Великий поток

8

Замечали вы, что великие горизонты гор оглушают людей, в них обитающих, делают их неуклюжими в мире городской жизни. Людям, привыкшим к просторам, трудно жить в суете малых дел и забот.

Рыжий веснущатый Глеб был человеком гор. По ночам Глебу снились бескрайние горные кряжи, вздыбленная поверхность земли и неохватные просторы неба. Он слышал напряжение сходящихся плит, вывороченных и громоздящих друг на друга пласты обнаженной породы. Он слышал, как ветер шлифовал и обтачивал непокрытые снегом зубья вершин, а глаза его неотрывно смотрели туда, где за горными пиками раскрывались видения, доступные немногим.

Но в Дуракине не было гор и не было воздуха. Он не мог соразмерить с дуракинскими масштабами и свою речь. Когда он говорил, ему казалось, что слова не схватывают сути — ощущения несоизмеримости реального мира и человеческих схем. Чтобы не кричать, он говорил очень тихо и слегка заикался.

Каждую ночь в связке с двумя друзьями альпинистами Глеб поднимался по крутому склону на безымянную вершину. Шли вслепую навстречу густому потоку снега, рискуя быть унесенными порывами ветра. Потом копали пещеру, врубались в плотный снег, как в породу. И вот пещера готова. Глоток коньяка и спать, а наутро последний бросок. Глеб проваливается в сон и просыпается в новом сне.

Он гуляет в дуракинском парке по берегу реки Дурки. В сетке деревьев видит подсвеченное малиновое небо. В мареве заката среди облачных перьев сверкают островерхие контуры елей. Еще он видит: маленькая быстрая ласточка, настойчиво облетает его. Пролетела, едва его не задев, потом вернулась. Кружилась, взмывала в небо, и опять возвращалась. Сердце его забилось: он понял, что эта птица здесь неспроста. Но кто послал ему ее?

Действительно, маленькая ласточка вела себя необычно. Она облетала Глеба, но не кругами, а длинными полосами, так что когда она пролетала справа, она двигалась в том же направлении, что и он, а когда стремительно летела обратно, где-то впереди возникая и так же стремительно исчезая за его спиной, то летела слева от него. Так она носилась некоторое время как будто бы для того, чтобы обратить на себя внимание Глеба, после чего круто взмыла в небо и там под облаками маленькой черной точкой начала описывать круги, парить, взвиваться и падать, и снова взмывать и кружить.

Заглядевшись на ласточку, Глеб не заметил, как сошел с аллеи, по которой он шел, и направился тропинкой к трем вязам — там стояла под вязами одинокая скамья со сломанной спинкой, — за которыми начинался обрыв к речке Дурке, главной реке Дуракина. Именно туда сломя голову летела ласточка-посланница, за полетом которой оторопело следил Глеб, пытающийся угадать скрытый смысл ее маневров. Полет ее был уже похож на падение снаряда, метеорита, стрелы, дрота. Казалось, падающая птица метила в скамейку, ее падение было беззвучным, снаряд не взорвался, дрот не вонзился — птица превратилась в стройную девушку с двумя разлетающимися косичками, удивленными глазами и носом с горбинкой. На шее у нее была нитка бус из голубых камешков.

Встав со скамейки, девушка пошла навстречу Глебу. В то же мгновение таинственная струя воздуха пронеслась от ее плеч к плечам Глеба, и между ними возникла таинственная тонкая связь, говорящая о том, что судьба этого юного существа может в один прекрасный день стать частью его судьбы.

Тонкая, изящная фигурка девушки начала властвовать над расступившимся пейзажем и наконец поглотила его — ничего, кроме нее, не было: среди бела дня исчезла поляна, пропали птицы, куда-то испарились вязы, осталась только эта девушка, которая шла ему навстречу.

Глеб не стал менять направление, хотя сначала у него возникло побуждение отклониться в сторону и пройти мимо нее, но он все же от этого трусливого намерения отказался, решив идти ей навстречу через поляну. И вот они уже друг перед другом: маленький рыжеватый охотник за небесными артефактами и тоненькая девушка с косичками-крылышками и живыми искорками в глазах — они стояли так близко, что он видел голубую жилку, бившуюся у нее на шее, — ее открытое смуглое лицо было обращено к Глебу. Она смотрела на него долгим ласковым взглядом, от которого ему стало радостно.

