Неправильно для меня

Я хмурюсь, переводя взгляд с одного соседского мудака на другого, почти все глаза прикованы к ее бедрам и заднице, когда она бежит к Роуэну, протягивая кусок своего праздничного торта. Каждый чертов год, она приносит ему самый первый кусочек. Кто-то должен рассказать ей правило, когда дело доходит до праздничных тортов, первый разрез для именинницы, а не для тупицы, который, как она думает, ей нравится.

Сегодня у нее день рождения, и она пригласила всех соседей в общественный бассейн на вечеринку. Но не меня, я не был включен в список. Может быть, это потому, что она не знала, что я буду дома, может быть, это было сделано специально. В любом случае, у меня не было приглашения. Конечно, я все равно здесь. И хотя она не смотрит в мою сторону, она это знает. Она продолжает заправлять свои длинные светлые волосы за ухо, а когда смеется, откидывает голову назад немного дальше, чем необходимо. Она не борется за мое внимание, не то чтобы ей это было нужно. Она не знает, но она держала это под замком с тех пор, как мы были маленькими, она думает, что я пришел сюда, чтобы потерпеть крах, и она молча говорит мне, что она его тоже не потерпит.

Хорошо для нее.

Мне нравится, когда она стреляет в ответ, жаль, что это так чертовски редко. После того, как торт убран, все начинают сползать обратно в бассейн, поэтому я подхожу ближе к воде, готовый быть замеченным, но затем Оукли выпрыгивает, теперь мокрая, и направляется к зданию клуба, где есть плоты, игры для плавания и тому подобное.

Итак, я проскальзываю внутрь вслед за ней.

Когда она тянется за палками для ныряния, мой взгляд падает на ее плавки. Они крошечные, едва прикрывают половину ее задницы.

Это тоже очень здорово.

Я делаю шаг ближе, и ее рука дергается вниз, ее спина напрягается, а на лице появляется ухмылка.

Да, она знает, что я стою здесь.

Она ждет секунду, затем прочищает горло и оборачивается.

А затем она делает глубокий вдох.

Да, принцесса. Ты не единственная, кто вырос.

Я был мельче, когда уехал в июне. Теперь я целых шесть футов, и во мне на двадцать фунтов мышц тяжелее от силовых тренировок.

Я хорошо выгляжу, и она не может скрыть, что согласна с этим. Наконец, появляется тоска, и ее щеки пылают, но она быстро маскирует то, что я заставляю ее чувствовать, всегда так, и она выставляет свои округлившиеся бёдра.

— Ну, ну, посмотри, кто вернулся.

— Посмотрите, кто вырос.

Она облизывает губы и отводит взгляд, переминаясь с ноги на ногу.

— Ты пришел сюда, чтобы дразнить меня?

— Если бы я так и делал?

— Это нехорошо. — Ее глаза возвращаются к моим. — Сегодня мой день рождения. Думаешь, не сможешь подождать еще один день, чтобы не разрушить мой сегодня?

— Могу ли я сказать тебе, что ты чертовски хорошо выглядишь, чтобы "испортить" твой день, принцесса?

Ее язык проскальзывает между зубами, а глаза сужаются. Я делаю шаг ближе, и ее руки ударяются о полку позади нее:

— Или если бы я сказал, что мне нравится твой выбор купальников… хотя я предпочитаю чтобы ты носила его только для меня. — Я позволяю своим глазам пробежаться по ней. — Это испортило бы твой день?

Ее губы сжимаются, и она переводит взгляд с меня на выход. Я делаю еще один шаг ближе:

— Или может, если бы я пришел прямо сюда, всего через несколько минут после возвращения домой после того, как отсутствовал несколько недель, просто чтобы лично поздравить тебя с днем рождения? — Я поднимаю руку и кладу подарок на полку позади нее. — Это тоже испортило бы тебе день?

Ее глубокие вдохи становятся сильнее, тяжелые вздохи заставляют ее вновь обретенную грудь прижиматься к моей. Требуется всего секунда, чтобы ее соски проступили сквозь тонкую ткань, кончики бусин касались моей кожи с каждым ее вздохом. Мой член начинает твердеть. Если кто-то из нас приблизится, она это почувствует.

