Госпожа сочинитель

11

Даниэль разговаривал с Анной, когда увидел мелькнувшую в дверном проеме Эйприл. Повинуясь смутному порыву, он покинул собеседницу и вышел в коридор, опираясь на тросточку. Здесь было темно, лишь из щелей двери, за которой доносился голос Эклы, пробивался свет. Казалось, что он исходит от этой солнечной женщины…

По коридору затопали чьи-то торопливые шаги. Вздрогнув, Даниэль отступил под прикрытие мрака, и почти одновременно с ним поравнялся женский силуэт. Хозяйская дочь быстро шла, держа что-то перед собой в крепко стиснутых пальцах. В секунду, когда полоска света коснулась ее, Даниэль различил блеснувшую сталь.

– Эйприл! – непроизвольно вскрикнул он, а затем выбросил вперед слабеющие ноги, жалея, что не способен двигаться с бесшумностью кошки.

Окрик замедлил шаг – девочка оглянулась. Даниэль настиг ее и обхватил, стиснул в кольце рук, шатаясь, теряя равновесие и едва не падая сам. Она не сопротивлялась. Сведенные судорогой пальцы разжались, и нож ударился об пол. Даниэль не отпускал девчонку до тех пор, пока твердо не убедился, что опасность миновала. Тем временем Экла в сопровождении Роберта вышла из комнаты. Даниэль слышал, как она пожелала хозяевам доброй ночи, а затем спокойно поднялась к себе.

– Что она тебе сделала?! Что?! – вполголоса воскликнул он, как следует встряхнув Эйприл.

Девушка зарыдала. Зависть к счастливо сложившейся женской судьбе рвала ее на части.

– Не говори никому, ладно? Экла хочет купить моих родителей, как покупает всех вокруг! Я не собиралась ее убивать. Я хотела припугнуть, чтобы она поскорее убралась восвояси… Не говори! – снова молила она. – Отец прибьет меня, если узнает…

Даниэль видел перед собой море слез, слышал беспрерывное шмыганье носом. Маленькое полудикое существо страдало рядом с ним от собственной злости. «Как, должно быть, она несчастна, – думал он, – несчастна от того, что не в состоянии понять чужой доброты, принять ее. От того, что видит во всем только дурное; от того, что живет по законам стаи…» Его охватила такая тоска и утомление, как будто само пространство вокруг наполнилось отравляющим смрадом. Захотелось вырваться на волю, без сожаления оставить этот дом и этих невежественных людей. Ах, как им обоим было бы тогда хорошо (ему и Экле), хорошо и спокойно. Они бы смеялись, шутили, резвились, бродили по зеленой траве, дышали прибоем… Не всё ли равно? Они были бы вместе навсегда. Но невидимые, неосознанные барьеры не пускали их в вольный мир, начинающийся сразу за порогом…

…– Дэни, что с тобой? Ты выглядишь так, как будто сражался с привидением!

Экла встретила его на лестнице, чтобы помочь преодолеть оставшиеся ступени. Он был взлохмачен и бледен. Горящие глаза искрились в полутьме нервическим блеском. Отказавшись сесть, юноша оперся о спинку кровати.

– Что с тобой? – повторила женщина, но его губы были плотно сжаты. Мысли роились тысячами новых опасений. Невидимое, враждебное плело вокруг нее – доброй и светлой – свои гадкие сети. Белый мотылек у открытого пламени, нежные ноги, ступающие по острию ножа… Быть может, минуту назад он спас ее от смерти – кто знает, как обернулась бы судьба…

Даниэль долго не решался заговорить. Боязнь испугать Эклу, осквернить доносом ее чистое, храброе сердце боролась в нем со страхом непоправимых последствий. Люди не желали принять эту женщину такой, какая она есть; они загоняли ее в тупик, атаковали предубеждением… Даниэль понимал это как никто другой, ведь он сам прошел дорогой отверженных.

– Нам нужно уехать.

– Что? – Экла приподнялась в постели на локтях и поглядела на него так, как смотрят на шутника после неудачной шутки.

– Уехать, – повторил юноша, не смея дышать.

Непонимание росло, зудом разливаясь по коже. Медленно, но верно она разочаровывалась в нем – он чувствовал это. Если в ресторане, на фоне позолоты и праздной лжи его несчастье приобретало сходство с геройством, то здесь, в свете будней, «герой» утратил романтический лоск. Он оказался заурядным, скучным и тихим.

– Уехать? Зачем? – спросила Экла, зевая. – Прошло только два дня.

– Мы знакомы только три дня! – воскликнул он, теряя терпение.

– Тебе успело надоесть мое общество?..- В ее спокойном голосе не слышалось обиды. Теперь он звучал с какой-то отчужденной насмешкой. – Даниэль, не пора ли спать? Ты не устал за день?

Экла тщательно взбила подушку и повернулась на другой бок. О, какой же далекой показалась она Даниэлю! Он будто рассматривал ее сквозь стекло, делающее предметы вытянутыми в необозримую бездну.

– Тебе грозит опасность. Прошу тебя, прислушайся к моим словам! Эти люди… они вряд ли относятся к тебе по-настоящему.

Экла поднялась и глянула ему в лицо – прямо, без тени любезности.

– Однако ж ты фантазер, Дэни Элинт!

