Не искушай меня

Глава 14

Макс

Я весь перепачкан краской. Она на моих волосах, между пальцами, мои штаны тоже забрызганы ею. Окунув кисть в красную краску, я провел ею по кирпичной стене. Я балансирую на верней ступеньке ненадежной трехметровой лестницы, а мои краски расположились на деревянной перекладине.

Уже начинает светать, и я должен быть дома, в кровати, а не отмораживать тут свою задницу. Меньше, чем через четыре часа у меня начнутся занятия. И запланирована масса дел на вечер. Но я торчу здесь с часу ночи. Потому что не могу уснуть. Из-за того, что могу думать только о ней.

Об Обри.

Мы провели вместе всего несколько часов, но я почувствовал, как во мне что-то надломилось. Я хочу ее. Ее вкус опьяняет меня. Между нами вспыхнула легко узнаваемая страсть.

Но, как ни странно, это даже нечто большее, чем страсть. Мне было легко и комфортно сидеть рядом с ней в зале кинотеатра и смеяться. Я расслабился в компании Обри. Есть в ней что-то уютное.

Затем она начала задавать мне вопросы. Ясно дала понять, что хочет познакомиться поближе со мной. Прошло очень много времени с тех пор, как кому-то было дело до человека, которым я являюсь, до мужчины, который прячется за маской, которую сам же создал.

С Обри, на одно великолепное мгновенье, я почувствовал, что возможно я смогу стать кем-то другим. Что смогу стать проще. И что, возможно, я нравлюсь ей какой есть. Глубоко в душе, я признаю, что всегда жаждал признания, и Обри, кажется, принимает меня безо всяких условий.

Поэтому я поцеловал ее. Не смог удержаться и не прикоснуться к ней. Не смог сдержать свой порыв создать с ней какого-то рода физический контакт.

Но оказалось, что все произошло слишком быстро. Это подавляло меня. И да, я до чертиков испугался.

И бросил ее.

Сбежал, как трус.

Но прекратить думать о ней не смог. Не смог перестать хотеть то, проблески чего я замечал тогда, когда мы бывали рядом, какими бы нереальными эти проблески ни казались.

Сейчас меня переполняют противоречивые эмоции, и мне нужно каким-то образом выразить их. Я могу сделать это только с помощью рисования.

Мои последние рисунки предназначались для клуба. Конечно же, я очень креативно шифровал в них координаты, но они словно не были изначально моими. Будто принадлежали кому-то еще. Предназначались для них, а не для меня.

Этот рисунок, это изображение… оно очень много значит для меня. В нем выражено все, что я чувствую, но не могу высказать.

Я нарисовал кистью большую дугу красным цветом, затем оранжевым и фиолетовым — грандиозный закат. Но он совершенно не девчачий и не милый. Блядь, нет. Я не рисую такое дерьмо.

Я изобразил двух людей, держащихся за руки. Ясное голубое небо разверзлось над ними, и с него хлынула кровь. Она затопила все. И эти двое, такие уверенные друг в друге, такие счастливые вместе, были смыты и унесены волной крови.

Да, мрачно. Но никто никогда и не считал меня ангелочком во плоти.

Я закончил рисовать небо и медленно спустился вниз по лестнице. Я так пьян, что едва могу стоять. Я уже должен бы лежать в луже собственной слюны, так много «окси» я успел принять сегодня.

Но когда настроение поднимается, нет смысла отрицать к чему это приводит меня. Я собрал краски и швырнул их в мусорный бак. Нет смысла тащить их обратно домой. У меня нет на это энергии. Не теперь, когда я закончил рисовать и адреналин, который привел меня сюда, сошел на нет.

Я сложил лестницу и оттащил ее обратно в переулок, где и нашел ее. Я всегда импровизирую, когда дело доходит до моего искусства, одалживаю или беру все, что удается найти, чтобы воспроизвести картинку, нарисовавшуюся у меня в голове.

