Тридцать девять и девять

Лешка отложил гитару, показывая, что пора рассредоточиться. Данил встал, взяв Элю за руку, посмотрел на Иркин маникюр и сочувственно вздохнул. «Бедный Леха, — подумал он, — приготовь зеленку! Ну и ногти… Не то что наши подпиленные коготки!»

***

Эля проснулась, но ей не хотелось вставать: было слишком хорошо лежать так, с закинутыми на него ногами. Она чуть-чуть приоткрыла глаза. Данил уже не спал. Он просто лежал на спине, опустив густой забор своих темных ресниц, и сосредоточенно отдавался очень содержательному занятию: построению вигвама из пестренького покрывала, которым был укрыт до пояса. Он явно ждал ее пробуждения.

Ей не хотелось отрывать глаза от его лица. Такая гладкая загорелая кожа его лба, на который легла волна выгоревших волос… Четкие линии прямых разлетающихся бровей, немного облупившийся, чуть вздернутый нос и эти вызывающе яркие сомкнутые губы… Ей, наверное, многие завидуют. Он очень красивый. Слишком красивый для нее. И она не должна так долго на него смотреть. Данил пошевелился, и она быстро закрыла глаза. Но было уже поздно: он это заметил.

Он осторожно вытащил из подушки перо и, придав ему губами форму небольшого жгутика, стал, покручивая, запихивать его в ее маленькую ноздрю. Эля попыталась мотнуть головой, но он удобно захватил ее своей сильной рукой. Когда она наконец чихнула, он громко заржал и сдернул с нее простыню.

— Придурок! — быстро вскочила Эля с кровати. — Все! Больше вообще меня не трогай! Нашел себе!.. — она стала лихорадочно цеплять на себя первые попавшиеся под руку шмотки.

Давыдов понял, что сейчас ему уже ничего не светит и, вздохнув, тоже начал одеваться. Она быстро оттаяла, как следует позавтракав в столовой, и они решили прогуляться по берегу. Данил нарядил ее в свою фиолетовую футболку, которая была большой даже для него, и не дал надеть больше ничего, кроме ее черных плавок. Он не мог оторвать глаз от ее ног — этих тонких фигурных палочек, словно выточенных из красного дерева, до середины бедра закрытых легкой фиолетовой тканью. Они постоянно переступали, разгибаясь и пружиня в маленьких коленках или весело подскакивая во время ходьбы.

Эля была сегодня довольно спокойной, не придиралась к нему, а просто задавала свои вопросики. Дойдя до скалы, возле которой они встретились впервые, Давыдов расстелил на камнях полотенце и, усевшись, притянул Элю к себе.

— Данил, — сказала она как-то очень серьезно.

— Что, моя птичка? — поцеловал он ее в шею.

— А расскажи мне про своих родителей.

— Родители как родители, что о них рассказывать…

— Ты их любишь?

— Ну да. Наверное… — он слегка ухватил губами мочку ее маленького уха.

— А папа у тебя кто? — Эля смешно дергала головой, уворачиваясь от его губ.

— О-о-о! Большо-ой начальник! — улыбнулся Данил.

— А мама?

— Мама в банке работает.

Он старался говорить как можно спокойнее и равнодушнее, не переставая нежно ее целовать, но, как видно, перестарался. Эля повернула к нему лицо и спросила:

— Тебе со мной скучно, да?

— Да, знаешь, с тобой действительно…

— Нет, серьезно! Я ведь спрашиваю о всякой ерунде потому, что ничего такого не знаю. Вот кто мои родители, не знаю, например. Я всегда только с братом жила…

Данил давно заметил, что она сразу замыкается, стоит ей произнести слово «брат». И неужели у нее действительно нет родителей? Теперь у Данила появилось еще больше вопросов, чем было до этого, но Эля вдруг, совершенно переменившись, весело на него взглянула, расплываясь в своей широкой наивной улыбке.

— Ты же обещал мне показать, как плавают лошади! Ты забыл?

— Не забыл, конечно. Сейчас показать?

— Давай!