— Вы идете туда? — спросила его девушка — голос у нее был доверчивый и детский с легким захлебом — и, не дожидаясь ответа, пошла в направлении, противоположном тому, по которому шел Глеб. — Я вышла погулять в парк, а потом заблудилась. Вас ведь не затруднит вывести меня отсюда?

— Туда? Нет, не затруднит, — отвечал Глеб, пробуя понять неопределенный смысл произнесенного ею слова, и пошел за ней, привлеченный непонятным ему внезапно возникшим магнетизмом. Он все еще не понимал, откуда эта девушка появилась и какая связь между ней и упавшей ласточкой, но ему хотелось слушать ее голос и быть ей полезным. Девушка между тем легко и непринужденно щебетала, при этом выражение ее лица менялось каждую секунду:

— Меня зовут Ласточка. Немного необычное имя, но мне оно идет. Так меня назвали родители, а мне объяснили, что это имя имеет прямое отношение к моей судьбе. Я очень рано вылетала из гнезда и стала летать самостоятельно. Мне восемнадцать лет, но я уже прожила три полные жизни. А вас зовут Глеб, не так ли, и вас тоже интересуют полеты? Особенно полеты над горными пиками. Только не спрашивайте, откуда я это знаю, потому что я не смогу на этот вопрос ответить. Просто я сразу знаю, когда встречаю человека-птицу. Вы летаете во сне? Что-то подсказывает мне, что мы сможем полетать вместе. А у вас бывают такие предчувствия?

Чем больше она говорила своим детским говорком с легким заглатыванием слов, тем больше изумлялся Глеб: Откуда она? Кто она? Ребенок? Женщина? Фея?

— Скажите, кто вы? Откуда вы появились такая? — задал он ей вопрос, в котором было столько неподдельного изумления и восхищения, что Ласточка остановилась и, глядя на его оторопелое лицо, легко и открыто засмеялась.

— Какая? Стремительная, взбалмошная, проницательная? — она оглянулась на скамейку, от которой они успели отойти всего на несколько шагов. — Хорошо, давайте вернемся и, если вам интересно, я вам все расскажу и про то, как и где я росла и как очутилась здесь на вашем пути, и откуда я знаю про полеты. Только вы не будете против, если я закурю?

И вот они сидят на скамейке под вязами, Ласточка мнет в руках пачку сигарет, вынимает одну, роняет зажигалку и быстрым движением белочки поднимает ее. Наконец, она прикуривает, виновато оглядывается на Глеба.

— Ну вот, — начала свой рассказ Ласточка, затягиваясь дымом крепчайших сигарет, закрывая при этом глаза и задерживая перед выдохом дыхание. — Ну вот. Ровно восемнадцать лет тому назад, в такой же сентябрьский день, мои родители нашли на крыльце своего дома под Таганрогом ребенка — девочку, завернутую в цветастую шаль, на тельце которой была снизка зелено-голубых бус. Да-да, та самая, которую я ношу на шее. Только полтора года тому назад я, наконец, узнала, что моей настоящей матерью была цыганка, бросившая меня на пороге чужого дома, — так, по крайней мере, считали мои приемные родители Андрей и Светлана, — потому что за день до этого через наш городок прошел цыганский табор. Чтобы понять, кем я стала за эти годы, вам нужно знать, кем были Андрей и Светлана, но прежде всего вы должны знать моего учителя и благодетеля Дениса Кашкарова. Начну с приемных родителей. В школу с другими детьми я не ходила, всему училась дома. Андрей был лозоходцем. Вы ведь знаете, что это такое? Считается, что лозоходцы могут находить под землей воду, показать, где следует рыть колодец. Кроме того лозоходцы могут искать различные предметы, полезные ископаемые и даже людей, находящихся за сотни и тысячи километров. Андрей научил меня пользоваться рамой, которая делается из ивы, орешника, вяза, клена или сирени. Еще можно делать раму из проволоки, согнутой в виде буквы Г. Такую раму нужно держать в руке за тонкий конец, а второй конец указывает направление. Андрей рассказал мне о гиблых и хороших местах, научил работать на местности, обнаруживать признаки. Он умел делать и многое другое, например, слушать траву, деревья, животных, воду, ветер. Я была восьмилетней девочкой, когда он научил меня отрываться от своего тела и входить в тело летящей птицы. Он обучил меня и другим вещам, я вам потом кое-что покажу.

