей для подобного случая фразой, как вдруг, помимо своей воли, у него вырвалось чистосердечное признание:

— Я неудачник… Самый настоящий неудачник.

— Вы — и неудачник? — воскликнула незнакомка. — Ну, знаете, в моем представлении одно с другим не вяжется. Вы — смелый, гордый, независимый человек! Постойте… Может, эта прекрасная ночь затронула в вас какую-то скрытую струну? Может, вы раздосадованы тем, что не пришел троллейбус, что на стоянке оказалась длинная очередь? Однако, что я болтаю! Наверное, вам просто хочется, чтобы вас пожалели, правда?

— Каждому человеку хочется тепла и ласки, и в этом я не исключение, — пробормотал он.

— Бедненький, — участливо проговорила она, окинув Рийкуриса долгим, задумчивым взглядом, словно ей открылись в нем новые достоинства, о которых раньше она не догадывалась.

— Надо же, как летит время, — заговорил Рийкурис. — Давно ли мы с вами веселились на той вечеринке, а между тем прошло пятнадцать лет. Мы ждали троллейбуса — это тоже позади. Были на стоянке, и это прошло. То же самое будет и с нашей чудесной прогулкой. Вернувшись домой, мы скажем: «Она была…» Однако что это я — о себе да о себе, как последний эгоист! — Усмехнувшись, он продолжал: — Теперь ваш черед рассказать. Посмотришь на вас, и сразу станет ясно: в вашей жизни все хорошо, даже больше, чем хорошо — на пять с плюсом. Я угадал?

— Да что вы! Ничего похожего!

Это было сказано совсем другим тоном, и если бы только Рийкурис неотлучно не шел с нею, он, пожалуй, усомнился бы, та ли это женщина. Так говорят обычно люди, чем-то очень озабоченные, им хотелось бы поделиться своим горем, но они стесняются, боясь показаться назойливыми или опасаясь, что их превратно поймут.

— Ну, ну, неужто все настолько беспросветно? — спросил он с интересом, побуждая ее продолжать рассказ. — Какие-нибудь затруднения материального характера?

— Нет… Денег у меня хватает, могу даже другим помочь. Но разве в деньгах счастье?

— М-да… Не скажите! Тогда, может, семейные неприятности?

Она почему-то так разволновалась, что на мгновение закрыла руками лицо.

— Нет, — прошептала незнакомка. — Я не замужем, живу одна, совсем одна. Снимаю комнату. Вернее, клетушку. Рядом с кухней…

— Не фонтан, как говорится, но жить можно… Нет, знаете, все-таки я не смогу разгадать ваши горести.

— Они слишком омерзительны, чтобы вы, человек возвышенной души, отгадали их. Нет, нет, не пугайтесь, проказой я не болею!

В порыве доверчивости она схватила Рийкуриса за руку, глаза ее увлажнились, в них как будто бы даже сверкнули слезы.

— Ведь вы поможете мне, да? Обещайте, что поможете! Впрочем, что я говорю! Сейчас ночь и темень, а завтра, при свете дня, мне, наверное, и самой будет стыдно… Простите, дорогой друг, у вас и своих забот хватает.

— Нет, нет! Пусть вас не тревожат мои заботы. Для вас я сделаю все, что в моих силах.

Он был растроган и говорил от души. Незнакомка заметно успокоилась и, собравшись с духом, начала рассказывать:

— Я уже не первый год работаю в одном учреждении, там же приобрела специальность, которая мне нравится и которой собираюсь себя посвятить. Вы-то знаете, как это важно: в жизни нелегко найти дорогу, а уж если нашел, сжился с нею, тут только что-нибудь из ряда вон выходящее, что-нибудь совсем ужасное может сбить тебя с этого пути. Именно такое случилось со мной. Да, это ужасно! Я хожу по острию ножа… Но я так бестолково рассказываю, вы ничего не поймете! Одним словом, к нам в учреждение пришел недавно новый начальник, и он… он… Ну, как вам объяснить? Мне стыдно…

— Говорите прямо, не стесняйтесь.