Данил снял с себя одежду, оставшись в своих фирменных темно-синих плавках, зашел по пояс в воду и оглянулся, втягивая живот:

— Холодная, черт!

Эля тоже спустилась к морю и смотрела на него, улыбаясь во весь рот. Вот он, выдохнув, слегка присел и, показав выгнутую блестящую спину, исчез под водой, на прощанье ударив ногами, словно рыба плоским хвостом.

Круги на воде быстро пропали, поглощенные легкой морской рябью. Она напряженно вглядывалась в поверхность тихого лимана, но не видела ничего, кроме зеркальных бликов от ярких солнечных лучей. Его нет слишком долго… Эле стало трудно дышать. Внезапно она почувствовала, что уже отвыкла от одиночества, она была сейчас слабой, маленькой и беспомощной. Вдруг она больше его не увидит? Вдруг с ним в самом деле что-нибудь случится? А случиться может все и с каждым — это Эле хорошо известно!

Скомкав его вещи, она изо всех сил прижала их к себе и в панике стала отходить назад, скользя сандалиями по гладким камням крутого склона.

— Ну… хватит!.. — шепнула Элина и, не выдержав, перешла на крик: — Хватит!

— Э-эй!

Она подняла голову. Данил стоял на скале и махал ей рукой.

— Ага, испугалась! — засмеялся он, убирая со лба мокрые волосы.

— Дурак ненормальный… — тихонько сказала Эля, снова улыбаясь и зарывая лицо в его рубашку.

Данил стал приближаться к обрыву.

— Э! Не вздумай! С ума сошел?! — орала ему снизу Эля.

— Чего? Здесь всего метров пять и глубоко.

У Эли сердце забилось от ужаса. Метров пять, да еще и глубоко! Она открыла рот, чтобы крикнуть еще что-то, но Данил уже стоял на самом краешке обрыва.

Он знал, что отлично смотрится сзади. Встряхнув расслабленными мышцами, он поставил ноги вместе и, приведя свое тело в напряженное, собранное состояние, стал медленно поднимать руки. Эля не смела нарушить наступившую тишину.

Она боялась даже моргнуть, чтобы не пропустить ни одного мгновенья этого волшебного зрелища. Его силуэт был совсем темным в лучах высокого южного солнца. Но это был силуэт не человека, таких людей просто не бывает! В тот момент он показался Эле каким-то совершенным, продуманным устройством без единого изъяна, без единой ошибки. Она чувствовала, как напрягается каждый его мускул, и ей казалось, что это тело сейчас зазвенит, словно натянутая струна. А ведь это сверхсущество принадлежит сейчас ей! Пусть временно, пусть ненадолго, но это самое лучшее, что у нее когда-либо было! Он лучше всех, такого нет сейчас ни у кого, только у нее, у забытой всеми Эли! Если бы в этот момент он сказал, что бросает ее навсегда, она убила бы его, наверное, ни секунды не колеблясь!..

Данил слегка спружинил в коленях и полетел вниз головой, сложив вытянутые руки и не разводя прямых ног, не сгибаясь ни в одном суставе и почти не произведя брызг.

Сбросив обувь, Эля кинулась к морю и остановилась, зайдя по колено в приятную прохладную воду. Данил вынырнул неожиданно близко. Фыркнув и мотнув головой, он взглянул на нее и поднял перед собой руки:

— О-ой, что я вижу! Ну, ну, иди сюда, давай! — поманил он ее.

— Я не умею плавать!

— Ах, вот что! — он звонко засмеялся. — И это проблема? А я для чего?

Он подошел к ней, легко поднял и понес в воду. Она крепко обвила руками его шею.

— Ты свою футболку намочишь! — попробовала выкрутиться Эля.

— Хочешь снять? Давай! — радостно предложил Давыдов, зная, что под футболкой у нее ничего нет.

Зайдя в воду по пояс, он поставил Элю на ноги.

— Хочешь, я тебя покатаю? Держись за меня и все. Вешайся!

Он присел, и Эля повисла у него на спине, вцепившись в шею.

— Только постарайся меня не задушить, хорошо? — Данил, оттолкнувшись, скользнул вперед, начиная свой безупречный размеренный брасс.

