Я хочу стать Вампиром…

Глава девятая. Навстречу ночи

Эфрат и Рахмиэль тоже собирались в дорогу. Проведя в особняке приятнейший из дней, полный блаженного ничего не делания, они собирались вернуться туда, где бьется сердце Европы, а небо любуется тысячей шпилей. А перед этим, конечно же, заехать в Берлин. Потому что кого ни спроси, всякий скажет, что если у Эфрат и есть сердце, бьется оно именно там. Неизменно молчаливый дворецкий должен был отвезти их в аэропорт, где они сядут в самолет и на какое-то время покинут древнюю землю, полную своих легенд и необъяснимых привычек.

Подходя к дверям, ведущим на улицу, Эфрат невольно загрустила. Всего несколько дней назад они вчетвером входили в эти двери с совсем другим настроением и совсем другими планами на будущее. Но будущее, как выяснилось, тоже имело свои планы.

— Рахмиэль, было приятно познакомиться, — Овадия протянул ему руку, — и особенно приятно, что ты теперь с нами.

— Взаимно. — Вампиры обменялись рукопожатиями и Рахмиэль отошел к машине, чтобы дать Эфрат возможность попрощаться с Овадией и Лией, которые не спешили покидать особняк.

— Надеюсь, — Эфрат заключила Овадию в крепкие объятия, — мы еще нескоро увидимся.

— Взаимно, моя богиня.

Только им одним было известно, почему они обменивались именно этими прощальными словами и никакими другими.

— Лия, я бесконечно рада, что у Овадии теперь есть такая спутница, как ты. Я желаю вам большого счастья вместе.

Девушки обменялись символическими поцелуями и Эфрат присоединилась к уже сидевшему в машине Рахмиэлю. Двери машины захлопнулись, и она медленно поплыла к воротам, которые так же медленно открылись, чтобы еще одна сказка, написанная чернилами крови по страницам ночи, могла увидеть свет и быть прочитанной другими.

Овадия и Лия продолжали стоять у порога, провожая взглядом уезжающих друзей.

— Подождем, какие вести принесут Раз и Шири, — Лия первой нарушила тишину.

— Надеюсь, у них получится, — Овадия взял ее за руку, и они вернулись в дом, который в самое ближайшее время не собирались покидать.

Берлин встречал отвратительно хорошей погодой, что прямо-таки вызывала у Эфрат аллергию на жизнь. В берлинском аэропорту их встречал уже знакомый водитель, который в этот раз оказался на удивление молчалив. Может быть, потому что ему стали лучше платить, а может быть, потому что на сиденье машины Эфрат и Рахмиэля ждал обед, разлитый по пакетам с маркировкой «Первая отрицательная». Сейчас уже не было нужды притворяться дивой и ее той-боем, не было нужды поддерживать образ недалекого наследника. От водителя их отделяла перегородка, а потому они могли спокойно общаться и утолять голод. И это вызывало у обоих улыбку удовольствия.

— Сегодня идем в клуб, — сказала Эфрат, оторвавшись от пакета, — ничто не сравнится со вкусом берлинской ночи. Здесь свобода буквально плещется в крови, а ты знаешь, что именно ее я ценю как ничто другое.

— Да мы же шутили, — Рахмиэль обнял ее за плечи, — кому нужна эта свадьба.

— Есть мнение, что двое встречаются на небесах, и лишь тогда, когда их союз благословлен богами, а души слышат друг друга как одна, тогда они встречаются на земле, чтобы сочетаться браком и ходить по ней, держась за руки. Потому что на небесах они могут быть одним, но если спуститься с небес на землю, целое распадется на две половинки, и поэтому невероятно важно найти друг друга. Вот таким и нужна свадьба.

— Начнем с татуировки? — спросил Рахмиэль, откладывая в сторону опустевший пакет.

— Легко, — отозвалась Эфрат.

— Тогда давай завтра, а потом вернемся домой. Кстати, было бы неплохо определиться, как и где мы будем жить.

