Завтра будет солнце

37

Последний разик мы исполнили вдвоем, в машине.

Рикардо перехватил меня буквально на выходе из кабака, умоляя подождать его. Не знаю зачем, но я его дождался. Рикардо сел за руль, везти меня к путанам категорически отказался, сказав, что там вообще один отстой и что я заслуживаю лучшего, тем более что меня теперь знает чилиец.

Рикардо не задавал вопросов и вообще ситуацию не комментировал, даже когда я выскребал из уголков пакета последние крошки. Более того, когда я насыпал остатки кокса на ключ от моей комнаты и протянул в его сторону, он как ни в чем не бывало приблизил ноздри и втянул в себя, показывая мне, что его этим не удивишь.

Время от времени Рикардо пытался мне улыбаться, я же представлял собой клубок ругательств, напряжения и нетерпимости, я весь переливался через край. Разрушаться. Саморазрушаться. Разрушить все — вот моя миссия. Я не мог допустить мысли, что когда-нибудь дела могут пойти на лад, нет, я постоянно должен находить слабые точки и бить по ним, бить, по возможности самым жестоким способом, и чтоб больше никакого раскаяния, никаких раздумий. Хорошо, что Рикардо в тот момент сумел извлечь детонатор из живой бомбы, коей был я. Ему не надо было указывать на меня пальцем, он просто находился рядом, он принял кокс изящно, но без фанатизма, будто говорил мне «Хочешь, чтобы я это сделал? Пожалуйста, мне не страшно». Ему не было страшно.

Он вел машину с небрежностью угонщика, безмятежно, по-детски, напевая что-то, и смотрел на меня глазами взрослого мужчины. Я успокоился. Кокс закончился, этап демона позади, и даже не столь драматично, как в прошлые разы. Две с лишним недели абстиненции не прошли даром, и все было под контролем, по крайней мере, я на это надеялся.

Когда мы доехали до Колле, у меня возникло ощущение, будто я оказался в каком-то абстрактном месте. Влажный воздух и легкая дымка делали окружающий мир разреженным и напряженным, будто вот сейчас на нас должно напасть стадо диких кабанов. Я начал прокручивать в голове очередной посткокаиновый фильм, финал которого, по обыкновению, должен быть ужасным. Мне привиделось, как стая воронов кружит по комнате Грандуки. Рикардо просек мое замешательство, как я ни пытался спрятаться, и предложил зайти к нему на пять минут. Было уже где-то половина четвертого утра. Через четыре часа мне вставать и ехать на работу, а не послать ли мне их всех в задницу! Частный танцор приготовил для меня настой из свежей мяты, мальвы, укропа и тростникового сахара для того, чтобы моя печень простила ругательства, которые я произносил в ее адрес, да снизойдет на нее благоволение Духа Святого. Я разлегся на диванчике, а Рикардо подал мне коктейль de la felisidad в чашке с изображением кубинского флага.

Всякий раз, когда Рикардо уходил на кухню, я чувствовал, как меня всего охватывает паника, и не знал, как с этим бороться. Наверное, кокс, который впарил мне тот невежда, был не первый сорт. Да и существует ли вообще хороший кокаин? — никому сие не известно. Кокс хороший, если тебя не шибко сильно ломает после него, а вот в процессе тебе все время мало, тебе всегда мало.

Рикардо изо всех сил пытался создать благожелательную атмосферу after party.

— Может, тебе лучше остаться поспать у меня, Леон? Можешь лечь в соседней комнате, там постелено.

— Мне страшно. Сейчас я не могу спать один… блин, мне не заснуть. Я не знаю, что со мной, мне хреново. Не могу даже объяснить.

— Тогда ложись со мной. Я не храплю, не пою во сне и не танцую. Сегодня утром я как раз сменил постельное белье. Те густа? У меня даже пижамито для тебя есть…

Я пошел в душ, заставив себя не думать о тревогах, и действительно немного успокоился. Слова Рикардо, видимо, подействовали благотворно. Кокс потихоньку отпускал меня, но зато навалилась физическая усталость. Пижамка была мерзостная, хотя от нее и пахло порошком «Авабукато», но надеть ее на себя было выше моих сил.