Отойдя на некоторое расстояние, я смотрел на свою огромную картину в свете уличного фонаря, пока медленно приближался рассвет. Она получилась огромная. Охренительно сложная. Но, черт возьми, в этом весь я. И каждый грамм моей тоски изображен на чертовой стене.

Голова опустилась, веки начали слипаться. Мне лучше отправиться домой, прежде чем я отключусь на обочине дороги.

Я едва помню, как добрался до дома.

***

Я проснулся позже, чувствуя дурноту. Скукожившись, я лежал в кровати, абсолютно замерзший. Должно быть, забыл включить отопление, прежде чем отключился. Все суставы и мышцы болели.

Я потянулся к тумбочке, пытаясь нащупать мешочек, который, как я знал, должен лежать там. Зацепил рукой лампу, и она упала на пол. Меня начало трясти и мне с трудом удалось захватить маленькую таблетку дрожащими пальцами.

Я прижал ее к губам и уронил. Похлопал по подушке, пытаясь найти крошечный кусочек спасения.

Найдя его, засунул в рот и раскусил, прежде чем проглотить. На язык посыпался порошок. Я лег обратно, закрыл глаза и стал ждать.

Подождал еще какое-то время.

Слишком долго, поэтому я взял еще одну таблетку и проглотил.

И снова стал ждать.

Все равно долго.

Еще одна таблетка.

И затем, наконец, я почувствовал это. Онемение медленно охватывало все тело. Сердцебиение замедлилось и я, наконец-то, смог нормально дышать.

И только тогда я смог выбраться из кровати. Часы показывали два часа дня. Я проспал два утренних занятия. Следующее через сорок минут, но мне насрать смогу ли я заставить себя пойти туда. Мне надо принять душ. От меня дурно пахнет. Вероятно, мне следует что-то съесть. Не могу вспомнить последний раз, когда я что-то ел. Хотя желудок вроде бы не стягивает от голода. Я слишком много принял, чтобы ощущать что-нибудь.

Зазвонил телефон. Вяло потянувшись к нему, я поднял его и ответил, даже не потрудившись посмотреть, кто звонит.

— Макс! Я пораньше ушел из школы, не хочешь прийти помочь мне с машиной? — возбужденно спросил меня брат. Наверное, я должен был бы ощущать себя паршиво, отказывая брату, но ничего подобного я не чувствовал. Как я уже сказал, я вообще ничего не чувствовал.

— Не могу, у меня дела, — ответил я, вползая в свою тесную гостиную и включая чертов телевизор, стоящий в углу.

Клево, показывают повтор «Команды-А». (Примеч. Команда А — художественный фильм про отряд спецназовцев, обвинённый в преступлениях, которых они не совершали. Сбежав от правосудия, военные преступники осели в Лос-Анджелесе, образовали команду «А» и стали наёмниками, помогающими людям в беде). Утро удалось.

— Но ты же обещал, что придешь на этой неделе, — сказал Лэндон тихо.

— Да, когда я такое сказал? — спросил я, на самом деле не особо уделяя внимание разговору. Я давал обещания и нарушал их. Что еще новенького?

— Пожалуйста, Макс. Дэвид спрашивал, когда ты придешь. Думаю, ему нужно больше денег, — сказал Лэндон и его голос превратился в шепот.

Обычно упоминание моего мудака дяди заставляет меня бушевать. Ненавижу этого придурка. Ненавижу, что он воспользовался опекунством над братом, чтобы набросить петлю мне на шею. Он вообразил, что я буду оплачивать его привычку играть в азартные игры только потому, что он позволил Лэндону жить у него. Но у меня достаточно собственных привычек, о которых следует заботиться в первую очередь. Желание моего дяди играть в покер не входит в список моих приоритетов.

Но я понимаю, что если не дам ему то, чего он хочет, пострадает Лэндон. Бывают дни, когда меня живьем съедает вина за то, как я прожигаю свою жизнь — кроме тех моментов, когда я под наркотой или сплю.

Тогда жизнь хороша.

— Скажи ему, чтобы шел на хер, — ответил я, снова переключая все свое внимание на телевизор.

