Я хочу стать Вампиром…

Глава третья. Дорога

— Еще никогда, пока я живу в этом доме, моя постель не была так популярна, как за последние пару недель … — едва слышно произнесла Эфрат, обнаружив рядом с собой спящего Рахмиэля, и уже чуть громче добавила:

— Просыпайся, Белоснежка, нам пора собираться.

Белоснежка не реагировала. Тогда Эфрат наклонилась, чтобы прижаться губами к его губам.

— Доброе утро, — прошептал он, не открывая глаз.

— Сейчас вечер и нам пора ехать.

— Мне удалось согреть твою холодную кожу?

— Помолчи, — Эфрат снова легла на спину и потянулась, — я и так чувствую вину за то, что играла с едой.

— Есть хотя бы малейший шанс найти у тебя в доме кофе? — Рахмиэль вернул поцелуй, выбрав для этого ее ключицу. Эфрат запустила руку в его волосы, разглядывая скользящие между пальцев осветленные пряди.

— Кофе у меня есть всегда.

— Мне везет! — Он снова поцеловал ее и встал с кровати.

— Как никому другому, красавчик…

Эфрат молча наблюдала, как Рахмиэль одевается, рассматривая следы своего творчества периода этой ночи, этой и предыдущих. Она больше не испытывала жажды — жизненной энергии в ней предостаточно, а пакетированное питание, которым был наполнен холодильник, временно утоляло голод. Когда-то давно Эфрат пришлось научиться получать энергию без прямого контакта с носителем, так можно продержаться какое-то время. Но этому суррогату никогда не удалось бы заменить того сладкого потока, который играючи переносил жизнь по мраморным жилам людей. Особенно когда в придачу по ним бежал кофеин. Именно поэтому в ее доме всегда имелся запас кофе.

Она лениво сползла с кровати и набросила на плечи широкую черную мантию, которая благодаря своему размеру закрывала ее всю. Вот уже который век Эфрат не сильно озадачивалась вопросом обнаженного тела и его открытости взглядам, но ей всегда нравилось прикосновение мягкой ткани к коже. Она всегда чувствовала историю вещи, которая попадала ей в руки, а потому предпочитала вещи ручной работы. Как, например, эта мантия. Она не всегда принадлежала ей, и даже воспоминания о ее покупке Эфрат делила в предыдущим владельцем. В ее доме было достаточно места для таких воспоминаний, но чаще всего об их присутствии знала только она сама. До недавнего времени.

Когда Эфрат спустилась на кухню, где бывала крайне редко, а потому постоянно забывала, за какой именно дверью та находится, ей пришлось немного подождать, пока стихнет гул кофемолки. Прозаично, но для людей этот звук казался громче ее шагов.

— Я выбрал немецкий, — произнес Рахмиэль, когда наконец заметил ее присутствие.

— Это попытка примириться со своим ближайшим будущим или неизбежным прошлым?

— Просто хочу создать атмосферу. — Он поставил перед ней чашку ароматного кофе. — «Эгоист». Ты выбрала его по названию?

— Я понятия не имею, как он называется. Покупки делает экономка. — Она поднесла чашку к губам и сделала глоток.

— Ты чувствуешь его вкус? — поинтересовался он.

— Конечно. И могу точно сказать, стоит его пить или нет.

— И стоит?

— Твои прикосновения делают его особенно вкусным, — усмехнулась Эфрат.

— Тогда как тебе понравится это? — Рахмиэль подошел вплотную и поцеловал, заключив ее лицо в тонкую рамку своих пальцев.

— А так еще лучше, — ответила она, положив свои руки поверх его. Эфрат чувствовала его тепло, и когда это происходило, ей, казалось, больше ничего не требовалось. Мир отступал на второй план, а то и вовсе исчезал. Да и зачем ей нужен этот мир? За тысячи лет он так и не смог сделать ее счастливой. Впрочем, она не была уверена, что способна распознать счастье.

— Скажи, — Рахмиэль сделал глоток кофе, — кто этот человек с рыжими волосами и огненными глазами?

