Тридцать девять и девять

Наблюдающий за Данилом Лешка схватил гитару. Он немного отвлек явно скучающих девчонок, хотя и пел сегодня отвратительно. Он забывал слова и путал аккорды, но это мало Лешу беспокоило. С Давыдовым все ему было понятно: его корешок, ни слова ни говоря, методически надирается. Даня ничего не ест, но, едва успев принять очередную дозу, наливает себе следующую. Он даже никому больше не предлагает. И пить ему больше нельзя — это хорошо Лешке известно: Давыдов уже давно исчерпал свои возможности.

Кое-как закончив этот чудесный вечер, Лешка потащил Данила в их номер, и тот уже по дороге распустил сопли. Он жаловался Лешке на свою несчастную судьбу и разбитую жизнь и, обливаясь слезами, клялся в неземной любви к своему божественному созданию, с которым сделал что-то такое, чего Леша и представить себе не может.

Хорошо, что Леше нужно было переть Давыдова вниз и всего на один этаж. Лешка волоком втащил его в дверь, дотянул до кровати и разместил на ней в горизонтальном положении. Сидеть Давыдов все равно не мог и, слава богу, уже заткнулся.

Лешка посмотрел на это несчастное существо. Ему будет плохо. С ним всегда так случается, стоит ему перебрать лишний грамм, а от сегодняшней дозы отъехал бы, наверное, и сам железный Лагунов. А завтра Давыдов начнет все сначала — это уже ясно: так просто он не вылечится.

Лешка отлично помнил, как помог ему Данил с Натахой, и вообще, каким Даня был другом. Как притащил он Лагунова сюда с собой в это шикарное место и устроил Наташкин приезд. А Лешка? Почему он не может сделать для него то же самое? Почему бы не попытаться — от Лагунова же не убудет!

И Леша пошел к той малолетке. Он знал, где она живет, Данил рассказывал об этом в тот самый первый день, когда они с Наташкой не хотели его слушать. Но Лагунов запомнил, сразу же обратив внимание на его подозрительное поведение.

По дороге Лешка старался придумать выражения, состоящие не более чем из трех простейших слов. Девчонка сразу показалась Лагунову недалеким созданием, а теперь он окончательно убедился в ее слаборазвитости. Это же какой надо иметь ум, чтобы, учитывая собственные внешние параметры, послать на хрен самого Давыдова. Мало того — по уши влюбленного Давыдова! Правда, Даня говорил, он что-то там такое с ней сделал, но максимум, что он мог сделать — это лишить ее невинности. Ну не сломал же он ей руку! И теперь Лешке нужно как-то поместить в эти рыбьи мозги идею о том, что Даня сильно об этом переживает, и что пора бы ей с ним помириться.

Эля стояла на кухне и жарила картошку. Ей не хочется есть, но это хотя бы убивает время… Она не думает о нем. Но о нем думают ее внутренности, которые обрываются при каждом шорохе, и ее губы, которые шепчут его имя. Что это? Ей опять показалось?.. Нет, это стук в дверь!

Когда она появилась на пороге, Лешка подумал, что она довольно-таки миленькая, хотя, конечно, не настолько, чтобы его шикарный Даня проливал из-за нее слезы.

Эля не знала, что и предположить. Он что, подослал сюда своего приятеля?

«Кажется, она меня не узнает», — подумал Лешка.

— Привет! — торжественно сказал он. — Я Леша! Друг Данила!

— Не кричи, я не глухая. Я тебя помню. Чего надо?

— Можно зайти? Спасибо, — скользнул Леша в двери, не дожидаясь высочайшего соизволения. — Не говори, что я приходил.

— Кому?

— Давыдову, конечно! Если ты ему скажешь — все, добьешь окончательно.

Эля пока мало что понимала, но это уже было интересно.

— Хорошо, — сказала она, — пойдем наверх, я как раз пожарила картошку, только возьми тарелки с буфета.

Когда они уже сидели в ее комнате, разложив ужин по тарелкам, Лешка, с удовольствием уплетая свое любимое лакомство, решил продолжить, сказав, что хоть и не в курсе, что у них случилось, но не сомневается в том, что им необходимо встретиться.

