Эротические истории пенджабских вдов

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

В детской спальне Никки до сих пор остались следы ее подростковых увлечений. Стены были испещрены обрывками скотча, которым она приклеивала плакаты, на комоде по-прежнему стояло несколько старых фотографий в рамках.

Никки часто прицепляла пачки сигарет липучкой к обратной стороне изголовья кровати, но однажды пачка упала, и ей пришлось перейти на скотч. Интересно, не осталось ли там чего, спросила себя девушка. Не помешало бы сейчас выкурить сигаретку. Никки присела на корточки рядом с кроватью, сунула руку в узкое пространство между изголовьем и стеной и вдруг услышала, как кто-то поднимается по лестнице. Она отпрянула от кровати, но у нее, как назло, застрял локоть. Появившаяся на пороге мама увидела, что Никки извивается на полу, словно насекомое.

— Э-э… Я уронила сережку, — пробормотала девушка.

Каменное лицо мамы свидетельствовало, что ей все известно. Она пододвинула кровать, чтобы дочь могла вытащить руку, и вышла из комнаты. Никки последовала за ней вниз, на кухню.

— Мама…

— Я ничего не хочу слышать.

— Мама, пожалуйста! Сколько еще это будет продолжаться?

С тех пор как девушку сегодня утром выписали из больницы, мать не смотрела ей в глаза.

Она продолжала хлопотать, занимаясь обычным утренним делом — уборкой вчерашней посуды. Громко звякали тарелки, хлопали дверцы буфета. Никки хотелось закричать, перекрывая шум: «Я, черт возьми, взрослая!»

— Мам, извини за сигареты, — начала Никки.

— Ты полагаешь, дело в сигаретах?

— Дело во всем. В моем переезде, пабе… Во всем. Прости, что у меня все вышло не так, как ты хотела.

— Ты лгала, — вымолвила мама, глядя прямо в глаза Никки. — Тот кружок, который ты вела. Ты внушила нам, что учишь женщин читать и писать, а на самом деле… — она покачала головой, не находя слов.

— Мама, некоторые из этих женщин на протяжении всего замужества могли только гадать, каково это — получать удовольствие с собственным мужем. Другие скучают по близости, которая была у них с мужьями, и просто хотели вновь пережить эти мгновения.

— А ты вообразила, что можешь спасти мир, заставив их поделиться этими историями.

— Я их не заставляла. Это сильные женщины, их ни к чему нельзя принудить.

— Ты не имеешь права лезть в личную жизнь других женщин, — воскликнула мама. — Посмотри, в какие неприятности ты вляпалась.

— Никуда я не вляпалась.

— Этот человек напал на тебя, потому что ты ввязалась не в свое дело.

— Кружок тут совершенно ни при чем, это все из-за Майи, убитой им женщины.

— Если бы ты с самого начала туда не лезла…

— Выходит, я сама напросилась?

— Я этого не говорила.

— Тогда почему ты так злишься? — воскликнула Никки.

Мать взяла тряпку, словно собиралась приняться за уборку, но тут же выронила ее.

— Ты ведешь двойную жизнь. Я последний человек, который обо всем узнает. Ты всегда что-то от меня скрываешь.

— Мам, я не знаю, как быть с тобой честной, — призналась Никки.

— Все это время ты разговаривала с совершенно незнакомыми людьми об интимнейших вещах. С ними ты была честна.

— В последний раз, когда я говорила в этом доме правду, разразилась грандиозная ссора, и я съехала. Меня назвали эгоисткой, поскольку я не хотела того, чего хотели для меня все остальные.

— Мы знаем, что для тебя лучше.

— Я так не считаю.

— Если бы ты рассказала мне, чем занимаешься, я могла бы предупредить тебя об опасности, и если бы ты послушалась, этот человек не стал бы тебя преследовать. Скажи мне: оно того стоило? Стоила твоя саутолльская затея того, чтобы чуть не погибнуть?