Я снял джинсы, футболку и скользнул под бабушкино одеяло или, лучше сказать, донны Лавинии, о чем услужливо сообщали вышитые там и сям инициалы. Кровать была из кованого железа, перед ней стоял комод со множеством фотографий кубинского «святого семейства». Спустя несколько мгновений я провалился в сон, в блаженную отключку. Не знаю, сколько часов или всего лишь минут я проспал, но внезапно я пробудился, не понимая до конца, сплю я или уже нет.

Я лежал в обнимку с Рикардо. Тесное, крепкое объятие, не оставляющее сомнений, разрушающее ненависть и барьеры, думаю, надеюсь, а впрочем, все это сейчас было неважно. Мне запомнилась его тугая кожа, такая, как у ядрышка персиковой косточки, аромат одеколона «Марсель», и еще его пальцы, которые слегка постукивали — тук-тук — по моей руке, будто убаюкивали. Мне было хорошо, я сейчас отчаянно нуждался в чьем-либо прикосновении или в помощи, неважно, что мне сейчас было нужно, но я ясно осознавал, что одному мне никак нельзя больше оставаться. Один я с собой быстро покончу, с Анитой или без. С Джулией или без.

Возможно, у меня просто депрессия. Ну, уж точно мое состояние никак нельзя назвать счастьем, хотя счастье пару раз и задевало меня своим крылом. Счастье чересчур высоко возносится, ему бы остановиться, перестать витать бог знает где и слететь к нам, к простым смертным. Почему у нас так редко получается общение со своим счастье? А может, мы и общаемся, просто не отдаем себе в том отчета? Вот я, например, был счастлив в тот первый день на винограднике, когда Джулия спросила: «Хочешь пить?»

Я был счастлив, когда Анита позавчера пожелала мне спокойной ночи. И был счастлив, когда Рикардо сказал, что хочет пригласить меня свидетелем на свадьбу к Рамону. Просто в те самые минуты я этого не осознавал.

Может, сегодняшняя ночь — исключение, какой-то ирреальный полусон, когда я проснулся и обнаружил, что прижимаюсь всем телом к Рикардо, обнимаю его за плечи, будто ребенок, который просит, чтоб его покатали. Я чувствовал любовь. Не знаю, многие ли из моих друзей, встретив меня в невменяемом состоянии в «Виктории», велели бы мне ждать их. И не знаю, кто еще, ведя машину, отвез бы меня не к девкам, а к себе домой. Один только Стефан, наверное.

Я бы ни за что на свете не рассказал Рикардо о том, что я чувствовал. Мне оставался только язык тела, полусознательные жесты. И чем больше я в этом убеждался, тем сильнее прижимал Рикардо к себе. А он спал себе и в ус не дул или, наоборот, не мог уснуть, но по своей деликатности не хотел меня обламывать. А может, ему даже нравилось.

Когда я окончательно проснулся, то сразу даже не понял, где нахожусь. Было уже что-то около одиннадцати, с улицы заглядывало робкое солнышко, а у винного цеха корсары уже начали разгружать ящики с виноградом. Итак, сбор Монтальчино, выходит, был уже закончен, а сегодня утром начался сбор круглолистного сорта, черт. Черт, черт, черт, как я мог об этом забыть! Но разве не я сам после того, как Джулия сказала мне «нет», своими руками отлучил себя от виноградных работ.

Я отошел от окна, решив, что было бы совсем уж бессовестно с моей стороны махать им рукой. Я чувствовал себя изменником и трусом. Я смотрел вниз на трудовой процесс, и мне показалось, что одним из корсаров был Рикардо. Я пошел глянуть на кухню, чтобы убедиться, так ли это. На столе меня ждал приготовленный завтрак, апельсиновый сок и фрукты, нарезанные как в Полинезии. Может, Рикардо там этому и научился. Меня все это сильно удивляло.

Так и есть, Рикардо отправился подменять меня на сборе винограда, поспав всего три с половиной часа и найдя время, чтобы приготовить для меня завтрак. Да уж не влюбился ли он в меня? Хотя нет, скорее это я сам, побуждаемый одиночеством, испытывал к нему утробное, первобытное чувство.

