Разыскивается миллионер без вредных привычек

Глава 12. Настя

Проснулась я с петухами. Причём в самом прямом смысле. Дядь Ваня с его хлопотливой жёнушкой всю жизнь прожили в городе, а тут переехали и развернулись. И коза у них, и куры. Робко мечтали о корове, с упоением сажали картошку и были счастливы. Они всячески подавали мне пример и теперь, проснувшись, я первым делом шла и смотрела на свою картошку — не вылезли ли ростки? Не вылезали упрямо.

Но сегодня утренний ритуал нарушился. Я решилась пописать на тест. Взяла яркую коробочку, вышла на улицу, в раннее утро, к орущему петуху. Солнце только недавно выплыло из-за леса, ночную прохладу ещё не разогнало. Резиновые шлепки тут же вымокли от росы и стали невероятно скользкими.

Я вошла в кабинку. Открыла коробочку. Руки немножко дрожали — ещё бы, все мои мечты на кону. Никогда ни о чем с такой силой не мечтала. Помню, мечтала о сама красивом парне нашего факультета. Ещё о миллионе долларов, было дело. Лучше конечно о пяти миллионах, так как денег сразу же не хватало, едва я начинала мысленно их тратить.

Но это… совсем другое. Вдруг понимаешь, что шутки же закончились. И либо сейчас, либо никогда. На соблазнение Егора я бросила все свои силы и резервы — больше мне так может и не повезти.

Пописала. Положила пластиковую полосочку на тот самый советский журнал, который с таким увлечением читала. И принялась ждать. Ждать было страшно. Попробовала считать — раз Миссисипи, два Миссисипи… потом подумала, что это не патриотично. Начала считать раз Енисей, два Енисей. Сбилась на сотни и на дурацких мыслях типа — почему Енисей? Почему не Волга или Урал, в котором Чапаев утонул?

А потом внезапно поняла, что несколько минут точно прошло. И что посмотреть точно можно. Нужно. И сил никаких. Зажмурила глаза. Нашарила гладкий тест на шершавой обложке роман газеты. Взяла в руки. И глаза открыла.

Одна полоска.

— Ты знала, что так и будет, — сказала я дребезжащим голосом. — Всего несколько дней прошло. Просто не писай больше на тест до самой задержки. И все будет хорошо.

Врала себе — знала, что утром завтра все равно ещё раз попробую. А потом ещё и ещё. До тех пор, пока полосок не окажется две. Тест полетел в мусорку я вдруг вспомнила, что проснувшись неплохо бы почистить зубы, хотя моим подопечных псинам на свежесть дыхания плевать. Моя задница интересовала их больше, по крайней мере, Роджера.

После прогулки демонстративно прогулочным шагом отправилась к Таньке. Очень медленно к слову шла. Понимаю, овуляция позади, но в сети столько рассказов про неожиданные беременности и коварство безопасных дней… закреплять успех и закреплять.

Танька ревела.

— Ты что? — испугалась я.

— Меня… меня увольняют.

Всхлипнула и громогласно высморкалась в кухонное полотенце. Тотошка стоял рядом, держался за её коленку и вод имел самый удивлённый — он считал, что плакать можно только ему, а тут такое открытие… Оказывается, взрослые тоже плачут.

— Из-за меня???

Я ужаснулась — всего-то час несанкционированной прогулки и увольнение! Завертела головой в поисках камер, хотя Танька и говорила, что нет их тут. Но подруга отчаянно завертела головой.

— Нет… разводятся родители Тотошки… и мама его в Питер увезет. А меня в Питер не берут, там бабушка есть!

Ничего страшного, на мой взгляд не случилось. Я погладила Таню по макушке. Тотошка посмотрел на меня и тоже погладил, по коленке. Неожиданно, но этот жест так меня тронул, что слезы едва не полились. Точно беременная я, гормоны шалят!

— У тебя отличные рекомендации, — успокоила я. — И опыт работы. Найдёшь себе нового подопечного.

— Не хочу новооооого, — завыла Таня. — Этого хочу!