— Не поняла, — отозвалась Эфрат, — какой человек?

— Тот что на портрете? На том, который ты оставила со мной в комнате пока я был без сознания?

— А, этот … это Раз, — Эфрат невольно улыбнулась, — знал бы ты сколько всего сгорело под взглядом этих глаз.

— И кто он?

— Я думаю даже сам Раз не знает точного ответа на этот вопрос.

— Зато возможно знаешь ты, — парировал Рахмиэль.

— С чего ты взял?

— Это ведь его мантия у тебя на плечах? — спросил Рахмиэль и встретив удивленный взгляд Эфрат, добавил, — Ты забыла снять янтарную фибулу.

— Раз называл янтарь застывшим огнем, — отозвалась Эфрат. — Когда перестаешь замечать время, перестаешь замечать и такие мелочи. И да, это его мантия, — нехотя ответила Эфрат, — как и некоторые другие вещи в этом доме.

— Надеюсь, только вещи? — уточнил Рахмиэль.

— Надеюсь, этот разговор не продлится дольше моей чашки кофе. Которую я, кстати, почти допила.

Эфрат не любила оставлять машину на стоянке, а потому в аэропорт они ехали на такси. Им предстоял сравнительно недолгий перелет до Германии, где в аэропорту их встретит следующее такси, а затем еще. Так обещала пройти вся предстоящая съемочная неделя — сплошные разъезды.

— Давай после съемок нанесем визит вежливости нашим новым друзьям? — предложила Эфрат, когда они уже подъезжали к аэропорту. — Я должна вернуть Шири ее клатч. Отличный предлог, не находишь?

— Нашим друзьям? У нас уже появились общие друзья? — очень натурально удивился Рахмиэль.

— Ну а кто, ты думаешь, уговорил меня дождаться твоего пробуждения, чтобы выяснить, как тебе удалось остаться в живых? Теперь они — твои лучшие друзья.

— И мне снова везет.

— И снова как никому другому.

Они уже приехали в аэропорт, было пора выходить из машины. Эфрат старалась не привлекать к себе внимания: никогда не знаешь, кто может тебя заметить и где потом окажутся эти фотографии. Особенно если на этих снимках ты в компании юного незнакомца, семья которого может позволить себе покупку живописи на аукционах. Просто радость для прессы. Закрыв глаза очками Prada, Эфрат вышла из машины, не дожидаясь, пока ей откроют дверь.

Они привлекали внимания не больше, чем любая другая пара, предпочитающая скрывать глаза за темными очками даже в окружении ночной темноты. Их путь удивительным образом повторял путь их друзей, побывавших в этом же аэропорту не так давно, с той лишь незначительной разницей, что тем, кто носит пальто Burberry, простят любые причуды. По крайней мере, эта уловка обеспечивала Эфрат неприкосновенность вот уже который десяток лет. Вполне возможно, что подобные странности вскоре станут трендом и однажды окончательно скроют ночных охотников из виду.

— Готов вернуться в свободные объятия Берлина? — спросила Эфрат, пока они шли по почти пустым коридорам к объявленному гейту.

— Не уверен насчет Берлина, но если при этом я останусь в твоих объятиях, то готов лететь куда угодно, — ответил Рахмиэль.

Через несколько часов они приземлятся в Германии.

***

Погода в столице не радовала. Обычных людей. Зато для не переносящей солнце Эфрат пасмурное и прохладное утро было как нельзя кстати.

— Какой неловкий момент, — Рахмиэль обнимал Эфрат, — хотел прижаться к тебе, чтобы согреться.

— Да, трудно придумать более тщетный шаг, — отозвалась она. Утро и правда выдалось прохладным по человеческим меркам. И почему-то Эфрат стало слегка неловко за то, что она ничем не могла тут помочь.

— Я думаю, этот очаровательный немец с твоим именем на табличке ждет именно нас, — прервал Рахмиэль ее размышления.

