Тридцать девять и девять

Данил не смог и пяти минут удержать у себя внутри то, что так старался туда забросить. Он резко вскочил и, влетев в туалет, вытолкнул весь свой обед в унитаз.

Он умылся в ванной и медленно, обреченно побрел в свою комнату. Все. Он сдается. Ему не хочется в кровать — у него болит голова. Сейчас он просто сядет за стол и будет ее вспоминать. Он уйдет к ней. Он больше не будет сопротивляться — это бессмысленно: он непомерно слабее. Он просто будет сидеть, думать о ней и ждать, когда все закончится. Как именно закончится — ему уже безразлично…

Взглянув на всхлипывающую у окна Люду, Валерка бросился в коридор. Ему нужно срочно что-то предпринять! Он должен наорать на него, задеть, оскорбить! Заставить встряхнуться, закричать, вернуться к жизни!

— Да что же ты делаешь?! — закричал отец Данилу, который сидел за столом, положив голову на сложенные руки. — Да ты… ты посмотри на свою мать! Ну что же это, Даня?! Что же?

— Папа, — тихо и как-то очень уверенно обратился к нему Данил, подняв спокойное лицо. — Не надо кричать. Это не поможет. Не думайте обо мне больше. Не надо больше меня трогать. Просто живите, как жили, и все. Хорошо? — и Данил снова положил голову на сомкнутые руки.

— Сыночка…

До сих пор Валерка считал себя сильным человеком. Он практически ничего не боялся в этой жизни. И теперь он понял, что бояться чего-то просто смешно! Теперь он знает, что самое страшное. Если бы с Валерки медленно сдирали кожу, это показалось бы ему приятным развлечением по сравнению с тем, что он чувствует сейчас. У него на глазах, у него на руках постепенно, неотвратимо угасает, гибнет его сын. Его мальчик, его единственный ребенок и… ну не может же быть, чтобы от этого!

Уйдя на кухню и оседлав стул, Валерка достал сигарету. Его очередное предположение казалось диким и каким-то абсурдным, ну и что? Не тот человек Валерка Давыдов, чтобы перед чем-либо отступать! Конечно, это не Валеркин случай, с ним такого произойти точно никогда бы не могло. Да только Даня совсем на него не похож. Даня ведь до сих пор ребенок. Такой наивный, впечатлительный, настежь для всех и для всего распахнутый! Трудно ему будет в этой жизни, но ничего, он справится. Для чего-то же есть у Данила отец! В конце концов, повидал Валерка на этом свете историй немало. Он, конечно, не доктор, но рецепт, подходящий к случаю, знает универсальный.

— Знаешь что, Люда? — встал со стула Валерка и потушил сигарету в пепельнице. — Иди прогуляйся.

Он видел ее непонимание, но ничего сейчас объяснять был не намерен, практически вытолкав из квартиры. Она бы обязательно подслушивала и, скорее всего, начала бы активно вмешиваться, и Валерка знает наизусть, что именно она бы говорила, как задетая мать своего единственного ребенка! Только сейчас это ничем не поможет.

Даня все так же сидел за столом, сложив руки, как школьник за партой, и опустив на них голову. Он не повернулся на звук открывающейся двери.

Войдя, Валерка нахально присел на его стол, поставив рядом с собой пепельницу.

— Посмотри на меня, сына.

— Не нужно, папа, — почти прошептал Данил, не поднимая головы. — Ты все равно не поймешь.

— Хочешь сказать, что я тупой? — внятно спросил Валерка.

— Ты нормальный! — вскинул Данил на него страдальческий взгляд. — Все вы нормальные люди, это я урод!

— Ну и как ее зовут, урод? — спокойно закурил Валерка прямо в комнате у сына, который удивительно напоминал сейчас самого себя лет в шесть, когда умолял не водить его в бассейн.

Данил вдохнул, но имени ее произнести не смог, да и зачем? Папа сам обо всем догадался! И спрашивает так просто, будто ничего необычного не происходит… Данил смотрел в его спокойное лицо с этим знакомым, хитрым и насмешливым прищуром ярко-синих глаз, с родными веселыми морщинками, словно лучики расходящимися к вискам, и дышать уже было невозможно, и ком этот не проглотить никак…

— Да начинай реветь уже, а то, смотрю, задохнешься! — улыбался ему папа, выпуская дым, и слезы сами полились из глаз. — Нормально это, Даня, нормально! Перед кем еще плакать? Я-то уж на это еще в твоем детском саду насмотрелся. Так что, расскажешь?