И сгребла Тотошку в охапку. Тот нисколько не испугался, зарезал, устраиваясь поудобнее. Следующий час я потратила на успокаивание подруги. Когда она боле менее успокоилась, ушла домой с почти чистой совестью. В конце концов у Таньки ещё две недели есть — до отъезда. Надеюсь, она Тотошку похищать не будет. В моей Покровке их точно найдут, а больше спрятать негде.

До дома я дошла в неважном настроении. И там оно не улучшилось — родители приехали, и ходили туда сюда по моему крошечному огородику. Я уж думала было развернуться, дать стрекача, но мама меня заметила.

— Что это? — спросила она, ткнув в мои грядки.

— Это картошка, — послушно ответила я. — А это редиска.

— Ты ездила на рынок за семенной картошкой?

— Нет… посадила ту, что вы привезли.

Следующие полчаса я выслушивала нотацию на тему, как глупо закапывать в землю картошку, которую мама купила за бешеные деньги в магазине экологических товаров, когда на рынке она стоит пятнадцать рублей кило. И что это вообще за блажь, грядки сажать? Ладно бы, если бы жрать нечего было. Так ведь в городе работа, квартира, муж, любящие родители!

— Вы все сказали? — осторожно поинтересовалась я, когда мама утихла.

Мама сверкнула глазами. Прошли в дом. Постель так и не починили — не успелось. Ладно хоть презервативы не валяются. И чистенько. Маме не нравилось все равно. Но тактику она сменила. Селы рядышком, обняла.

— Понимаю, как тебе тяжело, — погладила меня по волосам. — И измену простить не просто. Я давить не буду. Мы кровать новую купили, поставили в комнате. Возвращайся домой, а.

Уехали только через час, всю душу вымотав, не забыв полностью забить мой холодильник. Война войной — обед по расписанию. Однако сил есть уже не было, хотя раньше хотелось. Я просто растянулась на колком ковру и глаза закрыла — так устала. Незаметно уснула. Проснувшись уверила себя в том, что сонливость ещё один признак моей беременности. Показалось даже, что затошнило, хотя поесть маминой ухи и плова это мне не помешало.

Вечер накатывал безумно медленно. Я полила картошку с редиской, разумеется, из шланга, чтобы не перегружать возможно беременный организм. Соседка вручила мне пять кустиков рассады помидор. Копать новую грядку мне не хотелось, поэтому я посадила помидоры в редиску, тем более она все равно не растёт.

Уничтожила ещё несколько квадратных метров крапивы. Утомилась. Сдалась. Приняла душ, надела шорты, в которых мне с Егором везло, и отправилась в большую Покровку в надежде на то, что и сегодня закрепить результат получится. А если уже беременна, так мне положительные эмоции не помешают. От качественного секса выделяются тонны эндорфина, мой зародыш будет самым счастливым.

Танька уже не ревела, но лицо имела отвратительно опухшее и сопящее. Я поила её чаем сдобренным с валерьянкой и пыталась не разреветься сама — в доме напротив явно вечеринка. И нисколько Егор по моим прелестям не скучает — слышу взрывы женского смеха, что доносится с заднего двора. Шашлыками пахнет. Нюхаю запах мяса напополам с валерианой и носом хлюпаю. И плакать вроде неловко — судя по всему сегодня очередь Тани. И хочется.

Накапала валерианки и себе, от души. Насколько помню, это не вредно. Косилась на винишко, которое открыла себе Таня, но не позволила — никак нельзя. Пила едкий вонючий лекарственный чай и мечтала убивать. Всех тех, кто там отца моего потенциального ребёнка загребущими ручками трогает. Но… воспитание не позволяло, я давилась и чаем, и своим безумными мечтами.

Окно комнаты Егора не светилось. Ещё бы, он наверное там, шашлыки ест, а я валерьянку дую. Посмотрела на Таньку и эгоистично пожалела, что раз она горюет, то свои горести на неё не вывалить. Чай закончился, Танино вино ополовинилось. Она ушла купать Тотошку — слышала, как он визжит из ванной. Я сидела у открытого окна и пыталась услышать голос Егора. Потом разозлилась сама на себя и домой ушла.

