Завтра будет солнце

29

Я становился все безутешнее.

Два дня проливного дождя — настоящее проклятие для того, кому нужно солнце, чтобы вновь обрести свою любовь. А может, это и не любовь вовсе, а только отчаянная попытка вновь почувствовать себя кому-то нужным или же просто желание обнять чье-то тело.

Попытка провалилась: Джулия не появилась в баре и на следующий день, хотя я в этом и не был уверен на сто процентов, поскольку не решился зайти в бар. Я раза три прошел мимо его дверей, напрягая зрение, но мне удалось разглядеть только ее сестричек-мегер. А Джулия явно отсутствовала. Я решил было послоняться возле домов в конце улицы, где, как она мне говорила, жила ее семья, но мне не хотелось ловить любопытные взгляды через щелки жалюзи.

Я вернулся к нашей изгороди и решил, оказавшись на этом плацдарме, ответить наконец на послание Аниты. Сам знаю, я трус, раз уж позволил ей так с мной поступить, но отчего бы не сообщить ей, что я жив, здоров и что она мне больше не нужна? Мне понадобилось, не знаю, по меньшей мере полчаса, чтобы составить правильный текст, потому что я не хотел казаться ни излишне холодным, ни тряпкой — ведь написанные слова, как известно, всегда можно понять и так, и эдак. Кроме того, Аниту всегда раздражали смайлики из скобок и двоеточий, поэтому я особо тщательно выбирал тон послания, обращая внимание на восклицательные знаки и вообще на пунктуацию. Послание я закончил так: «Я сейчас на сборе винограда в Тоскане! Место очень красивое, дикое, и я уверен, что тебе бы здесь понравилось… ЛСД». Никаких «целую» или там «чмоки-чмоки», не говоря уже об удушающем «обнимаю». Один-единственный восклицательный знак, чтобы продемонстрировать мое очевидное спокойствие, и троеточие, чтобы одновременно сказать все и ничего. Потом я сразу же отключил телефон, чтобы тишина не превратилась в навязчивую тревогу.

В Колле я вернулся с уверенностью местного жителя, небрежно двигаясь среди этих холмов прямиком, как сказала бы хозяйка бензоколонки. Я залил у нее полный бак.

И еще я закупил в киоске интернациональный ворох газет, решив залечь в своей комнате, почитать, что там, в конце концов, происходит в мире, хотя по большому счету мне на все это было наплевать. Я просто не знал, чем заняться, а газеты замечательно подходили под дождливое настроение, хотя, думаю, сбить какую-нибудь тетку на дороге тоже было бы недурственно.

Но в комнате мне не удалось просмотреть даже заголовки, настолько мешал сильный шум, доносившийся с нижнего этажа. Эрос Рамаззотти, говорю, да расстрелять тебя мало, блин, да как же так можно? Да еще и на испанском. Надеваю куртку и решаю показать, кто в этом доме хозяин, особенно после откровений донны Лавинии. Рикардо открыл не сразу, настолько громко была включена музыка, но мои удары в дверь заставили его пошевелить задницей. Когда я увидел его горящие глаза, гнев переполнил меня.

— Леон, какой сюрприз… Прошу, заходи, сегодня у меня выходной. Похоже, тебя беспокоит моя музыка…

— Беспокоит? Да ты чего, блин, глухой?

— Когда мне грустно, я всегда слушаю Эроса. Я чувствую его амор синсеро… Я плачу, и мне становится лучше. A Piedra pequena — моя самая любимая… те густа?

— М-м-м…

— Ты всегда ведешь себя, как сноб… Наверное, ты и Лауру с Тициано не любишь.

— Кто такие Лаура и Тициано?

— Лаура Паузини и Тициано Ферро. Ты когда-нибудь слышал их No me puedo explicar?

— Что ты несешь?

— Будешь Bucanero?

— Что это?

— Пиво. Это крепкое пиво из моей страны… Завязываем с вином! Заходи… фиг с ними, с грязными ботинками.

