Девочка со свечкой

11

Полночи я ворочаюсь без сна. Думаю о Косте, ищу ему оправдания и, к сожалению, не нахожу. С трудом представляю, как мы будем общаться дальше. Как он вообще додумался писать про убийство? Даже если он и хотел с моей помощью докопаться до правды, почему было просто со мной поговорить. Боюсь, что он исчерпал кредит моего доверия. Внутри нестерпимо ноет от обиды.

Размышляю о совместной жизни Насти с Федорцовым. Не зря умные люди говорят: «Чужая душа — потемки». Неужели я слишком идеализировала сестру, а Федорцова, наоборот, незаслуженно считала беспринципным и бесчувственным человеком?

Около трех понимаю, что не усну.

Я слышала, как Костя спустя два часа после нашей ссоры топтался под моей дверью, но так и не решился зайти. Я вздохнула с облегчением, когда он ушел.

Может, не стоило сбрасывать Миру со счетов. А вдруг я слишком верю людям на слово. Зависть весьма распространённый мотив. Еще нужно встретиться с Мироном. Вот почему он укатил именно сейчас? Дурацкий закон подлости.

Поднимаюсь с постели и включаю торшер. В углу стоит старый трельяж. Такой же был у нашей бабушки. Мне стыдно признаться, но спустя год после пропажи Свечки, я завесила его простыней и ни разу не открывала.

Я не знала, жива ли моя сестра, но мне было очень страшно, что посреди ночи я могу увидеть ее душу в зеркале. Я знаю, что это глупо и похоже на детскую страшилку, тем более что в квартире еще два зеркала: в прихожей и ванной. Но когда однажды ночью, так же ворочаясь без сна, я допустила мысль, что моей сестры больше нет, мне стало очень жутко. По телу побежали мурашки, а затылок начало покалывать.

Я долго привыкала жить в одиночестве. Мне часто мерещились скрипы и чужое присутствие в квартире.

Помню, бабушка говорила, что душа умершего может заблудиться в зазеркалье, поэтому суеверные люди часто завешивали зеркала.

Я подхожу к трельяжу и сдергиваю простынь. Она цепляется за нижний угол зеркала. Я присаживаюсь на корточки и пытаюсь, понять за что она зацепилась. В самом низу зеркало отошло от боковой створки и здесь образовалась небольшая щель. Провожу по ней пальцем и понимаю: там, внутри что-то есть. В образовавшееся пространство что-то очень плотно запихано. Едва не ломаю ногти и решаю воспользоваться металлической пилочкой для ногтей.

Спустя какое-то время безуспешных попыток, мне удается извлечь край белой, плотной бумаги. Пальцы уже ломит.

Собираю волосы, выдыхаю и снова принимаюсь за дело. Медленно, с большой осторожностью тяну бумагу за край и у меня получается извлечь содержимое — небольшой конверт, к сожалению, не тот, который я искала. Этот белый, а тот был из крафтовой бумаги.

Облизываю губы и раскрываю его. Сердце бьется быстро, отдавая ударами в висках. Внутри свернутые в несколько раз бумаги. Дергаюсь от скрипа в коридоре и кошусь на дверь. Разворачиваю листы: какие-то таблицы, числа, колонки.

Скольжу глазами по строчкам и, вчитавшись, даже такому дилетанту, как мне, становится понятно, что я держу в руках компромат на Федорцова-старшего, а значит и прицепом — на Марка.

— Охренеть. — Выговариваю по слогам, пытаясь осознать масштаб своей находки и последствий, которые она может за собой потянуть.

Вот то, что искал тот, кто влез в мою квартиру. Двигал мебель, потрошил медведя и рылся в шкафу. Кому-то очень нужны эти бумаги. И этот кто-то точно знал, что я буду в галерее.

Федорцов был все время на виду, но ничего не мешало ему нанять кого-то, а потом героически появиться у меня. Но он может вообще даже не знать, что на его отца собран компромат.

Черт, вот кому мне верить? Похоже, только себе.

Я что, если ребятки во дворе не охраняют меня, а следят? И докладывают о каждом моем шаге Марку?

Раз компромат у меня, значит его продолжат искать и лучше мне его перепрятать. Где гарантии, что в квартиру не влезут снова?

И самый главный вопрос: как это попало к Насте? Она шантажировала Федорцова или пыталась защитить? А если шантажировала, то зачем? Он бы такое ей никогда не простил?

А что, совсем не знала свою сестру? Чем дальше я продвигаюсь, тем больше узнаю вещей, которые слишком сильно осложняют мне жизнь.

Убираю документы обратно в конверт и кладу его в сумку. Снова завешиваю трельяж.

Нервно хожу по комнате. Мысли бурлят в голове. Я массирую виски, прикрыв глаза. Пытаюсь вспомнить ситуации, где Свечка проявляла себя с меркантильной или мстительной стороны, но ничего не идёт на ум. Она была хорошим, порядочным человеком, а значит — бумаги попали к ней в руки по роковому стечению обстоятельств.

Снова лезу в сумку за конвертом. Кусаю губы. Мне кажется, что я не бумаги держу в руках, а ядовитую змею.

Мне не приходит ни одной нормальной идеи, куда можно перепрятать документы, поэтому я режу скотч на тонкие полосочки и приклеиваю к запястью. Накидываю кардиган и тихо, не включая свет, выскальзываю из квартиры.

Спускаюсь к почтовым ящикам, постоянно оглядываясь. Подсвечиваю себе телефоном и приклеиваю конверт к верхней стенке ящика. Снова оглядываюсь и поднимаю голову вверх, чтобы проверить лестничный проем. Разглядываю ящик, убеждаюсь, что конверт не видно, и он хорошо приклеен. Замыкаю ящик и бегу наверх. Все-таки находиться ночью одной в подъезде жутковато.

Захожу в квартиру и разуваюсь.

— Ты где была? — заспанный Костя включает свет и непонимающе моргает.

Он взъерошенный, в одних пижамных штанах. Я отвожу глаза, испытывая досаду и злость. Похоже, ему совсем не стыдно за свой поступок, раз он спит, как младенец.

— К щиткам выходила. У меня в комнате свет вырубило, а мне перевод доделать нужно. — Недовольно бормочу, не глядя на него.

— А… — Он трет глаза, кивая. — Инга…

Хочет еще что-то сказать, но я резко обрываю.

— Давай завтра. — Скрываюсь за дверью своей комнаты.

Уснуть мне удается в пять с небольшим. Я сплю беспокойно, постоянно просыпаюсь. Мне снова снится кошмар.

Я стою посреди залитой солнцем комнаты. На окнах шторы и цветы в горшке. Здесь уютно и тепло. Я знаю, что одна в доме. У моих ног лежат рыжие волосы. Они длинные и блестящие как у Рапунцель, тянутся через весь дом. Я иду по их следу. Выхожу из комнаты, иду по коридору, спускаюсь по лестнице и захожу в большой зал.

Здесь холодно и сыро. У ног стелется туман, и я с трудом вижу сквозь него рыжие волосы. Они ведут к сундуку, который стоит посередине зала. У меня бегут по коже мурашки, но я медленно иду к сундуку. Знаю, что нужно остановиться. Знаю наперед, что увижу, но все равно продолжаю идти. Останавливаюсь над ним и мучительно-медленно поднимаю тяжелую крышку. Вижу скрючившееся на дне тело и кричу.

А потом я просыпаюсь в поту, пытаясь отдышаться. И так повторяется примерно пару раз в месяц.