Куда девалась ее дружественность, ее теплота? Он раздражал ее всё больше, и если вначале она пыталась понять, то сейчас просто отмахивалась от него, как от назойливой мухи.

– Ты соскучился по жене. Я понимаю. Но мне нечего терять! Я не спешу вернуться домой. Нам было хорошо, за что я тебе благодарна. Если ты больше не хочешь играть по моим правилам – уходи. Я не стану удерживать. Больше ты не друг мне. Ты был им.

С этими словами госпожа Суаль отвернулась. Она опечалилась, но Даниэль знал, что это легкая печаль.

Слезы отчаяния текли по его щекам; он не мог поверить, что всё кончилось так быстро. Он хотел сказать, что не намерен возвращаться к Джоанне, что хочет ехать с ней, с Эклой, хоть на край света! И он сказал:

– Ты не будешь одинока – я останусь с тобой. Зачем играть на публику, если игру можно сделать реальностью?..

Он говорил и сам боялся дерзости своих признаний. Его слова нелепо и грубо врезались в тишину, нарушаемую стрекотом сверчков, да мерным дыханием.

– Я уеду завтра, – упавшим голосом промолвил Даниэль. – Завтра.

Это слово звучало для него, как приговор.

Она молчала.

* * *

«Кончено», – подумал Даниэль, когда утром Экла не подала ему руки. Как мог он в ней ошибиться? С самой первой минуты знакомства госпожа Суаль казалась ему воплощением простоты и понимания. Даниэль думал, что любое его признание найдет в ее душе должный отклик, но никак не ожидал, что ответом всему послужит суровое безмолвие.

Всё шло по-прежнему. Ничего не изменилось. Только его присутствие стало ей в тягость. Даниэль замечал, что при его взгляде на нее Экла отводит глаза, нервно покусывает губы. Подумать только: еще вчера им было легко друг с другом, и вот уже сейчас меж ними возникла непреодолимая стена. Кто был тому виной? Эйприл? Экла? А может, он сам? Может, он неправильно изложил то, что думал и чувствовал?

Меж тем госпожа Суаль нашла в себе силы играть до конца. Даниэль поразился, с каким спокойствием она сообщила Роберту и Анне, что ее «мужу» необходимо отлучиться по делам. Мало того, Экла даже пошутила на тему вечных командировок и чрезмерной занятости лже-супруга (это теперь, когда они расстаются навеки!). С болью в душе Даниэль убеждался, что в жизни этой женщины он ровным счетом ничего не значит…

Что ж, спектакль окончен. Занавес спешит упасть.

Поезд, на котором Даниэль должен был возвратиться к прежней жизни, прибывал на станцию в полночь. Чтобы ускорить тягостную для обоих минуту прощания, Экла вызвалась ехать с Робертом в деревню, где сегодня проходила ярмарка, что обещала гостье много новых впечатлений. От фермы до поселка было три мили извилистой, мощенной булыжником дороги, поэтому они решили остаться в деревне до утра. Благо, у Роберта там имелось много хороших знакомых.

Словно во сне Даниэль видел Эклу и знал, что видит ее в последний раз. В ярком платье на провинциальный манер, в милой соломенной шляпке, она вприпрыжку сбежала по ступенькам крыльца. Ее движения были легки и непринужденны, от них веяло юностью. Вслед за госпожой спустилась Люси; спаниель принялся в который раз облаивать лошадь. Во дворе стояла повозка, и Роберт, поигрывая хлыстом, ожидал своих спутниц.

Даниэль ждал, что Экла подойдет попрощаться. Он тихо стоял, прислонившись к стене, и весь обращался в смирение. Он ждал ее слов, он ждал ее взгляда. Но она не подошла. Даже чтобы попрощаться. Лишь когда звуки женского смеха, собачьего лая и конского топота затихли вдали, Даниэль очнулся. На дороге клубилось облачко пыли – всё, что осталось в напоминание о первой женщине, которой он подарил свое сердце. Он полюбил ее с первого взгляда, только к нему, говоря в оправдание расхожей фразы, не сразу пришло осознание этой любви.

А Экла… Она наверняка испугалась нового серьезного приключения. Дожив до тридцати двух лет и оставшись в душе ребенком, она боялась что-либо менять. Страдание от одиночества – прикрытие, ширма. Экла привыкла к образу своего бытия, она привыкла быть независимой. Ей нравилось играть, и мысль, что вдруг прежняя жизнь будет сметена чем-то новым – настоящим – породила протест.

Экла боялась настоящего чувства! Только так Даниэль объяснил себе ее молчание и ее внезапную холодность. Их «дружба» протянула три жалких дня…

– Между вами что-то произошло? – участливо спросила Анна. – Ваша жена сама на себя не похожа.

«Жена!» – невесело усмехнулся он и почувствовал предательское желание всё рассказать, чтобы освободиться от груза лжи. Рассказать, чтобы отомстить Экле за ее черствость! Однако месть тут не поможет.

– Лучше следите за дочерью, – только и сказал хозяйке Даниэль.

Он не оставил Экле письма, ибо боялся, что оно будет прочитано посторонними. Элинт злился на себя и на нее, но больше всего ненавидел тот глупый обман, который был учинен ими ради никому непонятной цели.

Даниэль покидал ферму с тяжелым сердцем, понимая, что остаться нельзя: его искренность внушает страх любительнице иллюзорного мира.