Чего угодно ожидал, только не этого. Помещение, где жил Рикардо, было двухъярусным: внизу прихожая и ванная комната, потом, через несколько ступенек вверх, кухня в стиле кич и гостиная. В гостиной стояли черные кресла, над неразожженным камином висел флаг Кубы. Комната выглядела в точности как моя, хотя обстановочка напоминала скорее избу крепостного крестьянина. Я уселся в одно из кресел, а Рикардо вежливо притушил голосище Эроса, который заглушал даже шум ливня за окном. Я понял, что скрывалось за тупыми, хотя и искренними улыбками Рикардо: его глаза излучали свет, но он страдал из-за отсутствия своих близких, своей семьи, своей родины.

Рикардо поведал мне о причине, заставившей его позавчера погрузиться в озлобленное молчание: оказывается, крестили его племянницу Ольгиту, его принцессу. Хорхе, брат Рикардо, очень хотел, чтобы крестным стал сам Рикардо, но поскольку тот находился очень далеко, выбор пал на его двоюродного брата Марчело. Именно из-за этого Рикардо сейчас так убивался, переживал нешуточно, и я почему-то вдруг развеселился.

— Да не фиг-то с ним, с твоим двоюродным братом? И потом, знаешь, какие нудные эти церемонии, так что, радуйся, что избежал…

— …

— Шучу, Рикардо, шучу… У меня дурацкие шутки, я знаю, ты не обращай внимания.

— Да нет, я и посмеяться могу, если я в настроении. Но я ценю твою реакцию, энтьендес? А еще мне написали, что начались приготовления к карнавалу. Знаешь, карнавал Святого Духа — одна из самых замечательных вещей в жизни.

— Сентябрьский карнавал?

— Карнавал проводят в июле, а репетиции начинаются за много месяцев до начала. Я начал готовиться, когда мне было лет семь, я так хотел быть одним из компарсас… а знаешь, почему я так страстно этого желал?

— Из-за какой-нибудь девочки?

— Нет, просто если тебя выбирали, то выдавали ботинки и брюки. А у меня никогда не было обуви.

Рикардо поднялся с кресла, остановил Amor en contra Рамаззотти и поставил компакт диск Селины Гонзалес, чтобы показать, как проходят репетиции карнавала. Я вдруг напрягся, представив, что подумал бы мой брат, увидев меня на кухне страны третьего мира в компании с альфонсом, рассказывающим про карнавал. Братец наверняка бы подумал, и не без оснований, что я рехнулся. Какого черта я здесь делаю? Вразумительных объяснений я не находил, и это меня беспокоило. Рикардо разогнал мои сомнения, с улыбкой предложив еще один бокал пива. Для пива, сваренного на Карибах, оно было очень даже недурно. Совсем непохоже на мое любимое от пивоваренной компании «Ламбрате». Однако и это пиво — «Буканеро» — тоже ничего. Хвала «Буканеро». Хвала «Буканеро» с сигаретой.

Карибский юноша летал по комнате, каждое его слово было как цветное фото. Я даже явственно представил себе ту площадь, на которой маленький Рикардито каждый вечер разучивал танец «Уауанко». А потом его отчислили из группы из-за странного предубеждения: он был единственным белым, участвовавшим в танце, который считался прерогативой чернокожих. Разочарование его было так велико, что он проплакал целую неделю. Он был в отчаянии таком же безнадежным, как и квартал, где он родился, — Репарто-Эскрибано; место называли кварталом Грамотеев, потому что там жил один синьор, который писал за неграмотных письма.

Если бы моя мать услышала эту историю, не сомневаюсь, она моментально посвятила бы очередную среду для поиска спонсоров и фондов, чтобы отправить авторучки, тетради и учебники грамматики в квартал Грамотеев. Я вдруг вспомнил, как исподтишка кидался из окна ручками по прохожим, так, чтобы меня не застукали воспитательницы.

Проигрыватель внезапно остановился, потому что отключили электричество. Я и Рикардо не проронили ни звука.

— Ангел пролетел…

— Кто?

— На Кубе говорят: когда в комнате неожиданно воцаряется тишина, это значит — тихий ангел пролетел.

— Однако… Все вы там на Кубе, знаете…

Рикардо засмеялся. Вообще-то я был пессимистически настроен, но у меня родилось ощущение, что не такой уж я и дурак, пусть и учился не в престижном университете, но, в конце концов, с дипломом политеха оказался на виноградниках, а сами знаете, здесь без диплома никуда. Грустные воспоминания тем временем переросли в веселые рассказы, и Рикардо приступил к приготовлению своего фирменного блюда: кальдоса — что-то типа супа с юккой плюс еще, используя его терминологию, маланга, калабаса да вдобавок солидная свиная нога, которую Рикардо купил у местного мясника по имени Скроккаро.