— О! Вампиры в кампусе, мечта всех студентов мира! — Эфрат рассмеялась и вытянула ноги на сиденье. Еда всегда умиротворяла ее. Жаль, что никто не додумался выпустить вампирский Сникерс, это было бы ее любимое лакомство. Откусываешь кусочек, а оттуда нуга и поток первой отрицательной. Красота.

— Я серьезно, я смогу всех отвлечь от твоего долговременного отсутствия, — продолжала Эфрат, — появлюсь разок другой на твоих лекциях, и все разговоры будут только обо мне. И нашей татуировке на двоих.

— Звучит заманчиво, — ответил Рахмиэль. — Уверен, ты будешь отлично смотреться в классе по корпоративным финансам.

— Непременно! Разделаюсь с ними в два счета в ближайшей столице моды. И в нашем случае это снова Берлин, кстати.

— А у тебя есть любимые бренды происхождением из Берлина?

— Как минимум два, — кивнула Эфрат, — что-то там Берлин и от чего-то там до Лос-Анжелеса7. Создатели очень приятные люди. Ни за что не стану их есть. Хотя иногда… очень хочется.

— Такие аппетитные?

— О, да! — подтвердила Эфрат, — И просто хорошие… а это редкость для людей.

— Точно. По моим наблюдениям большинство из них скорее напоминают стервятников. Им только и надо что оторвать кусок и убежать с ним. Они разрушают лучшее, что есть в этом мире, ради собственного удовольствия. Даже не целей, а просто развлечения.

— Лучшее? Что например?

— Например дружбу, доверие, — Рахмиэль сделал паузу, — или любовь.

— Расскажи мне, детка, — Эфрат удобно устраивалась на сиденье, облокачиваясь на Рахмиэля и устраиваясь головой у него на коленях, — расскажи мне, что такое любовь. И открой еще один пакет, пожалуйста.

— Любовь — это выбор, детка. — Он потянулся за новым пакетом первой отрицательной, открыл его и поднес к губам любимой. — Я тебя выбрал, и выбирал каждый раз с момента, как встретил. Каждый раз. Просто потому, что я этого хотел.

— Даже когда сказал, что я — чудовище?

— Эфрат… — Он провел пальцами по ее лицу. — Любовь — это приключение, которому нужно доверять и которому нужно верить. Даже тогда, когда это означает проходить через что-то, что ты не мог себе даже представить.

— Как ты выжил? — непринужденным тоном поинтересовалась Эфрат, оторвавшись от пакета, который стремительно опустошала.

— Кем ты была, прежде чем…? Вообще, как это случилось?

Эфрат не ответила, только снова приложилась к пакету.

— Я думаю, — ответил Рахмиэль за нее, — ты сделала выбор, ты хотела выжить любой ценой, потому что… знала, что можешь. И нашлась та сила, которая смогла вернуть тебя к жизни. К той жизни, которую ты в действительности хотела прожить. Пусть даже для этого пришлось пройти сквозь время.

Эфрат молчала. Затем все-таки собралась с мыслями и заговорила.

— Когда я родилась, люди еще верили в богов. По крайней мере, остатки этой веры все еще жили в них, и мир кое-как удерживал ту хрупкую стабильность, которая скоро полетела ко всем чертям, а я сама оказалась глубоко под землей. И я отлично помню все подробности. И отлично помню, что жизни во мне не осталось ни капли. Но я, тем не менее, была жива. Каждое мгновение под землей будто наполняло меня силой, а потом что-то буквально потащило меня на поверхность, а может быть, земля начала сама выталкивать меня наверх. Я помню, как впервые прикоснулась к лунному свету и ощутила его плотность, мягкость и помню, как мое тело впитывало его с невероятной жаждой, тогда я приложила все силы и выбралась на поверхность, прямо под этот мерцающий поток. Луна в ту ночь была так близко к земле. В храме нам рассказывали истории, мы слушали их как красивые древние легенды, призванные сохранить в нас веру в лучшее в мире. И в одной из таких историй говорилось, что когда человек умирает, ворон относит его душу в страну теней. Но иногда может произойти что-то плохое, настолько плохое, что ворон приносит душу обратно в мир живых, чтобы та могла исправить зло. — Эфрат замолчала и подняла глаза на Рахмиэля. — Теперь ты.