— Он пристает ко мне… с гнусными предложениями… он хочет, чтобы я… Вы мужчина, поймете… какой ужас! Ради него не стану же я потаскухой. Он пригрозил, что отыщет предлог выгнать меня с работы: или — или… До чего мерзкий тип! Вот почему я несчастна, просто не знаю, что делать.

Некоторое время Рийкурис стоял будто ослепленный, потом в страшном возбуждении отбежал шагов на десять, вернулся обратно, опять отбежал — так продолжалось довольно долго, и при этом он ни на миг не переставал размахивать руками и поносить последними словами этот безнравственный мир.

— Какая мерзость! Какая низость! В какое время мы живем? Неужели вторая половина двадцатого века? Я отказываюсь что-либо понимать… Болото! Маразм!

— Я с вами согласна, — с грустью заметила незнакомка, когда Рийкурис на время затих. — Вы абсолютно правы, только мне от этого не легче. А ведь речь идет о моей судьбе.

— Вот что! Вы должны написать заявление на имя прокурора! Да, прокурору! И пускай того молодчика упрячут за решетку, пускай сгноят по тюрьмам — он этого заслужил.

— Вы думаете? Обратиться к прокурору? — В ее голосе прозвучала надежда, впрочем, ненадолго. Удрученно она продолжала: — Но ведь он будет все отрицать. Все повернет иначе, скажет, я его оклеветала. Подлость людская беспредельна! К тому же у меня нет никаких доказательств: ни магнитофонной записи, ни чего другого. Даже свидетеля нет. Вы же понимаете, о таких вещах он не говорит в присутствии других.

— М-да… Вы правы, эти прохвосты всегда сумеют вывернуться. Но вот я о чем подумал… Ведь в вашем учреждении есть партийная организация, не так ли? Куда же они смотрят, неужто не могут призвать к порядку этого растленного самца? Простите, я, кажется, становлюсь грубым, но иначе не могу. Во мне все кипит. Так вот, вы должны обратиться в партийную организацию.

Она внимательно выслушала, но, казалось, не пришла в восторг от нового совета, во всяком случае, ничего не ответила.

— Ну, разоблачите мерзавца на профсоюзном собрании. У вас собираются профсоюзные собрания? Как же без них! Говорите прямо, безо всяких околичностей, как сейчас со мной, ничего не скрывая. Коллектив, знаете ли, огромная сила… да, ну и все такое…

— Благодарю вас за советы, — едва слышно молвила незнакомка. — Прокуратура… партийная организация… профсоюзы… Как я раньше не додумалась! А вы смелый человек! Нет, нет, не скромничайте, не отворачивайтесь, — воскликнула она. — Я это искренне, от души…

Но вдруг опять вся как будто сжалась, поникла. С мольбою глядя на Рийкуриса, заламывая руки и чуть не плача, она заговорила:

— Все это сложно: собрания, обсуждения, разбирательства… На карту поставлена моя честь, а я всего-навсего слабая женщина. Да я сквозь землю от стыда провалюсь, если мне придется все это рассказывать посторонним. Представьте себя на моем месте! Вы разбираетесь в людях, — в этом я не сомневаюсь, — и ведь отыщется и такой, кто будет, усмехаясь, говорить, что дыма, мол, без огня не бывает и что одно полено в печи не горит или что-нибудь в этом роде. И будут шептаться по углам… Да как я после этого в глаза стану смотреть сослуживцам? Нет, нет, ни за что!

