Вера для Верки

Музопыты

Комиссия сквозь пенсне посмотрела на шмакодявочку и сказали: «Слух есть, подходит».

Мама облегченно вздохнула: «Слава богу, ребенок не урод». Хотя, как были связаны слух и уродство, неизвестно.

В коридоре рыжий губастый пацан громко ревел от того, что его не взяли. Верочка почувствовала гордость, что она такая даровитая, не то, что этот.

Молодая учителка в клетчатой плиссированной юбочке, еле прикрывавшей зад, очень жаждала замуж.

И когда Верочка однажды заболела, учителка пришла к ним домой справиться о здоровье.

Это было так трогательно. Вера сидела в пижаме и в шали, и они занимались музыкой дома.

Учителку звали Юленька. Юленька обожала фантастику. И очень любила пообсуждать произведения с Верочкиным папой. Поэтому в 7 лет Верочка узнала про творчество Герберта Уэллса, Беляева, Бредбери и прочих…

Как все творческие люди учителка была пылкая и истеричная. Она постоянно кричала. Потом плакала. Потом мирилась, извинялась и рассказывала интересные фантастические истории.

Еще она была очень активная, и всех своих учеников таскала выступать по концертам в детских садиках и школах. И Верочке волнительно нравилось, когда они с Юленькой играли в четыре руки ансамблем.

Но истерики накрывали Юленьку каждый урок, она кричала, пока не становилась малинового цвета. И Верочке все меньше нравилась музыка, а все больше хотелось заболеть, умереть, но лишь бы не ходить на эти адовы занятия.

Все дни Верочки были расписаны по минутам: после школы — танцы, плавание, музыкалка, и до ночи уроки… Мама билась с ней, кричала, и заставляла переписывать тетрадь, где красовались целых две ошибки. Ошибаться было нельзя. Никогда!

«А если ты ошибешься и люди из-за тебя погибнут?! — грозно кричала мама, — Переделывай!» Слезы капали и растекались по тетради, превращая клетки и линии в красивые размытые акварели. В такие минуты Верка ненавидела маму, школу, людей, которые должны погибнуть из-за неё…

А на следующий день она снова бежала музыку…

Божественны были только уроки сольфеджио. Их вел пожилой веселый грузин. Он удивленно вскидывал мохнатые брови и будто вытаскивал своими глазами из девочек правильный ответ. Пел господин Арутунян прекрасным бархатно низким голосом под названием баритон. И Вера замирала, завороженно слушая удивительные звуки.

Ей нравилось угадывать интервалы, писать на слух музыкальные диктанты. И просто было тепло и радостно от того, что она молодец, и ее хвалили.

В хоре сказали, что у неё второй голос. Девочки, кто пел первыми высокими голосами всегда солировали, а вторые бубнили фоном. И Верочке было обидно, что её никогда не выбирали в солистки. А ей очень хотелось быть именно солисткой.

Творчество молодой учительницы Юленьки все же заметили, и пригласили работать в консерваторию. А Веру передали другой даме, вышедшей из декрета. Даме не было дела до развития талантов, судя по всему, она весьма уставала от материнства, и отбывала часы наказания, слушая гаммы школяров. Этюды Черни навевали скуку, и, видимо, поэтому педагогиня быстренько ушла во второй декрет.

Музыка все меньше манила. За окном девочки играли в мяч и в казаки-разбойники. А Верочка жала аккорды, и в тех аккордах совсем не было волшебной музыки, как показывали в телевизоре, чтоб глаза запрокинуть в потолок, и звучало.

Долгие слезы и уговоры закончились решением бросить музыкалку. Следом Верочка бросила танцы и плаванье, потому что нагрузки в школе становились все больше. А болеть Вера начала постоянно, и мешала маме работать.

Маму ругали, что она так часто ходит на больничный. А для Верки это были самые лучшие дни, когда можно лежать под одеялом, читать книжки, много книжек. Когда пахнет оладушками с вареньем. И мама кладет прохладную руку на лоб и озабоченно смотрит в глаза, а потом целует.

Год перерыва показал, как пуста жизнь без нотных станов. Они пошли на концерт ребёнка-гения с красивым именем Полина Виардо. Девочка лет семи в красивом бальном платье с закрученными кудрями чинно раскланялась перед залом и села на стульчик. Отец представил ее, и она начала играть.

Вера слушала, удивленно раскрыв рот, и ей было обидно, что эта малявка так ловко барабанит по клавишам, будто это не составляет ей никакого труда. И руки ее будто две живые птицы быстро порхают без остановки.

Вера, виновато потупив глаза, попросила маму, может быть получится поговорить и восстановиться в школе. Тем более желтое красивое пианино грустно смотрело на Веру и стояло без дела.

Вызвали настройщика. Старенький удивительный дедушка пришаркал, открыл крышку и долго стучал по молоточкам, напевал. Там внутри инструмента был целый волшебный город. Он чем-то напоминал сказку про «Волшебную табакерку».

Каждый раз, нажимая клавишу, мягкий молоточек летел и ударял по струне, раздавался звук. Звуки у инструмента были удивительные, глубокие, душевные, будто шли из самого сердца.