— Я помню, что когда бежал по коридору, то не испытывал страха. Вообще. Я просто делал то, что ты сказала, бежал так быстро, как мог. И только тогда, когда я начал чувствовать, что теряю сознание вместе с последними каплями крови, тогда я почувствовал… твое тепло.

— Что прости? — Эфрат слегка поперхнулась кровью.

— Тепло, — повторил Рахмиэль, — ты теплая.

— Я думаю, ты просто умирал. Когда человеческое тело умирает, оно ощущает тепло, как и всякое живое существо перед смертью. Наступает покой.

— Нет, когда ты отпустила меня и каменный пол начал неотвратимо приближаться, мне стало холодно. А еще я очень не хотел тебя отпускать. Настолько, что сделал все, чтобы остаться в сознании.

— Но я слышала, как остановилось твое сердце.

— А разве оно обязательно должно биться, чтобы я продолжал жить?

Вопрос был с подвохом. Они оба были прямым доказательством того, что необходимость сердцебиения — всего лишь ловкий коммерческий трюк. Рахмиэль продолжал.

— И когда ты села радом со мной, моим единственным желанием было остаться в этом мгновении на целую вечность, чтобы провести ее с тобой.

— Что сказать, мечты сбываются! — Эфрат похлопала его по груди.

— Так где мы будем жить? — снова спросил Рахмиэль, переводя тему в безопасное русло.

— А почему это так важно?

— Я буду скучать по тебе в кампусе. А еще я боюсь случайно, как бы это сказать, заметно сократить число студентов.

— Да, лучше бы ты сделал это незаметно! — рассмеялась Эфрат.

Где-то в салоне заиграла приятная мелодия.

— Это мой. — Эфрат потянулась за сумочкой — на этот раз миниатюрная зеленая Versace, немного ретро, но ей она всегда нравилась. На протяжении вот уже почти тридцати лет. Она купила ее во время предыдущей поездки по Италии.

«Город и его жители с нетерпением ждут вашего возвращения, Госпожа Эфрат» — гласило сообщение. Номер был неизвестен, но Эфрат точно знала, кто отправитель.

— Проклятие… — едва слышно произнесла она, — я знала, что что-то происходит.

— Что происходит? — не понял Рахмиэль, но внезапная перемена настроения спутницы давала понять, что нечто важное.

— Мы не сможем вернуться, — ответила Эфрат, — по крайней мере, я не смогу. Поговорим позже. Сейчас мне нужно подумать.

Эфрат погрузилась в размышления. Она вытянула ноги перед собой, так что высокие шпильки туфель стучали по стеклу окна, если машина покачивались. За этими окнами проплывали огни ночного города и сливались в один сияющий поток. Она закрыла глаза и позволила шуму за окнами машины долететь до ее слуха, окутать и оградить от всего, что ей так хотелось бы исключить из своего мира. Из своего и не только. Ее жизнь была так прекрасна, спокойна и сейчас, лежа на груди у Рахмиэля, она готова была поверить, что ее жизнь идеальна.

— История повторяется, — вздохнула Эфрат. Ее глаза по-прежнему были закрыты, она сложила руки на груди, одна ладонь поверх другой, между ними она все еще сжимала опустевший пакет. Капля крови подбиралась к краю и уже готова была упасть на нежное кремовое кружево ее платья, но Рахмиэль вовремя это заметил и осторожно подставил ладонь. Темная густая капля рубином упала на его пальцы, а за ней еще одна. Наконец он осторожно вытащил пакет из рук Эфрат и спросил:

— Повторяется?

— Мы с Разом не виделись десятки лет. И не потому что не знали, где друг друга искать. Он кажется очень милым, и он действительно очень милый, но это не все, — Эфрат задумчиво крутила в пальцах рубиновую подвеску, — видишь ли, когда мы становимся вампирами, все черты нашего характера начинают проявляться намного ярче, иногда мы даже теряем над ними контроль. Я не знала, что не так с Разом, но у меня было какое-то предчувствие, а потому я никогда не обещала ему бессмертие.