Завтра будет солнце

27

Трекуанда казалась городком, забытым в морозильнике средних веков. Приземистая величественная башня, деревце, выросшее на стене замка, мощенные булыжником дороги, сложенные из камней дома, церкви из массивных каменных блоков. Похоже, городишко никогда не испытывал дефицита в камнях.

Хоть местечко и было микроскопическим, центральную площадь мне найти никак не удавалось. Проделав третий безуспешный круг, проехав опять мимо такой знакомой заправки «Петрол-Транс», я наконец заметил домишко на крутом склоне, который мог сойти за ресторан.

Я постучался, вошел и оказался во дворике, где сидела молодая женщина и кормила девочку кашкой. Похоже, это был частный дом. Я отступил на пару шагов, сконфуженный своим незваным вторжением, и тут появился улыбающийся молодой человек в белой рубашке:

— Желаете поужинать?

— Попозже… Вообще-то я искал бар «Ла Сиеста».

— Барре? Вам нужно проехать туда, под арку, и чуть выше, справа, увидите площадь.

— Я там уже проезжал и никакой площади не видел. Там такая церковь в клеточку, газетный киоск и аптека.

— Так это и есть площадь. Площадь Гарибальди. А напротив аптеки как раз бар.

— Вот как? Так это, оказывается, площадь?

Парень посмотрел на меня так, как смотрела Маризела до того, как стала мне симпатичной. В жизни не видел такой маленькой и убогой площади. Да я ведь два раза через нее просвистел со скоростью света. Очевидно, даже в средние века при городском строительстве соблюдали режим строгой экономии. У них, наверное, и в те времена городская администрация не отличалась широтою взглядов.

Я сделал благодарный жест в сторону официанта, вернулся в свой «мадджолино» и полез вверх до самой до этой обетованной площади. Несмотря на запрет на парковку, я поставил машину прямо перед церковью, будто отец невесты. Эта чудная площадь — называйте ее дорожным расширением, пятачком, как хотите — была вытянута в длину и казалась совершенно пустынной, если не считать неонового света да звуков теленовостей из окон. А в центре, в обрамлении четырех забытых столиков, — бар «Ла Сиеста», который означал для меня Джулию, а ты, сука Анита, я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу.

Поглядевшись в матовое стекло микробанкомата, снял штуку евро (зря, что ли, ехал!) и решительно вошел в бар. Это будет неожиданным сюрпризом. Я сделаю вид, что попал сюда случайно, а она решит, что это знак судьбы. Я приглашу ее на ужин и отвезу в тот ресторанчик, он как раз подойдет. Потом мы будем болтать без умолку в машине под музыку «Роллинг Стоунз», станем говорить всякие глупости, пока не пробьет полночь, никогда не знаешь, когда наступит этот момент, ведь полночь — это время первого поцелуя.

Но в этом полубаре, полутабачном киоске с элементами автогриля Джулии не оказалось. Мужчина со скучающим видом стоял за стойкой и листал «Сеттимана энигмистика». По телевизору шла передача с этой ужасной ведущей, ну, такой брюнеткой, у которой скулы с каждым разом становятся все острее и острее.

— Добрый вечер… А Джулия здесь?

— Нет, Джулия подойдет к десяти… Извините, а вы кто?

— Леонардо Сала Дуньяни, очень приятно.

— Вы не здешний?

— Я швейцарец, но живу в Милане.

Если ты мудак, то это пожизненно, невозможно мгновенно превратиться в хитреца. Жизнь нас учит именно этому, не так ли? Кроме того, я никогда не вращался в обществе таких людей.

— То, что вы иностранец, сразу видно… А, вы, наверное, тот самый Грандукинчик из Колле?

— Ну… как вам сказать… блин, вообще-то да.