Но не успел он еще сделать и пяти гребков, как она потребовала возвращения на берег. Она действительно совершенно не держалась на воде и панически боялась глубины. Давыдов не стал ее мучить и послушно доставил на сушу.

— Ну а лошади-то как плавают? — припомнила Эля, когда они уже вышли из воды.

— Давай в другой раз, а? Мне уже холодновато что-то.

Эля подняла полотенце и стала вытирать его загорелую, покрытую мелкими пупырышками кожу:

— Вот мерзляка! Наклонись!

Он сел на горячие камни, и Эля, опустившись сзади на колени, принялась вытирать его торчащие во все стороны волосы.

— Надо было хоть расческу взять! На кого ты похож теперь?

— Зачем мне расческа? — закрыв глаза и улыбаясь, сказал Давыдов. — Мне что расчесывайся, что не расчесывайся, все равно одинаково будет.

— Вот везет! А я теперь полдня не разгребусь! — обиженно сказала Эля, скосившись на свои висящие промокшие волосы.

— Ничего, это я беру на себя!

— О да! Представляю себе. Бедный! — закивала Элина.

— А спорим, что я отлично справлюсь?

Она не любила, когда кто-то трогает ее волосы, а особенно причесывает. Ингрида всегда злилась, пытаясь сделать у Эли на голове что-нибудь наподобие прически, и больно дергала ее волосы. А в последнее время, похоже, вообще плюнула на это безнадежное занятие, контролируя только степень расчесанности у Эли на голове.

Но совсем по-другому чувствовала себя Эля, когда, вернувшись в их домик, Данил сел на кровати и усадил ее на пол.

Он нежно захватывал прядь ее черных запутанных волос и, расчесав, укладывал их себе на голое бедро. Он никуда не спешил, стараясь растянуть это ощущение соприкосновения с ее легким щекочущим пухом, который с первых же минут заставил Давыдова развязать шнурок на своих плавках.

Эля сидела, опустив глаза и уткнувшись подбородком в свои согнутые колени. Где, интересно, он научился так мастерски расчесывать длинные волосы? Он ни разу не сделал ей больно, не дернул ни один волосок. Никто и никогда так бережно с ней не обращался. Но только зачем он это делает? Чтобы потом Эля вспоминала его каждый раз, берясь за расческу? Она не должна поддаваться этому, ей не должно быть потом жаль! Пускай причешет ее сейчас, но больше она этого ему не позволит! Она не должна привыкнуть, она вообще не должна к нему привыкать!..

Закончив, Данил отложил расческу и, снимая с Эли майку, опустился на колени рядом с ней. Прогнувшись, она положила затылок ему на плечо, открываясь для его ласковых губ. Эля снова почувствовала, что уже хочет этого сама. Она не должна его хотеть! Но она хочет, хочет не меньше, чем он сам…

***

Вечером она неожиданно отказалась посетить с Давыдовым клуб, заявив, что танцует он ужасно, и появляться с ним на публике она категорически отказывается.

Стоя посреди их убогой комнатки, она очень талантливо передразнивала его движения, которые запомнила после тех памятных танцев. Стильно отставив миниатюрный зад, Эля свободно трясла руками то с одной, то с другой стороны, подпевая своим ритмичным движениям:

— Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ах, какой же я прекрасный! Это просто офигеть, все сбегайтесь посмотреть!

— Еще, еще, пожалуйста! — Давыдов валялся на голой панцирной сетке, закатываясь звонким смехом. Она же видела это всего один раз! Но как же она это схватила?! Какой она отличный клоун, оказывается!

Но Эля не стала больше его передразнивать. Она боялась, как бы Давыдов не задохнулся со смеху, ведь это совершенно не входило в ее планы на сегодняшний вечер. Ведь сегодня — один из тех редких деньков, когда ей не обязательно вскакивать с него в тот момент, когда ей меньше всего этого хочется. Тем более, он сейчас должен быть в форме: утром она специально сделала вид, что не в настроении, строя планы именно на вечер. И что, она должна вместо этого отправиться на дурацкие танцульки, где на него снова будут пялиться все местные девицы?