Эротические истории пенджабских вдов

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Кулвиндер прищурилась, глядя на бланк, и попыталась сосредоточиться. Минуту назад гул женских голосов снова нарушил ход ее мыслей. Женщину так и подмывало нагрянуть в класс, но ученицы затихли, прежде чем она успела подняться со стула. Теперь ее неспособность сосредоточиться приходилось списывать на тишину. Больше ничто не отвлекало Кулвиндер от незнакомых английских слов. Форма заявления на туристическую визу в Индию, которую она запрашивала для ежегодной поездки, недавно изменилась: добавился целый ряд замысловатых вопросов и громких заявлений о национальной безопасности. Причины, по которым индийцу требуется виза для въезда в Индию, сами по себе требовали объяснения, не говоря уже о мудреных терминах. Эти вопросы Кулвиндер задала в туристическом агентстве «Счастливая звезда», где миссис Каур терпеливо напомнили, что она уже двадцать с лишним лет как гражданка Великобритании.

— Официально вы не индианка, — втолковывал ей агент, но Кулвиндер так ничего и не поняла.

У нее ужасно устали глаза. Она забыла дома любимые очки и в итоге решила, что без них заявление не заполнить. Последний автобус давно ушел, поэтому, выйдя на улицу, Кулвиндер срезала путь через парковку в небольшой компании — люди расходились из храма, — но она останется одна, когда свернет в переулок между домами с закрытыми ставнями. Женщина торопливо шагала, не сводя глаз с далеких огоньков.

Уже добравшись до своей улицы, Кулвиндер услышала за спиной шаркающие шаги и увеличила темп, устремив взгляд на фасад родного дома — его можно было рассмотреть там, вдали. Преследователь тоже стал двигаться быстрее. Он практически дышал Кулвиндер в затылок — крошечные волоски на ее шее встали дыбом — и через несколько секунд догнал.

Она развернулась и выкрикнула:

— Что тебе нужно?

Сердце Кулвиндер бешено заколотилось в груди и не успокоилось, когда преследовавшая ее женщина отшатнулась, потому что теперь стало видно ее лицо. Это была Тарампал Каур.

— Хочу с тобой поговорить, — сказала она.

— О чем? — бросила Кулвиндер.

— У меня возникла проблема, — Тарампал опустила взгляд. — Даже не знаю, как ты отреагируешь.

Кулвиндер напряглась. Она заметила, что у Тарампал бегают глаза. Вдова нервно сжимала и разжимала руки, словно не зная, куда их деть. Сердце Кулвиндер застучало еще сильнее. Разговаривать с Тарампал посреди улицы! Нет, к такому она не готова.

— Это насчет… — Кулвиндер осеклась. Она слишком долго пыталась отвлечься от мыслей, что Майя умерла не где-нибудь, а в доме Тарампал, и теперь даже не могла произнести имя дочери.

— Насчет кружка, — сказала Тарампал.

— А… — Кулвиндер резко выдохнула — непроизвольно — и заговорила срывающимся из-за одновременно охвативших ее облегчения и разочарования голосом. — Насчет кружка…

Чего она ожидала? Само собой, Тарампал не собиралась говорить о Майе. На глаза Кулвиндер навернулись слезы. Она порадовалась, что стоит в тени.

— Я усердно занималась письмом и чтением, — принялась объяснять Тарампал. — Но другие женщины ходят только для того, чтобы… — она замялась. — Валять дурака.

Все ясно: вдовы веселятся и болтают, а Тарампал чувствует себя лишней. Только почему она донимает Кулвиндер своими ничтожными жалобами, а не пытается разбираться?

— Поговори с ними. Или с преподавательницей, — предложила Кулвиндер.

Тарампал скрестила руки на груди.

— Знаешь, я ведь могла бы пожаловаться на кружок. К примеру, сообщить Гуртаджу Сингху, что от занятий не слишком много проку. Я не жалуюсь только потому, что не хочу причинять тебе неприятности.

— Ты их уже причинила, — вырвалось у Кулвиндер, прежде чем она успела подумать.

Тарампал надулась и опустила глаза.

— Я надеюсь, мы с тобой снова станем подругами.

«Никогда», — подумала Кулвиндер, но на этот раз постаралась ничем не выдать себя. Тарампал дружба не интересовала. Она хотела приглядывать за Кулвиндер, опекать и контролировать ее. Может, и в кружок записалась только для этого — даже и сомневаться не приходится.

Молчание длилось секунду-другую, а казалось, гораздо больше, как бывало всегда, когда Кулвиндер сталкивалась с Тарампал. Проще всего было сказать правду: «Я сдалась. Я ничего не могу доказать — так считают и полиция, и адвокаты. И мне постоянно угрожают по телефону — даже если я просто выхожу на прогулку». Но Кулвиндер не могла себе этого позволить. Время от времени она открывала ежедневник «Барклэйз» и перечитывала записи в слабой надежде, что какие-то ускользнувшие из памяти детали помогут восстановить реальные события тех дней.

Кулвиндер отказывалась верить полицейским. Невозможно, чтобы все оказалось так просто. Ведь это ее Майя! За неделю до смерти дочь повысили на работе. Она купила билеты на концерт. Наверняка заказывала книги в библиотеке, строила совместные планы с друзьями, нашла рецепт блюда, которое очень хотела попробовать. В последний раз, когда Кулвиндер видела дочь, та играла на подъездной дорожке с соседским псом, забежавшим к ним во двор. Громадный зверь чуть не опрокинул Майю, пытаясь лизнуть ее в нос, и Кулвиндер испуганно вскрикнула, а дочь рассмеялась и, уткнувшись в собачью шерсть, сказала: «Хороший мальчик». Разве могла сотворить с собой такое молодая жизнелюбивая женщина? И почему, если в гибели Майи нет никакого криминала, Кулвиндер то и дело выслушивает звонки с угрозами? Однако полиция заявила, что состав преступления отсутствует; нашлись свидетели, утверждавшие, что Майя находилась в угнетенном состоянии и мучилась угрызениями совести. Словом, «вполне понятно: боль утраты заставляет вас искать виновного в этой трагедии, даже если его нет», — так сказал адвокат и предупредил, что добиться открытия уголовного дела довольно сложно: это потребует финансовых вложений и времени. Когда в душу Кулвиндер закрались неизбежные сомнения и чувство безысходности, она вспомнила: ведь Бог-то все видел. Сараб всегда говорил, что это главное.

— Спасибо, Тарампал, но сейчас я предпочитаю общество мужа, — отрезала Кулвиндер. — Спокойной ночи.

«Бог все видит», — подумала женщина. Эта мысль придала ей сил, и она рассталась с Тарампал с гордо поднятой головой. Но вернувшись домой, бросилась в гостиную, уткнулась лицом в диванную подушку и зарыдала. Сараб смотрел на нее с белым, словно полотно, лицом.