Как мужчина мог узнать мое прозвище, если Колле в трех километрах отсюда? За пределами спящего городишки? Черт возьми, если бы я здесь закинулся дурью, об этом мгновенно узнали бы сразу все. Да, город казался вымершим, но за створками закрытых окон таились телекамеры: Большой Брат следит за тобой! Еще один момент беспокоил меня больше всего: может, это Джулия, на этой недоплощади, разнесла по всему свету мое прозвище, женщины они такие, дай им волю, оплюют тебя с ног до головы. Нет, о плохом я не хотел и думать: я заказал коктейль «Куба», но мистер не врубился, и мне пришлось объяснять ему, как это дело готовить — вплоть до точной дозировки компонентов. Бокал я осушил одним глотком, потом купил в табачной секции сигареты и зажигалку, я бы там все купил, лишь бы заслужить симпатию тестя, и вышел подышать свежим воздухом. В двух шагах от меня располагалась другая церковь. В итоге: площадь, больше похожая на улицу, и сразу две церкви в пятидесяти метрах друг от друга. Теперь я понимаю, почему Бениньи[24] мог быть только тосканцем.

Вдоль узкой улочки прокатывались порывы ветра, я шел, поеживаясь от вечерней свежести, к своему болиду и тут обнаружил на ветровом стекле квитанцию об уплате штрафа. На площади Спанья в Милане у меня такого не бывает, а тут пожалуйте, и где, в этом сраном городишке? И где же этот козел полицейский?

Ладно, наплевать, тем более с моим швейцарским номером, штрафы до меня никогда не доходят. Я вернулся в ресторан пешком. Вошел через дверь, сделанную в виде арки, и оказался перед каменным ограждением, за которым раскинулась ночная панорама, в которой там и сям светились огни. Я узнал Колле, и душа вдруг наполнилась радостью: мой дом, там был мой дом. Мне захотелось с кем-нибудь поговорить, и сразу же вспомнился Стефан.

Я застиг его за чтением книги. Название он говорить отказался из опасения, что я пошлю ему SMS с последней строкой. Стефан был настолько рад меня слышать, что даже непроизвольно напрягся, будто чрезмерное выражение приязни могло лишить меня остатков мужественности. Но мой друг знал меня и любил именно за это. Я в общих чертах поведал ему историю с Анитой — ведь тогда, после ареста, у меня не было никаких сил что-либо ему рассказывать — и намекнул про Джулию, и Стефан моментально стал aficionado[25], как любил говорить Пьер. Стефан уже болел за эту девчонку, хотя я и представил ее как провинциальную выскочку. Он пожелал мне держаться и напросился в гости в Колле на пару дней. Я проорал ему: «Ноу проблем!!!», и тут связь в очередной раз прервалась.

На обрамленной деревьями веранде ресторанчика я расположился с ужином: официанты были столь радушными, будто я был их родственником. Шеф-повар предложил мне блюда по своему выбору, и я, не колеблясь, согласился. Мне подали жаренные по домашнему рецепту гренки, лапшу в заячьем бульоне и кабанину в сладком соусе с шоколадом и орехами. Еду я запивал кьянти San Leonino, что замечательно сочеталось с моим собственным именем, и бутылочку-то я практически прикончил. После того как я расплатился, хозяин предложил мне еще анисового печенья с изюмовой наливкой. Разумеется, от наливочки я не отказался — цак! — хорошо пошла.

Пошатываясь, я вернулся в бар-табачку-автогрилль и наконец увидел ее, стоящую за стойкой: волосы распущены, ногти с чудным блестящим маникюром, в переднике, в котором она казалась еще более сексуальной. Я ввалился, нахально стуча своими башмаками, и Джулия с изумленной улыбкой широко раскрыла глаза.

— ЛЕОН, ТЫ ЧТО ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ?

— Да вот, к тебе зашел… Два дня прошло, а мы с тобой так и не поговорили.

— Это трудно, если только нас не поставят в пару… А потом, ты в перерывах всегда ходишь обедать в остерию…

— А что еще остается делать, бутерброды мне ведь никто не готовит.

Джулия смотрела на меня, уперев руки в боки, с задорным взглядом женщины, которая просекла, чем угодить мужчине.