К этому времени было основательно темно, но шла я спокойно — самостоятельная жизнь отучила меня бояться теней. Тем более дорога была пустынна, ею вообще редко ночью пользовались, так как вела она в мою Покровку только, а там поди спят уже — население практически одни пенсионеры. Ну и я.

Навалилась страшная тоска. В холодильнике с незапамятных времен стояла бутылка пива, но перед соблазном я устояла. Разложила диван, застелила простыней. Тихо, даже петух не кричит, спит. Мне почему-то жутко стало, я повключала свет во всех своих комнатках. Насладиться иллюминацией не успела — свет заморгал и выключился. Такое уже было разок, весной. Главное, без паники. Я нашла свечку, зажгла её. Залезла на диван, подогнула коленки. Страшно. Зашуршала под половицами мышь, словно успокаивая, говоря, что я не одна. Мышей я не боялась, а эту даже прикармливала, оставляя сухарики на полу веранды в блюдце.

Внезапно мышь затихла. А на улице что-то явственно хрустнуло. Отродясь там ничего не хрустело. Я напряглась. Не очень то верилось, что в малой Покровке могут обитать маньяки, но на своей шкуре проверять не хотелось. И не вспомнить, где телефон бросила, возможно уже полицию надо вызывать.

За окном мелькнул силуэт. У страха, конечно, глаза велики, но я была почти уверена, что это взрослый мужик. Икнула со страху, понеслась на кухню. Ножик хватать даже не подумала — и в страшном сне не представляю, как его в человека втыкать. Взяла скалку, если хорошенько размахнуться, то практически бита.

Только вооружилась, как в дверь постучали. Очень вежливые маньяки, учитывая, что у меня два окна нараспашку. Мелькнула было мысль, что это Егор, но тут же погасла. Слишком мала вероятность. За доли секунд решила — нужно брать неожиданностью. Поэтому тихонько о кинула крючок, на который запиралась, и с воплем выскочила на улицу. Размахнулась даже.

Хорошо, что ударить не успела. Потому что на крылечке стоял дядь Ваня.

— Здрасьте, — растерянно поздоровалась я. — Спокойной ночи. То есть, добрый вечер!

Дядь Ваня со своими двумя сутулыми метрами роста был очень узнаваем — не ошибиться и в темноте. Он крякнул в ответ, словно тоже желая доброй ночи, но не зная как подобрать слова — видимо вид меня в пижаме и со скалкой привёл его в замешательство.

— Что-то случилось? — наконец догадалась спросить я.

— Вот, — дядь Ваня вывел из-за своей спины ребёнка. Я моргнула, ребёнок никуда не делся. — Ходил в темноте и искал дом с зелёной крышей.

— Никита?

— Ты знаешь этого мальчика?

Я вздохнула. Опомнилась и опустила скалку. Подозвала ребенка к себе, он шагнул, но неуверенно.

— Дядь Вань, это сын моих знакомых. Сейчас его родителям позвоню.

Сосед растворился в темноте. Я стояла, держала Никиткину ладонь и не знала, что делать. Как, что? Обратно вести, немедленно, сейчас же!

— Опять папа одного оставил? — подозрительно спросила я.

— Нет, с няней… он по работе уехал.

— Как уехал, у вас же гости?

Сказала и покраснела — это же выдавал мой интерес к их дому вообще и папе в частности. Но Никитка внимания не обратил.

— Это Риткины. Няни. Она спросила — можно? Сказала, что домой заходить не будут, если на кухню только. Я разрешил и дома сидел. А потом свет выключился. Папа умеет генератор включать, а я нет. И эти смеются, музыку в машине включили… и темно. Мне страшно стало, я и ушёл.

— Вот сучка! — в сердцах воскликнула я. — Скандалить пойдём или у меня останешься?

— У тебя. А папе я звонил, у него телефон выключен. И приедет только завтра.