По окончании работы настройщик садился и играл. Это было потрясающе, Верочка слушала и окуналась в какой-то мифический мир образов, звуков и чувств. Затем маэстро удовлетворенно поднимался кряхтя, и говорил: «Прекрасный, прекрасный редкий инструмент».

После его ухода Вера садилась и пробовала играть то, что помнила с концертов начальной школы. Пробовала по нотам подбирать несложные песенки.

В музыкальной школе ее восстановили. Учительница на сей раз была другая. Невысокая, кругленькая, гладенькая, приятно улыбалась, и Верочке даже понравилась. Нравилась она ей урока до третьего, пока улыбалась.

Но во время уроков приходили ее дети, и она параллельно проверяла их успехи, и через плечо кричала, чтобы Вера держала руки.

Было скучно. Цветки традесканции в металлических березках уныло свисали со стен. На улице светило солнце. И Вера понимала, что в принципе всем плевать как она играет, и что делает.

Пальцы тупо бряцали по клавишам, а учительница начинала беситься. Она выпучивала глаза и плевалась слюнями, потому что Веркины руки не стояли шалашиком, пальцы не растягивались на октаву.

«Верааа, у тебя не рука, у тебя лапа, как у медведя. Посмотри, какая у меня маленькая ручка, и то я беру 8нот. Ну-ка, руки держи!», — она хватала деревянную линейку и истерично лупила по пальцам.

Верка тоскливо вспоминала Юленьку: та хотя бы просто орала.

Так заканчивался практически каждый урок. Бросать было нельзя. Она пообещала маме, что закончит музыкалку, потому что та ходила унижалась и просила о восстановлении. Назад дороги не было.

В праздники мама с подругой, прихмелев от винца, просили концерт. И она играла с удовольствием и пела, чувствуя себя почти что артисткой.

Однажды Вере отдали стопку старых нот, среди них тонкий желтый альбом. На обложке красовалась крупная взлохмаченная голова Людвиг Ван Бетховена и росчерком было написано «Лунная соната». Количество нот показалось страшным, и это было завораживающе интересно. Вера начала разбирать, пытаясь сообразить, как переставлять пальцы.

По окончании семилетки к экзамену нужно было отыграть программу. Верочка притащила сборник, но учителка скривилась и сказала: «Ты не потянешь. Тем более ее уже играет Мариша».

Мариша, мелкая белесая одноклассница Верки, занималась усердно. И учителка очень ее хвалила. Мариша занималась по восемь часов каждый день. А у Верки не было столько желания гонять гаммы и этюды, отрабатывая технику. Ей было завидно, когда девчонки прогуливались под окном, а ребята звали гулять.

На экзамене Верка отыграла пьесу попроще, получила по специальности свое четыре и с облегчением закрыла крышку инструмента навсегда.

Маме она положила на кухонный стол голубую бумажку: аттестат об окончании семи лет музыкальной школы. Пианино решили продать, потому что денег было не густо, а играть Вера категорически отказалась.

Когда его увозили, оно жалобно бряцнуло клавишами, будто прощаясь. Верка сглотнула подступивший к горлу ком, и отвернулась. Из-за него она столько лет была как проклятая. И пусть она любила его, но в этой любви было столько мучений.

Спустя лет десять Вера зашла в гости к приятелям и увидела фортепиано. Она с интересом присела на краешек стула, завороженно разглядывая инструмент, подняла крышку, поставила руки. Руки были чужие, будто ватные.

Ничего… Она ничего не помнила. Первые аккорды Лунной сонаты, первые ноты «К Элизе» и пьесу Литовки из первого класса, которую учили с Юленькой.

Вот и все. Семь лет канули прахом, будто и не было ничего. Выходит, все впустую.

На вечерах, собираясь компанией, Верочка часто пела, и все восхищенно говорили, что у нее глубокий красивый голос, и ей надо на сцену.

Верочке было приятно, но как говорила бабушка, на сцене только обезьяны крутят попами, это не работа, а так.

Своих детей отдавать в музыкальную школу Верочка не стала, даже слышать об этом не хотела. Пусть у них будет детство.

В красивом дорогом отеле Вера сидела под руку с мужем и слушала, как молодая девушка, развлекая почтенную публику, играет Лунную сонату.

Слезы невзначай покатились по щекам мокрыми дорожками. Вспомнилась маленькая девочка, подающая надежды в музыке, и разбитая деревянной линейкой.

Муж удивленно посмотрел: «Ты чего?»

— Ерунда. Я когда-то играла.

В пятнадцать дочери купили гитару, она неожиданно загорелась учиться. Лучший учитель музыки в городе веселый озорной дядька с красивым густым басом. Каждый раз Вера восторженно смотрела на него при встрече, вспоминая любимого преподавателя сольфеджио.

Десять лет спустя на далеком туманном Альбионе тонкая длинноволосая девушка красиво играла и пела композицию «Лунный джаз». Люди восхищенно аплодировали, мужчины дарили цветы, а она, потупив длинные ресницы, скромно улыбалась: «Я бы хотела выразить благодарность моему любимому учителю музыки и моей маме».

В далекой заснеженной России Вера, кутаясь в теплую шаль, готовила к изданию книгу сказок.

Она не видела фурора дочери, но в ту секунду почувствовала, как на сердце стало тепло и щемяще сладко от счастья. Да, видимо тугой узел кармы растаял под звуками лунного света.