Ни шанса на сомнения

— Лихо!

— Да! — криво усмехнулся. — На мои вопли, что все было по согласию, никто, разумеется, не реагировал. Мать — рыдала, отец — рычал, сестра — тыкая в меня, крутила у виска пальцем! А я рвался поговорить с возлюбленной! В итоге, родители согласились заткнуть оскорбленному семейству рот денежной котлетой…Не жениться же мне в восемнадцать! И, чтобы все было шито-крыто и ничего не узнал ее отец, а он у нее был с сильно подорванной психикой и непредсказуемой реакцией, после чеченской, для сохранения моего здоровья, меня — таки этапировали в Питер.

— Ну если ты изначально туда планировал, это не должно было стать трагедией?

— Не совсем так. Планы лелеяло мое семейство.

— Но ведь ты же поступил?

— Конечно. Только не на экономику, с которой была связана родительская стратегия моего восхождения на Олимп, а на прикладную математику.

— Вот это отомстил! — расхохоталась я.

— Ага. Был жуткий скандал, мать — снова рыдала, отец- рычал, сестра — ржала. А я испытывал какое-то скотское удовольствие, как будто наконец-то скинул с себя путы… Короче… лишился я отеческого благословения, а вместе с ним и денежного довольствия, за непослушание. Иногда приходилось туго, но я всегда был умным… — с гордостью наставляет на себя большие пальцы. — Девчонкам в общаге, а как ты понимаешь, именно в ней я и оказался, решал контрольные за обеды и ужины, утроился доставщиком пиццы, фарсовал купленными в секондах шмотками, сочиняя легенды про несуществующего брата в Англии, короче крутился, как мог… Ну и сестра мне деньжат, от своих карманных и выманенных, подкидывала, за что ей огромное спасибо, не дала брату с голода умереть.

— Сколько у вас разница? — выпиваю шампанское в несколько глотков.

— Три года.

— Мои смирились, только к Новому году… когда я домой первый раз приехал. За курткой зимней. Денег на новую, было до ужаса жалко. Вот тогда-то и узнал от сестры, что тему с износом, раскрутила матушка моя. Уж очень ей хотелось видеть сына в качестве финансового директора какого-нибудь инвестиционного банка, а все возможности у нашей семьи для этого имелись, и безродная девка из низкосортной семьи, само собой, никак не входила в планы, — широко усмехнувшись, посмотрел на город.

— Был жуткий скандал. Снова мать рыдала, отец рычал на мать, сестра успокаивала обоих… а я наблюдал с наполеоновским спокойствием за третьим действием марлезонского балета…Но нет худа без добра. Уехал я в Питер не только с пуховиком, но и ежемесячным лимитом…который, практически сразу загнал в свой секендхендный бизнес. И хочу сказать, наконец-то зажил почти припеваючи. А у тебя есть страшная тайна?

Я вдруг поняла, что он ждет от меня тоже какого-нибудь постыдного признания. И что даже, если будет смеяться над ним, то без злости и желания унизить.

— Есть у меня такая… — говоря это я рассматривала, смыкающиеся металлические круги на своей подвеске, — о которой никто не знает…Я протыкаю мандаринам в магазине живот. Прям кайф испытываю, когда ноготь рвет кожуру и входит в мякоть, и жутко бесит, когда шкурка приросшая. Само собой, вспоротые мандарины я не покупаю.

Прикрывая рот ладонью, он беззвучно затрясся от смеха.

— Извини, Фике. Я не над тобой. Просто у тебя было такое выражение лица, когда ты об этом говорила…

— Ой, да ладно! — небрежно махнула рукой. — Чего уж там…смейся!

— А я книги в магазине переставляю, — неожиданно признался. — И разговариваю с котами.

— Это многие делают.

— Я разговариваю на их языке.

— Это как?

— Беру на руки, шиплю, мяукаю и урчу им в морду.

Я громко расхохоталась, а он вслед за мной. Мы ржали, как два дебила. Останавливались на секунду, смотрели друг на друга — и снова начинали заливаться. И не было в наших признаниях ничего покаянного, но в этом пряталось особое удовольствие. Смеяться вместе, над своими слабостями.

— Пошли уже ужинать! Остынет все! — потянув одной рукой меня за руку, второй залпом допил свое шампанское.