Девочка со свечкой

5

Вижу в антикварном зеркале в золотой раме ее отражение. Лидия Владимировна стоит, склонившись над столом, и что-то записывает в ежедневник. Рядом лежит пачка каких-то бумаг. Складывается ощущение, что она на минутку заскочила в кабинет, чтобы сделать пометку. Она не слышала моего стука.

Захожу в кабинет и останавливаюсь напротив письменного стола. Она поднимает голову, услышав шаги, окидывает меня равнодушным взглядом и приподнимает тонкую бровь, мол: «Заблудилась, детка?»

— Здравствуйте, Лидия Владимировна. Вы, наверное, меня не помните … — Хочу продолжить, но она выпрямляется и, постукивая изящной ручкой по пальцам, перебивает меня:

— Отчего же, помню. Ты — сестра Анастасии, Инна.

— Инга.

— Неважно. Чем обязана? Не помню, чтобы тебя сюда приглашали.

Она продолжает стоять, показывая, что не намерена тратить на меня время. Мне некомфортно находиться с ней один на один. Как будто меня вызвали на ковер к директору.

С Федорцовой мы виделись от силы пару раз, когда Настя брала меня с собой в галерею. Лидия Владимировна не считала нужным даже поздороваться, а теперь я стою перед ней и надеюсь на честные ответы.

— Я не отниму у вас много времени. Хочу задать только пару вопросов касательно Насти.

Она молчит и продолжает смотреть на меня. У нее теплый цвет глаз, совершенно не сочетающийся с их выражением. Я продолжаю:

— Я почти ничего не знала о ее работе. Может быть, у нее были какие-то враги или недоброжелатели?

Она весело хмыкает. Я расцениваю это как «Да кому она сдалась?». Лидия Владимировна проходит мимо меня и садится на вельветовый диван. Элегантно скрещивает ноги и откидывается на мягкую спинку.

— Она выставлялась здесь по протекции Марка. Все договоренности выполняла в срок, быстро начала приносить мне деньги. — Она разводит руки в стороны и снова сводит их в легком хлопке. — У меня не было к ней претензий.

Да что ты? А то, что Федорцов сделал ей предложение?

— Но вы не очень огорчились, когда она с вашим сыном рассталась.

— Я не смешиваю работу и личные взаимоотношения. Это называется профессионализм, девочка.

Меня коробит от ее небрежного обращения, но я стараюсь спокойно говорить дальше.

— А какие у нее были отношения с сотрудниками галереи?

— Рабочие. — Мне кажется, ее забавляет наш разговор. Она смотрит на меня, как гиена, раздумывающая, сожрать добычу сейчас или немного поиграть с ней. — Художники появляются здесь крайне редко. Большую часть времени они проводят в одиночестве дома или в мастерских. Вряд ли она обзавелась здесь врагами. К чему эти вопросы? Я тогда сразу сказала следователю, что Анастасия сбежала.

Сцепляю руки за спиной и удивленно дергаю подбородком. Лидия Владимировна продолжает:

— Может, решила новую жизнь начать. Кто знает, что у человека в голове.

Я судорожно соображаю. Даже если она что-то и знает, то ничего мне не скажет. Но в одном она права: Свечка приносила ей хорошие деньги. Ее картины прекрасно продавались. У Насти были свой стиль и умение смотреть глубже, чем другие.

Она быстро начала зарабатывать неплохие деньги: сделала маме ремонт, обновила всю кухонную технику, оплачивала мне на каникулах лучших репетиторов. У нас в глуши никого, кроме старенькой учительницы по английскому, не найдешь, а математичка живет на грани нервного срыва от одних каникул до других.

— Спасибо. — Я не заметила, как начала кусать губы. — Я пойду. Хорошего вечера.

Прохожу по пустому коридору вдоль нескольких дверей и снова попадаю в эпицентр торжества. Мимо снуют официанты в розовых рубашках. Несколько девушек делают селфи у стены, украшенной цветами.

Решаю не искать Анюту, ограничусь сообщением с повторной благодарностью за приглашение. Чувствую разочарование — сама не знаю, что я надеялась услышать от Федорцовой.

Накидываю куртку и встречаюсь взглядом с Марком Николаевичем. Он стоит в обществе блондинки, с которой приехал, и какого-то мужчины с огромным животом. У него умные и холодные глаза. Мне никогда не понять, что у него на уме. Способен ли этот человек испытывать чувства? Умеет ли любить или сострадать?

Киваю ему и выхожу на улицу. Город окутали сумерки. Иду по освещенной фонарями улице, чувствуя себя бесконечно одинокой.

Через полчаса я захожу в забегаловку рядом с домом. Здесь сомнительная публика, пластиковые столы и частые драки, но очень вкусно и дешево. Беру две котлеты по-киевски, пюре, овощной салат и, вспоминая о Наташе, заказываю еще куриный бульон.

Пока жду заказ, веду плечами от сального взгляда небритого мужика за красным столом у окна.

Спустя десять минут благодарю продавщицу, закутанную в дырявую шаль, и иду домой. Собираюсь позвонить в квартиру Антошки, но замечаю, что дверь моей собственной квартиры приоткрыта. Сердце сразу же начинает стучать где-то в горле, а по спине бегут мурашки.

Свет не горит ни на лестничной клетке, ни в квартире. До меня долетает только звук работающего где-то телевизора. Делаю пару шагов к двери, прислушиваясь. Дышу так громко и тяжело, что сама пугаюсь. Внутренний голос вопит: «Беги, дура!»

Сколько раз я видела подобные сцены в кино? Мне всегда казалось, что в данной ситуации все очевидно: нужно позвонить в полицию, но никак не совать свой глупый нос туда, где может поджидать опасность. Звучит логично, но я, как зачарованная, продолжаю двигаться дальше.

Слышу стук сердца и скрип резиновой подошвы ботинок. Осторожно приоткрываю дверь, опускаю пакеты на пол и делаю еще несколько опасливых шагов вглубь квартиры.

Чувствую чужое присутствие за секунду до того, как вижу в отражении зеркала в прихожей темный силуэт за спиной. Не успеваю повернуться, как что-то тяжелое обрушивается мне на затылок. Чувствую острую боль.

«Поздравляю, Инга, допрыгалась», — последнее, что успеваю подумать, прежде чем меня забирает в свои объятия темнота.