Я был настолько в хорошем настроении, что не чувствовал даже головной боли. У меня не возникало ни малейшего желания вспоминать события прошедшего вечера, поскольку и вспоминать-то было особо не о чем, оставалось только констатировать мою полную неспособность жить в этом мире так, как живут остальные люди. Должно быть, это у меня наследственное, от папаши.

Я ел с аппетитом, любуясь видом из окна, практически тем же, что открывался из моей комнаты. Впечатление портил лишь грустный антураж из мебели начала 70-х, от нее отказалась бы даже Маризела. Я направился в свою комнату, чтобы забраться поскорее под душ, и по дороге наконец-то включил телефон. Меня ждало несколько сообщений:

— от моего отца, который интересовался, когда я вернусь в Милан;

— от моей матери, которая спрашивала, как это мне могло прийти в голову заказать костюм из фиолетового бархата;

— от моего брата, который называл меня козлом и просил перезвонить Стефану;

— от Аниты, которая ни о чем меня не просила.

Перед тем как вернуться в свою комнату, я решил все же спуститься к винному цеху и поздороваться с Витторией, тем более что корсары уже уехали. Возможно, она уже знала про все мои приключения и даже гораздо больше, чем я мог себе вообразить, поэтому была скупа на слова. Было видно, что она на меня сердита, а может, просто разочарована. Разумеется, она и помыслить не могла, что виновата во всем ее милая-кузина-кинь-палку.

— Хочешь попробовать, каким стал мерло, который ты собирал в первые дни? Ферментация закончилась, это можно уже называть вином…

— С утра пораньше, даже не знаю…

— Да тебе ж сегодня на работу не идти или я ошибаюсь?

— Нет, блин, пойду после обеда. Мне совестно, что Рикардо из-за меня должен так упираться… Вчера у меня был тяжелый вечер, мне было хреново, и ночь я провел неважно.

— Я тебя видела в «Виктории», тебя пришибло основательно!

— Ты меня видела и даже не поздоровалась?

— Знаешь что, милок, я к тебе подходила, а ты мне ответил, что знать меня не знаешь… Тебе крышу снесло по полной программе. Да я особо и не обиделась, мы там все были поддатые…

Я решил, что будет лучше с ней согласиться, зашлифовав слегка тему извинениями и пояснениями. Виттория налила мне первый бокал вина с нынешней вендемии, и я жадно вдохнул его аромат, ибо в бокале была масса воспоминаний. Разумеется, все случилось совсем-совсем недавно, но для меня это были уже воспоминания.

— Ну, Леон, что скажешь?

— Отдает слегка фруктами, лесной прогулкой, кофе… и еще у него легкий терпкий оттенок, но это даже неплохо.

— Вот как… это кислотность такая… что ж, вкус обозначился, значит, у этого вина есть все шансы, только надо как следует его выдержать.

— …

— Может, расскажешь мне, что вчера стряслось с моей двоюродной сестрой?

— …

— Не хочешь рассказывать? Тогда давай допивай и вали поскорее отсюда на виноградники, и чтобы вы там с ней помирились, понял? Если ты приглашаешь девушку, нельзя ссориться с ней в первый же вечер!

— Но она же злится.

— Такой парень, как ты, без труда погасит ее гнев. Я даже не сомневаюсь.

— Почему?

— Потому что ты неглупый. А умные люди всегда умеют добиваться прощения.

Я допил вино, поставил стакан на умывальник, вытер руки об джинсы и облапил Витторию.

Я ей нравился, это было написан на ее лице, она меня хотела. А если женщина зовет, Леон отвечает.

Она встретила поцелуй враждебно, со сжатыми холодными губами, держа голову прямо, руки вообще никак не двигались. Я пытался угадать, что ей должно понравиться, я пробовал работать языком и так, и сяк, я даже чуть покусывал ее и наконец понял: она не желала со мной целоваться. Я решил, разумеется, сделать вторую попытку, этому всегда учил меня братец: «Если сопротивляются, значит, еще больше тебя хотят».