— Но эти женщины примчались, чтобы спасти меня! — воскликнула Никки. — Даже Кулвиндер! Я должна была сделать что-то стоящее, если они рисковали ради меня жизнью. Мама, моя «саутолльская затея» вовсе не пустая похабщина, и я в любом случае не собираюсь ее бросать. Благодаря нашим встречам эти женщины по-настоящему ощутили, что их одобряют и поддерживают. Впервые в жизни они смогли открыто поделиться самыми сокровенными мыслями и узнать, что они не одни такие. Я помогла им понять это, и у меня появилось желание учиться у них, как они учились у меня. Эти женщины привыкли при каждой совершаемой над ними несправедливости подставлять другую щеку, потому что считается неприличным соваться не в свое дело или заявлять в полицию и выдавать своих. Но они без колебаний бросились мне на помощь и подвергли себя риску, когда я оказалась в опасности. Они знают, что способны сражаться.

У Никки перехватило дыхание. Она слишком быстро тараторила, ожидая, что мама вот-вот ее перебьет, но женщина молчала. Ее суровый взгляд смягчился.

— Вот почему отец считал, что из тебя получится отличный адвокат, — произнесла наконец она. — «Эта девушка отыщет логику в чем угодно», — говаривал он.

— Но я так и не убедила его смириться с моим нежеланием идти в юристы.

— В конечном счете убедила бы, — ответила мама. — Он же не отвернулся от тебя навсегда.

— Такое чувство, что отвернулся, — призналась Никки. — Мне все время кажется, что именно я воздвигла вечную стену молчания между нами. Папа умер, сердясь на меня.

— Вовсе нет.

— Откуда тебе знать?

— В момент смерти он был очень счастлив. Клянусь тебе.

Сначала Никки приняла блеск в маминых глазах за слезы, но потом заметила, что губы ее тоже слегка подрагивают.

— О чем это ты?

Мама не выдержала и улыбнулась. Щеки ее залились румянцем.

— Когда я говорила, что твой отец умер в постели, то не имела в виду, что он умер во сне. Но позволила тебе так считать, потому что… — Харприт поперхнулась. — Потому что он умер в разгар напряженной деятельности. Постельной деятельности.

Никки вдруг все поняла.

— Его сердечный приступ был вызван вашим… взаимодействием?

Никки замахала руками, в общих чертах изобразив половой акт.

— Напряженной деятельностью, — повторила, уточняя, мама.

— Мне не обязательно было это знать.

— Бети,[31] я не могу позволить тебе так терзаться. У папы были проблемы с сердцем еще до того, как ты бросила университет. Он умер не от горя или разочарования. Тебе могло так показаться, потому что, когда ты видела папу в последний раз, он был угрюмым, но в Индии ему удалось посмотреть на мир иначе. Как-то днем мы поехали навестить родственников, и твой дядя рассуждал, насколько развита индийская система образования по сравнению с нашей. Ты же их знаешь: при любом удобном случае семейный сбор превращается в состязание. Твой дядя рассказывал о сложнейших школьных проектах, которые должна была выполнять его дочь Равин, а ведь она еще в начальной школе. Он сказал: «Школа Равин гарантирует успешность всем своим ученикам. Чего еще желать?» Папа ответил: «А моих дочерей учили выбирать собственный путь к успеху».

— Папа так сказал? — поразилась Никки.

Мама кивнула.

— Думаю, он сам удивился. Твой отец не из тех, кто возвращается на родину только для того, чтобы похвастаться своими заграничными достижениями. Но в тот день что-то изменилось. Из всех возможностей, которые предоставила нам Англия, самая главная — выбор. А папа просто не осознавал этого до конца, пока не сказал об этом вслух твоему дяде.

Никки изо всех сил старалась сдержать слезы, когда мама потянулась к ней. Но плотину прорвало, едва мамин палец коснулся ее щеки: прижавшись щекой к материнской ладони, ловившей теплые слезы, девушка рыдала так, как не случалось с ней с раннего детства.