Она не готова к этому.

— Скажи мне… это всё испортит твой идеальный маленький день? — Когда моя правая рука осмеливается протянуться и опуститься на ее бедро, она ахает, ее глаза устремляются на меня.

Я вижу ее замешательство, чувствую ее настороженность.

В конце концов, это я, тот, кто разоблачил ее за то, что она набила лифчик на танцы в седьмом классе, когда я заметил, что все парни пялятся на ее грудь. Тот, кто задрал ей платье перед всем своим восьмым классом, когда она взяла за правило игнорировать меня. Тот, который предупредил всю футбольную команду первокурсников держаться от нее подальше, утверждая, что она очень похожа на липучку и немного сумасшедшая. Но за беспокойством и подозрительностью скрывается более глубокая реакция, которую она не может точно определить. То, к чему она отказывается стремиться, любопытство.

Она не понимает меня, почему я так к ней отношусь. Если бы она только знала, как мне тяжело смотреть, когда она плачет, хотя обычно именно я заставляю её это делать. Тот факт, что мои слова и действия ранят ее глубже, чем чьи-либо другие, должны заставить ее понять, но она отказывается снимать шторы. В любом случае, я знаю, что я вижу в ее детской грусти, и что глубоко спрятано под ее чувствами к тому, кто ее не заслуживает и никогда не захочет ее так, как я… это я.

Ее антигерой.

У нее перехватывает дыхание, когда я опускаю голову, приближая свои губы к ее губам.

— Что ты делаешь? — Шепчет она.

Я позволяю своим губам коснуться ее.

— Кто-нибудь когда-нибудь целовал твои губы?

— Я…

— Не лги, — выдыхаю ей в лицо. — Я уже знаю ответ.

— Как ты можешь знать?

— Я считаю своим делом знать все.

— Обо мне?

Я провожу своей щекой по ее щеке, пока наши глаза снова не встречаются.

— Да. — Моя рука скользит по ее ребрам, наслаждаясь тем, как она глубоко вдыхает при этом. Губы другого мудака не касались ее губ.

— Я буду твоим первым. — Я вхожу в её пространство, и эти губы приоткрываются, ее веки тяжелеют. — Это справедливо…

Я больше ничего не говорю, но пытаюсь успокоиться, когда мой рот впервые встречается с ее ртом, и, черт возьми, я был чертовски не готов к этому.

Мягкие, как шелк, с привкусом шоколадной глазури, ее губы прижимаются ко мне, также я чувствую, как она прижимается всем телом ко мне в ответ. Ее рот открывается на долю дюйма, чтобы почувствовать больше меня, и она крепче прижимает свои губы к моим.

Ее пальцы касаются моего живота, ее потребность прикоснуться ко мне слишком сильна и очевидна, чтобы она могла сопротивляться, и, черт возьми, я хочу, чтобы она провела руками по всему моему телу, но громкий визг снаружи заставляет ее отступить.

— О Боже мой! — Она закрывает лицо, и когда ее руки опускаются и желание исчезает, то, что я никогда не хочу видеть, сияет ясно, как день.

Сожаление. Отвращение.

Черт.

Она явно не готова понять, что это значит. В конце концов, она не сможет подавить это, она не сможет выбросить меня из головы. Это заставляет ее чувствовать себя неправильно из-за того, что она хочет меня, потому что она не готова отпустить его, так что я пока успокою ее. Я буду играть роль, в которой она так сильно хочет, чтобы я оставался.

— Ну, это было меньше, чем я ожидал, — вру я сквозь зубы, борясь с тем, чтобы не сбросить маску, когда ее глаза начинают слезиться.

— Почему ты это сделал? — Тихо говорит она, но ее гнев возрастает. — Я никогда не смогу вернуть этот момент, и теперь он принадлежит тому, кого я терпеть не могу.

Чертовски верно, это так.

