Девочка со свечкой

2

Иногда я просыпаюсь по утрам и сразу же тянуcь к телефону. Проверяю все мессенджеры и не понимаю, почему Настя мне до сих пор не ответила. Пялюсь в экран, пока не приходит мучительное осознание.

Я никому и никогда не пожелаю подобного ужаса. Иногда мне кажется, что моя душа разорвана на лоскуты.

Настя пропала четырнадцатого сентября.

Ее лучшей подруге, Мире Дмитриенко в тот день исполнялось двадцать пять лет. Красивая дата. В честь этого она собирала самых близких друзей на даче.

Она знала о расставании Насти с Марком и затяжной депрессии, но несмотря на это, очень просила ее прийти. Настя впервые за полгода вышла «в люди».

День выдался теплый и солнечный. Настя надела зеленое платье, ботинки на каблуке и красный плащ. Именно это описание стояло потом на листовках с заголовком «Пропал человек». Помимо этого, еще данные о росте, телосложении и цвете глаз. Следователь спрашивал меня об особых приметах вроде родинок, шрамов, татуировок. Я ничего не смогла ответить. Кроме неземной красоты, особых примет у моей сестры не было.

У меня до сих пор стоит перед глазами тот вечер.

Настя последний раз проводит расческой по всей длине волос, и наши взгляды пересекаются в зеркале. Депрессия измотала ее. Настя осунулась и похудела. Она откладывает расческу на комод в прихожей, надевает плащ и обнимает меня. Это было наше последнее объятие.

Как я могла ничего не почувствовать? Ведь беда всегда дает о себе знать: кошмарными снами накануне или маетой в сердце. Я же не чувствовала ничего.

— Люблю тебя, малыш. Вернусь на такси, не волнуйся. — Дверь за ней закрылась.

По показаниям ребят с вечеринки, Свечка вышла с дачи Дмитриенко около десяти вечера. В такси она так и не села. Никто ничего не видел. Как будто человек провалился сквозь землю. Ни улик, ни свидетелей.

Она не могла сбежать или уехать, потому что все вещи, документы и даже карта с накоплениями остались дома.

Почему я не поехала с ней? Ответ очень простой — Мира меня не жаловала, а я в душе сильно ревновала к ней мою Настю.

Я забила тревогу в час ночи.

— Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети. — Одна из самых леденящих душу фраз, когда ты начинаешь понимать, что что-то произошло с тем, кто тебе дорог.

Я позвонила старшему брату Миры, Мирону. Он удивленно ответил, что Насти с ними нет.

Мне едва исполнилось восемнадцать. Я никогда не смогу сполна описать ужас, накрывший меня в ту ночь. Я не решилась позвонить маме. Что она сможет сделать, находясь за тысячу километров? Только захлебнуться от кошмара.

Мирон тут же организовал всех на поиски. Около десяти человек прочесывали дачный поселок и часть лесополосы. Приехала полиция.

Я рванула туда. Не помню, как оказалась на месте. У меня стучали зубы и от напряжения пошла кровь из носа. Я была совершенно бесполезной в поисках.

Меня встретил Костик, наш с Настей друг детства. Они учились со Свечкой в одном классе и ходили в художку. Он обнимал меня и твердил, что все будет хорошо, хотя у самого тряслись руки.

Утром к нему пришли с обыском, как ни странно, несвязанным со Свечкой. Его машину целенаправленно обыскали, и Костя сел по очень неприятной статье. Он вышел только в этом году, благодаря очень хорошему адвокату. Я знаю, что его подставили. Он не мог промышлять подобным. Я знаю Костика всю жизнь.

Мне повезло со следователем. Петр Семенович искренне хотел помочь. Позже он потирал усы и прятал глаза, чувствуя себя бессильным.

Мое заявление приняли сразу, несмотря на миф о трех сутках, но дело довольно быстро закрыли за неимением достаточного количества улик.

Два года я билась, как одержимая. Я оббивала пороги следователей.

Петр Семенович почти сразу вышел на пенсию, и дело передали молодому и совершенно безразличному к моему горю следователю.

Я искала Настю с волонтерами, писала во все городские паблики, — а год назад я сдалась.

Больше всего на свете я надеюсь, что Настя жива. Надеюсь, но не верю. Боль притупилась. Я начала считать дни рождения и праздники без нее. Мне причиняли боль люди, которые продолжали как ни в чем не бывало проживать свою жизнь: жениться, рожать детей, любить, ссориться, пить кофе на летних верандах. В то время, как у Насти, возможно, больше не будет такого шанса.

Когда начало рассветать, я обессиленно смотрела на грязную речку, больше напоминающую болото, и, наконец, понимала всю чудовищность произошедшего в ту ночь. Осенний туман оседал на губах, отдавая горечью.

Мне пришлось сообщить маме о случившемся. Я не хотела, чтобы она узнала об этом от следователей.

Она страшно кричала. У меня пошли мурашки от ее крика, переходящего в вой.

Потом я металась, разрываясь между поисками Свечки и поездками к маме.

Мамина психика включила защитный механизм. Она не узнавала нашу детскую комнату и думала, что у нее только одна дочь. Мозг заблокировал всю информацию о Насте. Она смотрела наш детский альбом и спрашивала меня: «Гася, кто эта рыженькая девочка рядом с тобой?». Я сжимала зубы, чтобы не закричать.

В моменты озарения мама пила. Она сгорела за год, как будто ее материнское сердце включило программу самоуничтожения.

И я осталась одна.

Меня поддерживали Анюта, сестра Федорцова, и ее теперь уже муж Роберт со смешной фамилией Дельфин. Анютка, соответственно, тоже стала Дельфином.

Теперь у меня еще есть Костик.

Марка Николаевича вызывали на допрос один раз, но у следователя быстро пропал к нему интерес. Федорцов за полгода до её исчезновения выставил Настю из квартиры, где они прожили больше пяти лет, и больше не возвращался в ее жизнь. Он просто перелистнул эту страницу.

Безрезультатно пройдя все круги ада, — я научилась жить с этой болью.

И теперь постоянно получаю это сообщение. Человек с сердцем никогда бы себе такого не позволил — а значит, я имею дело с ублюдком без души.

Я жизнь положу, но узнаю, что произошло в тот вечер. Терять мне больше нечего.