Слишком хорошая няня

34

К завтраку Александр выходит припозднившись и не в костюме, как обычно, а в домашних штанах и футболке. Обычно он так поздно встает только по выходным, поэтому, накладывая кашу, я вопросительно поднимаю брови.

Но он невозмутимо намазывает тост маслом и спрашивает Дину:

— Абрикосовый джем или сгущенка?

— Банан! — делает она осознанный выбор.

Я лезу в холодильник за бананом, и тут раздается звонок домофона.

Александр тут же забывает и про свою кашу, и про бутерброд, срываясь с места.

Мы с Диной тоже — нам же любопытно!

Прячемся в коридоре, выглядывая из-за угла, и синхронно ахаем, когда дверь распахивается и в квартиру протискивается огромное зеленое чудовище, которое пахнет хвоей, морозом и почему-то свежим глянцевым журналом.

— Ёлка!!! — вопит Дина во всю мощь легких и отважно бросается под ноги папе, который чуть не заваливается на пол вместе с этой самой елкой.

Я мчусь расчищать угол в гостиной, Александр требует нож, чтобы перерезать бечевку, скрепляющую ветви, Дина мешается, изо всех сил восторженно повизгивая — завтрак забыт напрочь.

Огромная разлапистая ель под самый потолок занимает целый угол гостиной, сразу делая ее уютнее и праздничнее. Александр уходит в прихожую и возвращается с коробкой.

— Здесь игрушки, — говорит он. — Нарядите вместе? Или вам помочь?

Он с нежностью смотрит на дочь, когда та мгновенно раздербанивает картон и вытаскивает один за другим разноцветные яркие шары всех размеров. Ее глаза светятся от счастья, как могут светиться только в пять лет накануне Нового Года. Ну, может, еще в сорок, когда твой пятилетний ребенок любуется своей расплющенной мордочкой, отражающейся в круглом боку золотого шара.

От Александра глаз не отвести — так меняет его улыбка.

Несмотря на то, что меня уже заранее умиляет картинка «Папа и дочь вместе наряжают елку», я осторожно спрашиваю:

— А как же наша идея украсить елку самодельными игрушками?

Александр почесывает бровь, косясь на Дину, которая уже объясняет зайцу Ой, что игрушки очень хрупкие и могут разбиться, поэтому их нельзя ронять.

— Я думаю, места всем хватит? К тому же, Лара, я хотел тебя предупредить…

Он поворачивается ко мне и говорит это так мягко, протягивая руку, что я сама не замечаю, как вкладываю свои пальцы в его ладонь и делаю шаг вперед.

— Сегодня вечером я устраиваю здесь небольшую вечеринку. Буквально человек десять — мои партнеры с супругами, — продолжает Александр, и сначала я даже не понимаю, о чем он говорит, настолько заворожена мягким тоном. — Уборку и кейтеринг я заказал, так что не волнуйся, тебе это никак не помешает. Просто устраивайте возню с клеем и бумагой у Дины в комнате, а не в гостиной, пожалуйста.

— В смысле — вечеринку? — наконец доходит до меня, и я выдергиваю руку. — Прямо здесь? Десять гостей?

— Прямо здесь, — кивает он. — Это такой формат домашнего приема, ничего особенного.

— Алкоголь и незнакомые люди — не самый подходящий формат для вашей дочери, которая только что пережила нервный срыв и с трудом восстанавливается!

— Лара, не надо драматизировать, — морщится Александр. — Моя дочь здоровается с соседями, ходит на спектакли и вообще отлично себя чувствует. Ничего не случится за один вечер.

— Ну да, кто я такая, чтобы меня слушать! — фыркаю я.

— Ты очень важный для меня и Дины человек, — отвечает Александр серьезно.

— Поэтому вы не спрашиваете мое мнение, а ставите перед фактом, — говорю я сердито. — Настолько важный!

— Эта встреча необходима, — говорит Александр твердо.