— Сейчас, правда, еще рано, потому что феста[27] будет только сентября. А это типичное блюдо для этого Праздника.

— Праздник? Неплохо!

— Клянусь, он именно так и называется… Его устраивает Комитет защиты революции, его празднуют в каждом квартале. На улицы выносят огромные кастрюли, а потом идут с ними от дома к дому и просят кинуть что-нибудь съестное, кто что может — кто картошку, кто малангу, кто луковицу… Это коммунистический праздник.

— А пьете вы там что?

— Рон.

— ???

— Ром, но мы его там называем рон. Чистый рон… сейчас ты его попробуешь под суп. Или ты непьющий?

Рикардо улыбнулся раньше, чем успел это сделать я. Он ведь вовсе не знал, что я и «Гавана» составляем одно целое. Он уже успел заметить, как я хлестал глотками его «Буканеро», хотя пивко мне больше по душе, ежели к нему прицепить стаканчик виски, а лучше два, а лучше не помню сколько. Я так и продолжал сидеть, несуетно, в этой пропахшей милосердием кухне, а Селина Гонзалес уже начала следующую песню.

Как раз при первых нотах Yo soy el punto cubano мне вспомнилась Анита; должно быть, она теперь в нужной кондиции, и я решил включить телефон. В комнате Рикардо мобильник брал только в том же месте, что и в моей комнате — у окна. Почти сразу же раздался звонок.

— Мама… Да, живой я, пока еще живой… Да нет, я не в больнице, это так… шутка… посмеяться… Понимаю, на эту тему не шутят… Нет, с машиной все в порядке. Если я три разбил, это не значит, что я должен бить их постоянно… Ты права, но я еще ни разу не разбивал ни одного «порше», а ты уже две… Я не повышаю голос… Хорошо… Не знаю… недельку, может, две… Мама, я двадцать семь лет не работаю… А здесь у меня появилась работа… Вендемиа… Да виноград я здесь собираю, я тебе уже говорил… Да нет же, это никакая не благотворительность! Мне даже платят… Да, понимаю, незачем отнимать работу у румын… Я тебя не обзываю расисткой! Да, дождь… Я в гостях у друга, он кубинец, живет здесь… «Кубинец» значит, что он с Кубы… Нет, он не чернокожий, у него даже глаза голубые… Нет, его никто не усыновлял, погоди, я сейчас спрошу у него… Нет, он в другой комнате… О’кей, а что в этом плохого, извини? Ах, ты даже организовала благотворительный вечер?.. Работает здесь… Всем понемногу… Он сам пригласил… Да, знаю, знаю, дистанция… разумеется… Нет, я его не знаю… Да, ты права… Да, я не забуду… ты права… Суп из овощей… Откуда я знаю, мыл ли он ее с содой?.. Не то что бы совсем не пью… ты же сама… Я ни на что не намекаю… Как там Лола?.. О, и давно уже выпускают таких фей «Винкс» — ростом с девочку?.. И уже у всех такие?.. Я тебя понимаю… Бедняжка Лола… Пролетариат… Хорошо… Но тут она права… Если у нее перерыв на игры, почему она обязательно должна играть на фортепиано?.. А ей хочется просто поиграть… Это нормально… Я не изображаю из себя жертву… Мне здесь хорошо… Мой отец меня не интересует… А не может Пьер один подписать?.. Он звонил пару дней назад… Это ты мне скажи, как у него дела!.. Я знаю только, что… Да, конечно, имущество это важно… Имущество и здоровье, ясно… Нет, здесь нет никакого салона красоты, пара бассейнов и все… Нет, этого нет… Тоже нет… Тоже нет… Тоже нет… Даже спутникового телевидения, и то нет… Нет, это не реалити-шоу… Не думаю, что тебе понравилось бы… Нет… Не беспокойся, я скоро приеду… О’кей, я не буду работать… Хорошо, обещаю. Удачного шопинга.