Тут она замолчала, озаренная неожиданной мыслью, потом, молитвенно сложив руки, с жаром продолжала:

— Что тут голову ломать! Моя судьба в ваших руках! В ваших! Пойдите к моему начальнику — так будет вернее, — поговорите с ним с глазу на глаз, как мужчина с мужчиной, скажите, что это свинство, это низость и вообще… Не мне вас учить. Скажите ему все, что вы так хорошо сейчас говорили, и я уверена, он испугается, одумается, оставит меня в покое. Так просто, правда? А я на всю жизнь останусь вам благодарна.

Рийкурис обеими руками пригладил прическу, откашлялся, довольно долго не находя нужных слов.

— Очень интересная мысль, — наконец произнес он. — В высшей степени интересная мысль. М-да… Но я-то какое отношение имею к этому? Нет, нет, поймите меня правильно, — я вижу, у вас промелькнула такая догадка: вот тебе на, испугался! Отнюдь нет! Мы говорили о прокуратуре, парткоме, профсоюзах. За что им платят деньги, позвольте узнать? Если каждый человек будет заниматься именно тем, чем ему полагается, тогда никаких беспорядков не будет.

— Возможно, вы правы, — неуверенно проговорила незнакомка. — Да уж конечно… правы… Только мне от этого ни тепло ни холодно. Жаль…

— А кроме того, нельзя не принять во внимание и такое соображение, — словно подводя итог, заметил Рийкурис. — Если я, человек посторонний, приду в ваше учреждение и стану ругаться с начальником, это, как бы вам сказать… может затронуть вашу репутацию. До некоторой степени. Да, да, вопрос весьма щекотливый, во всяком случае, я вам сочувствую, я полагаю, нам что-то удастся придумать, у меня есть кое-какие связи…

— Спасибо вам, спасибо за добрые слова. Я так и знала, вы меня в беде не оставите.

И незнакомка, непонятно чему обрадовавшись, тихонько рассмеялась. Рийкуриса смех ее озадачил. Он успел заметить, что в своих настроениях эта женщина была не слишком уравновешенна: от одной крайности бросалась в другую. Однако то, что она смеялась, было не так уж плохо, весь предыдущий разговор для него был слишком томителен. И, словно отгадав его мысли, она сказала:

— К чему в такую прекрасную ночь обсуждать житейские неурядицы! Не правда ли, товарищ Рийкурис? Знаете, я бы, пожалуй, закурила. Не предложите мне сигарету?

— С превеликим удовольствием.

На перекрестке улиц Ленина и Революции они присели на скамейку и закурили. С высоты сквера, как с пьедестала, были видны прохожие, машины, освещенные окна домов. За спиной чернели деревья, и время от времени там шелестела листва.

— Хорошо, — сказал он. — Я хочу сказать: с вами хорошо. Поверьте, вы необычная женщина, не такая, как все… Меня до глубины души растрогал ваш печальный рассказ. Да… Что, если я загляну к вам, поднимусь наверх… Ведь вы живете где-то наверху?

— На пятом этаже.

— Вот видите, я угадал! Да, подняться бы к вам… Может, у вас найдется чашка черного кофе, поговорили бы о жизни… Грех спать такой ночью. А потом эта встреча, после стольких лет… Встретились два несчастных человека.

— Нет, дорогой друг, только не сегодня, — проговорила незнакомка ласковым, бархатным голосом. — Не сегодня! Вы не представляете, какая злая у меня хозяйка и как она за мною следит. Настоящая ведьма! Боже мой, как поздно! — воскликнула она, взглянув на часы, и тут же поднялась. — Ну, мне пора!

— А вам еще далеко? — с нескрываемым разочарованием спросил Рийкурис.

— Нет, теперь недалеко.

У ворот большого дома они остановились.

— Ну вот, — сказала она, — Я…

Он ее перебил:

— Мне страшно неловко, но делать нечего, — забормотал он. — До дома далеко, придется ловить такси и… Не могли бы одолжить мне трешку? В первую же получку верну, теперь я знаю, где вы живете. И это будет наилучшей гарантией того, что следующей встречи нам не придется дожидаться пятнадцать лет.