— Если хочешь, в следующий раз бутерброды для тебя приготовлю я…

— Спасибо! Только, пожалуйста, без сырой ветчины, я ее ненавижу.

Наивно, конечно, однако мне надо было зацепить ее побыстрее.

— Вот как, значит, тебе не нравится сырая ветчина? И мне тоже.

— Знаешь, из еды я только две вещи не люблю: сырую ветчину и жареные артишоки. Все остальное я ем с удовольствием.

Она уже была влюблена, а я еще больше, несмотря на то что сплутовал. Джулия сделала мне кофе, а я взял из вазочки на стойке плитку молочного шоколада. Всегда ненавидел молочный шоколад, особенно после того, как однажды сожрал его много-много, и меня потом долго рвало. Но сейчас я притворился, будто просто обожаю его. Как только Джулия чуть отвлеклась, я изобразил, будто ем эту шоколадку с величайшим удовольствием. Джулия обслуживала нескольких завсегдатаев. Клиенты заказывали чистую граппу, молочные коктейли, громко разговаривали. Я себя ощущал словно в цирке и, несмотря на это, решил даже сесть и подождать ее за столиком. Я дивился, откуда в ней столько энергии: после целого дня работы на сборе обслуживать еще в баре этих старичков. Когда бы я ни глянул в ее сторону, Джулия всегда была занята каким-нибудь делом, может, она так суетилась просто от смущения. Предупредив, что до закрытия осталось совсем немного, она добавила, что потом ей надо будет идти домой, но для меня время не имело больше значения: любить это означает, в первую очередь, уметь ждать.

Я с деланым безразличием смотрел на ее фото, где она была на руках у Карры, перелистал «Ла Национе Сиена», побросал немного монет в автомат с видеоиграми и выяснил, что игрок из меня никудышный. Во время игры я старался казаться бравым в уверенности, что Джулия со стороны за мной наблюдает. Но я затеял игру с фатумом и упорно не глядел в ее сторону: если до конца игры я не взгляну на нее, то нынче же вечером мне удастся проверить языком ее ротик.

В полночь, не в сказочную, а в двенадцать по часам, Джулия явилась передо мной, словно молния, пробившая насквозь мое бренное тело. Поверил ей один раз и сколько просидел, сейчас бы уже давным-давно дрых в своей постели. Но эти веснушки на груди — они были словно дорожка чистейшего кайфа, какой уж тут сон.

Когда последний из старичков отправился наконец восвояси, Джулия предложила прогуляться. Ей понадобилась еще пара минут, чтобы выключить кофе-машину, потушить свет и закрыть входную дверь железными жалюзи. На ней были кожаная курточка и красный шарфик (ну, такие, которые китайцы на рынках продают), и шарфик развевался на холодном ночном ветерке.

— Спасибо, что подождал меня, Леон, но мне надо идти домой.

— Давай я подвезу тебя на машине.

— Ну, если хочешь… Только отсюда до моего дома пятьдесят метров, вон там, вниз по улице.

Я понял, что мой телефильм рискует вот-вот перейти в финальные титры. Тогда я начал использовать первые попавшиеся под руку боеприпасы.

— А ты не хочешь показать мне свой городок?

— Но сейчас уже все закрыто… Он очень красивый днем, когда открыты магазины: «Ла Куп», сувениры. И потом, уже поздно, давай не сейчас… Чувствуешь, как похолодало за последние дни?

— Да, блин.

— Ты говоришь «блин» через каждые три слова или я ошибаюсь?

— Блин, так и есть!

Мы стояли у начала улицы, которая уходила круто вверх и была освещена парой древних фонарей. Тишина, прерываемая лишь уханьем совы, окружала нас со всех сторон. Джулия помедлила, потом взяла меня под руку и сменила направление.

— Пойдем, я покажу тебе Порту, это мое любимое место в Трекуанде… Если мой отец выглянет и увидит меня вместе с тобой, он бог весть может что подумать… Хотя мне уже двадцать два, и он говорит, что я могу делать все, что мне заблагорассудится, главное не забеременеть!