Эля ничего не ела. Она во все глаза смотрела на его большие жилистые руки, на черные густые волосы и немного заросшее, небритое лицо. Как похож он на Золтана, даже по манере разговора! И Леша — лучший друг Данила. Ну а почему она не может с ним посоветоваться? Спросить у него прямо о том, что ее интересует. У Эли второго такого шанса не будет, и пускай Леша думает о ней, что хочет!

— А ты серьезно не знаешь, что было? — начала Эля. — Разве он тебе об этом не рассказывал?

— Конечно, не знаю, раз говорю! Он что, тебя обокрал или что-то сломал тебе? Видишь, нет! Просто влюбился в тебя, что тут особенного? — Лешка улыбался, чувствуя, что она все же способна к двустороннему общению.

— Да?.. — задумалась Эля. — А мне кажется, совсем наоборот!

— Да ты что, радость моя?! Ты б видела его часок назад! Весь наш этаж затопил!

— Как это?..

— Ну как? Ревел белугой и руки обещал на себя наложить, если ты его не простишь. До сих пор откачать не могут!

Эля махнула рукой:

— Все это неправда, но мне все равно. Я хочу у тебя кое о чем спросить, — она опустила глаза. — Только не подумай, что я… просто спросить не у кого больше, понимаешь? В общем, тоже никому не рассказывай, хорошо?

— Лады. Валяй, спрашивай.

Еще немного поколебавшись, Эля собралась с духом и, уставившись Лешке прямо в глаза, уверенным тоном сказала:

— У меня это было в первый раз. Ну ты понял что, да? Мне было очень-очень больно. И что, так будет всегда?

Лешка был поражен. Это что, единственное, что ее беспокоит? И чего же он столько времени потратил?

— Конечно, нет! — обрадовался Лагунов. — Сперва всем больно, а ты как думала? Зато уж потом — не пожалеешь! Лучше Давыдова в этом плане я никого не знаю! — гордо сообщил Лешка. — Ну, по рассказам, конечно!

— Хорошо, — сказала Эля тоном экзаменатора. — Он хочет меня видеть?

— Тьфу ты, черт! Сколько же можно повторять! Конечно, хочет!

— Ну, пойдем тогда!

Лагунов растерялся: результат сильно превзошел все его ожидания, и теперь надо было выкручиваться.

— Нет, знаешь… давай не сейчас! Он устал. Наверное… — Лешка почувствовал, что говорит ерунду, и решил сказать правду: — В общем, ему сейчас не до этого! Он нажрался как свинья.

— Напился? — удивилась Эля и вдруг весело рассмеялась: — Так его откачивают на самом деле?

— О-ой, не то слово! — подкатил Лешка глаза.

— Бедняга… — сочувственно прошептала Элина. Она помнила, как напивался Золтан. Ингрида ругала его отборными словами и закрывала в ванной. А Эля всегда его жалела. Она крутилась вокруг брата, стараясь чем-нибудь помочь. Но помочь почти невозможно, это она точно знает.

— Ладно, — сказала она, — я приду завтра. Вечером. Только не говори ему, хорошо?

— Заметано! Ну пока, что ли? Я пошел. Не подведи уж меня, Леннон!

Эля засмеялась, пожимая на прощание его сильную руку. Она все еще улыбалась, когда за Лешкой закрылась дверь. Какой отличный парень! И как здорово, наверное, иметь такого друга. Но ему не обязательно было идти в такую даль среди ночи. Она завтра пришла бы сама! Теперь уже она это понимает. Ей нужно его увидеть, а дальше они как-нибудь разберутся. Лешка ведь обещал, что все будет хорошо!

***

Данил сел на кровати, спустив ноги на пол. За окном уже день, наверное, часов одиннадцать, может, двенадцать… И последнее, что может он вспомнить — двух телок с симпатичными рожами, сидящих напротив него с вылупленными глазами.