— Присутствие на ней Дины обязательно? — уточняю я.

— Нет.

— Тогда мы уйдем гулять!

Мы даже успеваем нарядить половину елки, когда в доме появляются люди в униформе, которые начинают раскладывать по тарелкам закуски и расставлять бокалы.

Вторую половину пусть наряжает сам Александр, если не хочет щеголять перед гостями наполовину украшенной елкой.

А у нас есть важное дело — полюбоваться уличными украшениями.

Несмотря на то, что декабрь в Петербурге состоит из ночи на 70 %, люди научились с этим бороться. В витринах сверкают елки, шарики, куклы в костюмах, мишура и блестки. Над улицами развешаны сияющие в ночи украшения. В парках в ветвях голых деревьев запутались огромные звезды, над каналом Грибоедова переливается северное сияние, у Эрмитажа бьет световой фонтан, а над мостами висят их призрачные сияющие копии.

Дина то и дело останавливается посреди суетного Невского, замирая и глядя восхищенными глазами на рукотворное волшебство. Я нависаю над ней, как мать-орлица, следя, чтобы никто не толкнул или не сбил с ног. Но перед праздниками замученные люди так ждут чуда, что улыбаются при взгляде на малышку в пушистой белой шапочке, восторженно подпрыгивающую:

— Лала, смотри, там внутри шарика еще шарик! Он светится!

Конечно, светится. Тут светится все!

Мы добираемся до Дворцовой площади и долго стоим, глядя на самую главную елку города. Высоченная, до самого петербургского неба, что спускается в это время года ниже потолков в старых квартирах, она сияет огоньками, словно живое обещание чуда. Теплый свет гирлянд отражается в огромных шарах, а сверху сыплются снежинки, которые так и тянет поймать на ладонь и загадать желание.

Перекусываем трдельниками с корицей на маленькой ярмарке, и я тащу Дину на устроенную там же высокую горку. Маленькая отважная девочка вдруг пугается высоты и расстилающейся перед ней ледяной дороги, но я обещаю, что буду крепко-крепко держать ее в руках и шепотом советую зажмуриться.

Честно говоря, мне тоже страшновато, но ответственность за Дину не дает как следует испугаться. Я должна позаботиться о ее безопасности и заодно успокоить. На что-то еще времени и сил уже не остается — и мы летим с горы на «ватрушке» под мой истошный визг.

— Еще! Лала! Давай еще! — восторженно пищит эта любительница экстремальных развлечений, и я со вздохом соглашаюсь еще раз отстоять очередь на катание.

За этой веселой возней я начисто забываю о том, что мы сбежали сюда от взрослой вечеринки, и домой мы вваливаемся шумные, веселые, мокрые насквозь и голодные, как…

— Как десять волков! — кричит Дина.

— Как самый страшный людоед, — предлагаю вариант я.

— Как сто волков! — вносит предложение Дина.

— Как целая дивизия Гаргантюа, — парирую я.

Дина понятия не имеет, кто такой Гаргантюа и что такое дивизия, но решает зайти с козырей:

— Как миллион волков!

— Сдаюсь!

Закрываю за нами входную дверь и только тут понимаю, что в воздухе висит напряженное ожидание.

Поднимаю глаза — и натыкаюсь на взгляды гостей.

У них в руках бокалы и шпажки с канапе, они разряжены в черные костюмы и вечерние платья, а дамы даже в туфлях на шпильке. И все они смотрят на нас, ввалившихся со своим хохотом и воплями прямо посреди пафосного, хоть и домашнего приема.

Среди незнакомых лиц, на которых написана скука, зависть, удивление и раздражение, я встречаю минимум два знакомых.

Это подруга Александра — Илона, с которой мы уже имели честь быть знакомы.

И одна из тех, с кем я успела познакомиться на елке. Та самая мать гениального мальчика Артемия.

Она тоже узнает меня, и скука на ее лице сменяется презрением.