— Мне все равно. Все, что я знаю, это то, что теперь ты не можешь дать это человеку, которому ты хотела это дать, не то, чтобы он этого хотел.

Ее челюсть отвисает и слёзы катятся.

— Ты сделал это, чтобы мой первый поцелуй не достался Роуэну?

— Это был не его выбор.

— Кто сказал?!

— Я… Я говорю, — выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. — Как я уже сказал, твой поцелуй мой. Не его. Теперь ты даже не его.

— Хватит притворяться, что ты что-то знаешь о моих отношениях с Роуэном!

Я толкаюсь в нее, и она задыхается.

— Перестань притворяться, что они у тебя есть!

— Я ненавижу тебя.

Острая боль пронзает самый центр моей груди, но я игнорирую ее и отступаю. И даже когда я это делаю, даже после того, как я украл то, что она берегла для кого-то другого, ее глаза говорят мне, что она лжет. Она не ненавидит меня, и она не может понять, почему, когда мы оба знаем, что она должна.

— Рад видеть, что за лето ничего не изменилось, Оукли. — Я открываю дверь, бросая “с днем рождения” через плечо на выходе.

Двадцать лет

Она танцует, ее бедра покачиваются опасно медленно и широко, и, мать твою, если бы мне не пришлось поправлять джинсы, чтобы не привлекать к себе внимания. Я отодвигаюсь глубже в тень и позволяю своим глазам исследовать каждый дюйм ее тела, тела, которое слишком подтянуто и крепко, чтобы не выделяться в этой толпе.

Ее джинсы слишком узкие, а рубашка облегающая, но она не чувствует необходимости делиться своей кожей со всеми этими придурками, чтобы чувствовать себя хорошо. Держу пари, она потратила максимум пятнадцать минут на подготовку. Тем не менее, она чертовски неприхотлива в уходе и носит больше одежды, чем каждая девушка в этом месте, она по-прежнему та, которую каждый ублюдок, кажется, замечает в первую очередь.

То, как ее длинные светлые волосы дразнят ее талию и падают на бок, когда она наклоняет голову, изгибаясь под музыку, как чертова лисица, заставляет мои пальцы гудеть от желания прикоснуться к тому, что не совсем мое, но, черт возьми, должно быть моим.

Дело в том, что она тоже не его.

Я был уверен, что Роуэн и она уже сделали это официально. Они закончили учебу на этой неделе, и все же он не забрал ее себе, чего, как она думает, она хочет. Большинство людей предполагают, что они тайная пара, основываясь на том, как они ведут себя друг с другом, но для меня этого было недостаточно. Я обращаю внимание на все, наблюдаю пристальным взглядом, и я могу гарантировать, черт возьми, не уверен, что его сдерживает, но он не сделал ни одного грёбаного шага.

А я собираюсь.

Я ждал достаточно долго, дал им двоим больше времени, чем когда-либо планировал, чтобы справиться с подростковыми нервами и гормонами, на случай, если именно это их останавливало, и все же из их дружбы ничего не вышло.

Роуэн знает, что я хотел ее с тех пор, как мы были просто кучкой детей, бегающих по соседству, но он никогда бы не допустил, чтобы она могла видеть, кто еще стоит прямо перед ней.

Я планирую открыть ей глаза.

Когда Хаванна, подруга Оукли, начинает тащить ее с танцпола, я иду вдоль стены, чтобы держать ее в поле зрения. Ей дают еще одну рюмку, и она опрокидывает её в себя, заставляя меня нахмуриться. Я чуть не сказал вышибале снаружи, что им всего восемнадцать, но когда я увидел, как он впустил их, даже не проверив документы, я понял, что это за место, не то, в котором она обычно бывала.

Когда Хаванна пытается тащить ее обратно на танцпол, Оукли качает головой, ее пальцы движутся к виску.

С неё хватит.

Я направляюсь прямо к ней. Как только мои ноги оказываются перед ней, она свирепо смотрит на меня.

— Какого черта ты здесь делаешь?!

— Забираю тебя домой.

Ее брови подпрыгивают вверх.