Сейчас он мог смотреть только на выключатель, находящийся на противоположной стене прямо перед ним. Данил скосил глаза на тазик, торчащий из-под его кровати, но тут же снова перевел взгляд в прежнее положение: его повело так, будто он крутанулся на центрифуге. Ох, как ненавидит он эти свои любимые «вертолеты»! В ванной течет вода. Видимо, там сейчас Лагунов, но дверь туда открыта. Это хорошо. Уже через секунду он влетел туда, проскочив мимо Лешки, и едва успел наклониться над унитазом, освобождаясь от выпитой накануне горькой гадости. Лагунов, продолжая что-то мыть в раковине, наставительным голосом сказал:

— А-а, говорила тебе мамочка, не пей из свиного копытца!

Данилу стало еще хуже. Он послал Лешке в ответ только одно коротенькое словечко и стал давиться снова.

Лагунов закрутил кран и ушел в комнату, а несчастный Давыдов еще долго отплевывался в ванной, матерясь на все лады — ему уже явно полегчало, но, кажется, это было еще не все, и лучший друг решил ему помочь. Открыв дверь в давыдовский кабинет, Лешка невинно спросил:

— Ну че, Даня, завтракать идем? Там каша манная как раз, твоя любимая!

Это действительно сработало моментально: желудок Давыдова освободился окончательно, и, спустив воду, Данил потащился в душ.

Лешка собирался в столовую, и когда он уже подошел к двери, выползший из ванной Даня сказал:

— Постой, Леха, я с тобой пойду!

— Ну ты силен, брат!..

— Нет, есть я, конечно, не буду. Просто проветрюсь слегка.

Лешка пожал плечами: все ясно. Продолжаются его вчерашние мучения с этим несчастным влюбленным. Но сегодня, бог даст, страдать Лешке недолго.

Эля встала очень рано: она не могла долго валяться, и ей нужно было чем-то сейчас отвлечься. Ну почему она сказала, что придет вечером? Теперь надо как-то потратить это время, так медленно ползущее. А когда наступает вечер? В три часа еще день, а вот в четыре — уже, наверное, вечер. Она пойдет к нему в четыре часа!

И без четверти четыре Эля уже выскочила на улицу. Но шла она слишком уж быстро, а раньше времени прийти ей тоже не хотелось.

Вдруг она резко замедлила шаг. Что она скажет, когда появится? Как они начнут разговор? Ей нужно ведь будет как-то к нему обратиться. Она знает как! Она знает, от чего он не откажется сейчас ни под каким предлогом. Эля свернула с дороги и побежала в продуктовый магазин.

Лешка вышел из комнаты, отправившись на поиски шахмат, в которые неожиданно предложил сыграть вместо вечернего посещения пляжа, а Данилу было вообще все равно, чем заниматься. Он лег на кровать и закрыл глаза. Лешки нет, наверное, всего минуту, а он уже снова думает только о ней…

Когда Элина вошла в комнату, Данил так и лежал неподвижно, не реагируя на звук закрывшейся двери. Сразу было видно, что он недавно перебрал: он был совсем бледный. Ей очень хотелось пожалеть его, погладить по голове, сказать что-то веселое, как когда-то Золтану. Но это не ее брат! Она должна делать не то, что ей хочется, а вести себя очень сдержанно. Тогда Данил снова станет за ней ухаживать, и теперь уже она готова ему ответить, только бы не повторились эти последние два дня ужасных мучений.

Она подошла к столу и взяла консервный ключ. При звуке открывающейся бутылки Давыдов моментально оживился и сел на кровати.

Эля стояла прямо перед ним, улыбалась и протягивала спасительную газировку. Судорожно глотнув, Данил покорно взял бутылку и, растерянно глядя по сторонам, стал переливать ее содержимое в свое пересохшее горло.

Она села напротив, на Лешкиной кровати, и беспокоилась все больше. Похоже, он ее не видит или просто боится на нее посмотреть. Либо он Элю не узнает, либо она ему уже не нравится, либо он вообще допился «до чертиков».

Закончив наконец процесс тушения пожара, Давыдов поставил бутылку на стол, замер, глядя в пол, а потом вдруг приподнялся, приблизился к ней и, взяв за руку, присел на корточки.

— Прости меня, прости, пожалуйста! — запричитал он молитвенным голосом. — Я больше никогда такого не сделаю, я вообще тебя трогать не буду, честное слово, только… не прогоняй меня, я просто буду рядом с тобой, хочешь? Можно?