— Именно, и я намерена бросить тебя ему на растерзание, потому что я уже утомилась выслушивать его восторги. Пусть восторгается тобой. — Эфрат лучезарно улыбалась встречающему их молодому человеку, весь внешний вид которого одновременно говорил о его любви к моде и о широте взглядов на гендерные стереотипы.

— Это несправедливо и почти незаконно. Я снова жертва, — тихо произнес Рахмиэль, пока они следовали за немцем к машине.

— Да, ты моя постоянная жертва, — подтвердила Эфрат, — у меня почти право собственности.

— Постоянная? — Он вопросительно посмотрел на нее. — А до меня другие постоянные были?

Эфрат не нашлась, что ответить и, казалось, не до конца поняла свою забавную оговорку, а потому ускорила шаг. Вскоре они уже ехали в отель под бесконечный аккомпанемент немецкой речи их водителя, который не уставал восхищаться Эфрат, при этом не без любопытства рассматривая ее молчаливого спутника.

Всю дорогу до отеля они держались за руки, что безусловно еще аукнется ей на завтрашней съемке, потому что водитель все расскажет остальной команде. В какой-то момент происходящее и собственные эмоции по этому поводу начали настолько забавлять Эфрат, что она с непринужденной улыбкой взяла Рахмиэля за руку и, положив ее между своих ног, накрыла краем пальто. На несколько секунд поток немецкой речи прервался, но потом возобновился как ни в чем ни бывало. Как известно, тем, кто носит Burberry, можно все.

— Так теплее? — любезно поинтересовалась она, когда немец наконец сделал паузу в своем светском монологе.

— Да. А тебе? — Рахмиэль смотрел на нее как-то особенно мягко, такими же мягкими были и движения его пальцев.

Вместо ответа Эфрат предпочла промолчать и плотнее прижалась к своему спутнику, положив голову на его плечо. Dsquared2 всегда были приятны к телу, возможно, этим и объяснялся их успех. Оставшуюся часть пути они ехали молча. Эфрат наслаждалась близостью к пульсирующей артерии, почти под самыми ее губами, что снова заглушало вечно следующий за ней тонкий шлейф сырости и цветочной пыльцы. На смену этим вечным преследователям пришел едва уловимый аромат его кожи, вместе с теплом, разливающимся по ее губам. Всегда, когда Эфрат приближалась к свежей крови, мир преображался, все вокруг становилось ярче, звуки отчетливее, а в голове как будто прояснялось. Чем ближе Эфрат прижималась к Рахмиэлю, тем громче становился стук человеческого сердца, а в какой-то момент этот стук становился единственным, что она слышала. Пересекая одну темную улицу за другой, Эфрат следовала именно за ним, за пульсом жизни. Ее губы медленно раскрылись, отчего Рахмиэль слегка повел плечом, его тело инстинктивно отстранялось от холода и опасности, которые несли поцелуи этих нежных губ. Но Эфрат сомкнула губы и продолжала молча лежать на его плече, едва заметно улыбаясь. Вскоре она перестала считать реальность достаточно важной, чтобы в ней присутствовать, и погрузилась в сон.

Сны Эфрат обычно носили неспокойный характер. За тем редким исключением, когда нужно было с кем-то выйти на связь или отправиться исследовать пространство этого изменчивого мира. Сон дарил ей возможность быть только собой без обременения физическим телом. Всякий раз, когда приходилось возвращаться обратно, это было подобно фокусу с игольным ушком. Иногда Эфрат в шутку называла себя алмазом, другие же говорили, что это похоже на луч света, падающий на землю сквозь тучи. И сейчас свет был повсюду. Он окружал ее со всех сторон, но не причинял никакого вреда. Это был тот мягкий, согревающий свет, который касается тебя, когда ты слышишь любимую музыку или смотришь за горизонт мироздания, его ни с чем невозможно спутать. Пусть он не такой яркий, как многие думают, но если ты видишь его, тогда не видишь больше ничего. До тех пор, пока не начнешь двигаться дальше.