— Нет… — заливаясь слезами, Данил помотал головой. — Нечего рассказывать, папа! Об меня просто ноги вытерли, а я… не могу забыть, я только ее люблю и не хочу никого больше! Я только о ней все время думаю! Это было что-то такое, папа… невозможное просто! Я вообще не представлял себе, как это может быть!..

Валерка курил и ждал, пока выльет со слезами Даня свою горькую обиду и накричится о своей трагедии. Он видел, что Данил будто бы сам освобождается, описывая то, что с ним на этом чертовом курорте происходило и что он теперь чувствует. Кажется, если бы Валерка вышел сейчас из комнаты, Данил бы не остановился.

Рассказать кому — не поверят же!.. Оказывается, Валеркин фирменный хлыщ, еще со школьных лет переметеливший едва ли не половину Киева, просто взял и в кого-то влюбился. Да так, что еще немного — и вены себе, наверное, вскрыть был бы готов. Эх, дорого бы дал Валерка, чтобы взглянуть на эту дуру, которая пренебрегла его Даней. Что же она должна из себя представлять? Ясно, что! Душевнобольную, не иначе. Не наследница же она английской короны! Послушать только, какие слова Даня подбирает при том, что не прочел в своей жизни ни одного любовного романа! Впрочем, Валерка ничего такого никогда не читал тоже, и, тем не менее, разобраться здесь придется. И справиться Дане придется так, как справляются с этим мужчины.

***

Насколько же легче стало Данилу после того разговора с отцом! А ведь папа, по сути, не так уж много сказал. Лишь то, что следует просто заняться наконец делом, раз уж с личным пока не складывается. Ну так Данил и займется! Он больше отца не подведет, он изменится полностью и докажет, что не такой уж слюнтяй, как все думают!

Никогда больше Данил Давыдов не заплачет в чьем-то присутствии, он вообще никогда не заплачет, ни на что не пожалуется и ни в кого больше не влюбится!

Он будет считаться только с родителями, он так много остался им должен! И теперь переступит через что угодно и через кого угодно, если это будет нужно для его продвижения наверх. Он будет двигаться в карьере с невиданной скоростью, он будет всем обеспечен и со снисходительной улыбкой будет смотреть на тех, кто остался позади и возится со своими соплями. Он уже достаточно над собой поиздевался и дал поиздеваться другим. Теперь у него будет только сила воли, чувство долга и холодные мозги. Остального не увидит никто!

Валерка много разговаривал с ним за эти пару дней до отъезда. Впервые так откровенно, просто сидя вдвоем на кухне и самостоятельно подливая ему в рюмку… И столько нового про своего Даню понял. Теперь поражался Валерка, как мог он считать Данила тряпичником, эгоистом и маменькиным сынком… И как же несправедливо обошлась с ним судьба: ну разве многого Даня хотел? Единственный раз, наверное, хотел чего-то лично для себя, а его подло, без всяких объяснений предали. Неудивительно, что он тяжело это переживает. И совершенно ясно чувствовалось, что говорит об этом Даня в первый и последний раз в своей жизни. Он хочет оставить это в прошлом, где-то в себе, и не собирается больше к этому возвращаться. Что ж, Валерка его понимает. Кажется, впервые в жизни понимает.

Данилу пора уезжать, он уже стоит в коридоре со своим дорожным чемоданчиком и шутит, что не вернется без адмиральских погон.

А Людмила не может придумать, что сказать в ответ. Ей страшно. Перед ней стоит не Даня, не ее вредный спиногрыз, не избалованный мальчик — а совершенно незнакомый взрослый мужчина.

Его глаза — холодные и злые. Его губы плотно сжаты, лицо очень сосредоточенное и замкнутое. У него даже голос другой — более грубый, похож на Валеркин, только какой-то неживой, без привычной насмешливой нотки. Он уезжает насовсем. Конечно, он еще приедет, но теперь он в Людмиле не нуждается. Он будет приезжать лишь в гости.

Его дом теперь там, на море, там его будущее, его самостоятельная, совершенно не зависимая от нее жизнь. Ее время вышло. Ее мальчик теперь — в воспоминаниях. А что она может вспомнить? На что потратила она эти девятнадцать лет? Она даже его не знает! Как могла она раньше не понимать, что ребенок у нее — не навсегда, что нужно спешить, нужно использовать каждый момент, каждую возможность быть с ним рядом! А теперь уже поздно. Так надо, так бывает всегда, но как же это жестоко! Почему люди понимают главное только тогда, когда уже ничего нельзя изменить?..

Конец первой части

Часть 2. Почти как у всех. Глава 7