— Что с тобой не так, Макс? Тебя больше никогда нет рядом. Я даже по телефону не могу дозвониться до тебя. Ты больше не приходишь и не забираешь меня на ужин по пятницам. У меня был сложный тест по биологии на прошлой неделе, а ты даже не спросил меня про него. И Дэвид ведет себя как мудак, чаще, чем обычно. Он не перестает орать, что ты должен был принести деньги за этот месяц еще две недели назад. Ты обещал мне, что все уладишь, Макс. Ты, черт возьми, обещал! — голос Лэндона стал громче, и я понял, что он расстроился. Мой мозг зафиксировал тот факт, что это должно волновать меня, что я люблю своего брата и он под моей ответственностью.

Дерьмо. Он — моя ответственность. У меня есть обязательства.

Грудь сдавило, и я почувствовал, как паника борется с наркотиками в моем организме.

Я сжал руку в кулак и прижал его к глазнице. Стало нечем дышать.

В чем, черт подери, моя проблема? Зачем я занимаюсь этим дерьмом?

Но мне это нужно, так чертовски сильно. Я устал. Вымотан. Не хочу, чтобы кто-то на меня рассчитывал, потому что я не тот, кто кому-то нужен, особенно это касается моего шестнадцатилетнего брата.

— Макс? — донесся из телефона голос Лэндона. Он звучал обеспокоенно. Должно быть он волнуется. Это вывело меня из равновесия.

— Макс, — позвал он снова.

— Зайду завтра. Скажи Дэвиду, что я принесу ему деньги. И отведу тебя купить что-нибудь новое из одежды, хорошо? — в итоге сказал я, после того как смог снова сконцентрироваться.

Я услышал, как Лэндон вздохнул с облегчением.

— Потрясающе. Я скажу ему. Тогда увидимся, — сказал он, а я нажал отбой и закрыл глаза.

Сквозь закрытые глаза я видел, как мерцает экран телевизора, но я не настолько под кайфом, чтобы разбираться с этим дерьмом.

Я вытащил из кармана мешочек.

Еще одну и мне станет лучше.

И больше ничего и не нужно.

Всего. Лишь. Еще. Одну.

***

Я снова вырубился и проспал большую часть времени, когда находился под кайфом. Когда я проснулся, на улице было уже темно, а я, наконец-то, проголодался. Встав с дивана, я дошел до кухни. Открыл холодильник, но внутри ничего не было, кроме бутылки молока, срок годности которой вышел неделю назад. Черт, когда я в последний раз был в продуктовом магазине?

Желудок заурчал, и, обыскав шкафчики, я в итоге нашел коробку засохших крекеров. Я съел пригоршню и пошел в ванную. Благодаря еде в желудке, я почувствовал себя немного лучше, но меня по-прежнему подташнивало, и я ощущал слабость.

Я подумал о пакетике таблеток, лежащем на кофейном столике — наркотики, которые я должен продать или позже мне придется поплатиться.

Я должен взять себя в руки. Мне нужно еще кое-куда сегодня.

Мне нужно принять душ и затем тащить свою задницу на собрание группы поддержки. Пришло время превратиться в другого Макса — уверенного в себе Макса, того Макса, которого другие слушают.

Мне нравится этот Макс. Он тот, кем мне постоянно хочется стать. Неприкосновенный. Мне нравится, когда меня уважают и хотят. Вижу, как люди смотрят на меня, и мне чертовски это нравится. В группе и в клубе я парень, который имеет значение. Я парень, в руках которого сосредоточена сила и контроль. Парень, который знает, чего он хочет и берет это.

А человек, в которого я превращаюсь, находясь один в своей квартире, мне противен. Его неуверенность в себе и сомнения, его вина и стыд просто отвратительны. Ненавижу его. Я бы хотел никогда не становиться им снова. Но он всегда рядом, ждет, когда сможет унизить меня.

Когда он абсолютно трезв — он всего лишь жалкий человек, который смотрит на меня из зеркала. Он тот, кем я совершенно быть не хочу. Из-за него все мои неудачи. Именно они определяют его как личность.