Глеб смотрел на странную девушку и слушал ее не перебивая, так, как будто не он ее слушал, а все, что с ним происходило, происходило для кого-то третьего, кто-то смотрел на них со стороны и слышал, как дрожал голос Ласточки и как гулко билось его, Глеба, сердце. У него было яркое ощущение, что они вместе с Ласточкой образовали живой пульсирующий кокон из сверкающего воздушного кристалла. Реальность стала видением, а видение — реальностью: снова он видел, как голубая жилка билась у нее на шее, как влажно отблескивали Ласточкины глаза. Ему хотелось, чтобы все это никогда не кончалось, чтобы эта встреча длилась весь вечер, целый день, всегда. Собственно, не имело значения, что она ему говорила, дело было совсем в другом — в том, что говорили ее глаза и как искрилось окружавшее их пространство.

Ласточка вдруг встрепенулась:

— Вам не надоело меня слушать? Вам интересно? Ну, тогда я вам расскажу о маме. Светлана была врачевателем, врачом. И, действительно, врачебное ремесло она знала прекрасно, но дело не в этом. В молодости она жила в Монголии и училась у одного старого лекаря, умевшего видеть в человеке его радужные тела и каналы. И Светлана меня многому в этом смысле научила и под конец начала доверять мне своих самых трудных пациентов. Сначала я лечила больных руками, потом взглядом, потом — присутствием, потом — своим отсутствием, то есть на расстоянии. Возникала связь и отдача, остальное получалось без меня. Светлана говорила: «Помни, ты не лечишь, ты приносишь облегчение», — и я это понимала и ничего себе самой не приписывала. С Андреем и Светланой я прожила 16 лет, а моя новая жизнь началась два года тому назад, когда меня нашел юродивый Денис Кашкаров, или просто Дениска. С ним я бродяжничала полтора года. Он-то и направил меня сюда, в этот парк на встречу с вами. Сказал: «Иди, поговори с Глебом, он тебе скажет, что дальше». Но вы, наверное, хотите расспросить меня подробнее, особенно о юродивом Дениске. И, может быть, захотите с ним встретиться, самому на него посмотреть и его послушать? Но его сейчас нет в Дуракине, а когда появится, я не знаю.

Ласточка продолжала:

— Мне было 16, когда я почувствовала, что старая жизнь закончилась, и, попрощавшись с родителями, поехала в столицу. Почему уехала от родителей, почему приехала в Москву? Не спрашивайте, я не могу это объяснить. Многое в моей жизни происходит именно так — я встаю и иду, а потом понимаю, куда и зачем я пришла. Так было и в тот день. Утром я приехала в Москву, вышла на Садовое кольцо и пошла от Курского вокзала по Земляному валу. Дошла до Покровки, свернула на Старую Басманную и стала кружить по переулкам Гороховский, Денисовский, Аптекарский, Токмаков, Елизаветинский, раз пять обошла все кругом, наконец, вышла к Демидовскому переулку и остановилась возле старых гаражей за пятиэтажным домом. От усталости села на какой-то ящик и закрыла глаза. А когда открыла, увидела: бежит по улице старичок в ушанке и издали машет мне рукой. Подбежал, запыхавшись, и говорит: «Все утро ищу тебя по этим переулкам — вконец забегался, Слава Богу, нашел». «Кто вы? — спросила я его. — И откуда вы меня знаете?» «Я — Дениска-пограничник, — отвечал он. — Я плаваю между видимым и невидимым». «А как вы видите невидимое?». «Нет никакой разницы между видениями и плаванием». «А меня зачем вы искали?» «Ты тоже, — говорит, — пограничница. Мы будем вместе плавать». «И куда же поведет наше плавание?» — спросила я его полушутя-полусерьезно. «Наш путь по пути нам скажет, куда идти». Тогда я решила проверить его и спрашиваю: «А вы знаете, как меня зовут?». А он мне отвечает снова скороговоркой: «Ты птичка касаточка, негромко щебечешь, в скалах гнездышко лепишь, перьями лоток выстилаешь, к дождю низко летаешь». «И тогда я ему доверилась и не обманулась. С того дня вот уже два года как мы с Денисом вместе плаваем. Но он быстрей меня плавает, я не всегда за ним поспеваю. Вот и сейчас он меня обогнал, а я отстала», — призналась Ласточка и улыбнулась.