Цена твоего молчания

Едва ли секунда на раздумья и я почти шагаю вперед, чтобы вцепиться в локоть Вовки и утащить на выход, как ситуация в корне меняется…

Мне показалось, что Вова сорвался с места на космической скорости — силуэт даже смазался. Короткий вопль боли от короткого удара по руке — и Пашку, ухватив за рубашку на груди, в два шага закидывают в комнату родителей, вход в которую находился напротив зала, только чуть дальше от входной двери. На скорчившегося Енота внимания почти никто не обратил.

Вздрагиваю, когда раздается глухой звук падающего тела — по всей вероятности приземление Пашки оказалось не особо удачным, а затем еще раз — отборный мат в два голоса оповещает, что комната не пустовала. Но, в отличие от меня и компании Енота, застывших в шоке, Вова медлит совсем чуть, «ныряя» в комнату следом за братом…

Еще один глухой удар, новый виток брани, сменившийся сдавленным бульканьем, и комнатная дверь с грохотом ударяется о стену, выпуская Вову и еще одного парня. И

становится очевидна смена голосового сопровождения — просто выразительно материться, когда тебе заломили одну руку, а второй сдавливают шею, выволакивая из помещения, редко у кого получается.

— Открой! — короткий рык мне, от которого испуг ледяной иглой прошивает позвоночник. Но разум, хвала небесам, не отключается, позволяя догадаться — речь о двери за спиной. И я чудом успеваю отпереть замок и отскочить в сторону, прижавшись к стене вплотную и уходя с траектории «выноса» постороннего тела…

Абсолютно неспортивный пинок по заднице для разгона, и парень исчезает из поля зрения…

— Ты что, дебил? Какого черта? Придурок! Верни его! Урод!! — худенькая, с размазанной тушью под глазами брюнетка вылетела следом из спальни родителей Пашки, визжа так, что все присутствующие, не сговариваясь, поморщились — звук пробивал все допустимые пороги.

— Пошла вон, дура! — гаркнул Вова так, что истеричка заткнулась от неожиданности. И, честно говоря, на ее месте я точно так же бы испарилась бочком из квартиры, нервно сдернув плащ с вешалки. Потому что этот рассвирепевший парень слишком кардинально отличался от того Вовы, с которым я общалась последние два месяца. И этот человек теперь пугал меня едва ли не больше Борщевского, заставляя нервно искусывать губы. Только ноги от страха и неоднозначности ситуации двигались с таким трудом, что о побеге даже не помышляла. А вокруг становилось все жарче…

Енот стоял на том же месте, округлив глаза от разыгрывающейся вокруг картины. С момента первого движения Вовы прошло едва ли больше полминуты, и все до сих пор оставались стоять на местах, кроме меня, да и я сместилась ненамного. И только теперь, когда брат Пашки подошел вплотную, Борщевский даже отшатнуться не смог — сзади его подпирали друзья.

Вова напоминал змею — быструю, молниеносную, разъяренную. Казалось, что от него в стороны расходятся волны ярости и опасности. Словно незримое послание, что можно, конечно, попробовать и побороться, но только если до последней капли крови. Потому что легкой победы не видать никому… И это чувствовали все. И я в том числе…

— Сука, — шипит Борщевский, как чужие пальцы вцепляются ему в горло, дергая влево и вверх. А глухой звук удара его затылка о стену мне почему-то очень нравится. Не меньше, чем ощутимый страх в голосе, — тебе не жить…

— А ты меня, смотрю, в прошлый раз не понял, — начал Вова, но тут же отвлекся.

Со стороны кухни к нему приближался еще один участник этой безумно интересной вечеринки.

— Ах, ты гондон! — замахивается внушительным кулаком блондин, почти доставая Вовку в прыжке…

И тут же падает с болезненным вскриком, зажимая лицо руками и заливая линолеум кровью из сломанного носа. И одновременно от удара ногой в живот один из парней, стоявших за спиной Енота с самого начала, отлетает в комнату, роняя что-то стеклянное и бьющееся. Вова же только поудобнее перехватывает рюкзак со шлемом, который все это время держал в руке.

Девчонки, как и я, не издают ни звука, огромными глазами наблюдая за разборками. А единственный «уцелевший» предусмотрительно отступает на несколько шагов назад, не претендуя на раздачу «пряников».

— Я же предупреждал, что тебе не понравится, если решишь прийти с друзьями? — тихо спрашивает Вова, но музыка уже выключена, а дыхание присутствующих — слишком слабый шумовой фон, чтобы заглушить слова. — Но ты не послушался. Что ж, будет тебе уроком, Енот. Я дважды не повторяю.

Борщевский пытается вырваться, отчаянно дернувшись и попытавшись пнуть Вовку. Но тот ловко уворачивается, стискивая пальцы на чужом горле еще сильнее. Короткий удар по ребрам и никто уже не сопротивляется, только отчаянно цепляется за удерживающую руку в попытке сделать полноценный вдох.

— Еще желающие высказать свое мнение есть? — Вова медленно обводит немигающим взглядом пространство, но все молчат. Девушки протискиваются мимо него и быстро покидают квартиру, цокая каблучками по лестнице. Парень с разбитым носом пытается сесть, все еще зажимая пострадавшую часть тела ладонями и рукавом толстовки. Второй, который в зале, поднимает ладони в знак полного взаимопонимания и отсутствия претензий.

— Тогда прошу еще раз, делая скидку на музыку и ваш плохой слух — выметайтесь, — бросает Вова, продолжая удерживать Борщевского.

Парни уходят медленнее девчонок, но все же уходят. Я до последнего жду, что кто-то из них попытается освободить Енота, ударить Вовку в спину, и готова защищать его всеми силами, но… Парни даже не оглядываются на друга, закрывая предупредительно за собой дверь. И я даже не замечаю, как напряжена была до этого момента, облегченно выдыхая.

— А теперь слушай, дорогой гость, — Вова смотрит в глаза Борщевскому, и теперь любому очевиден страх последнего, — чтобы я тебя здесь больше никогда не видел. И рядом с Настей не видел. И к Пашке не подходи, иначе так просто не отделаешься. Понял?

Енот смотрит в ответ с такой ненавистью, что я до боли вцепляюсь руками в край тумбы, стоящей за спиной. Потому что, в отличие от Вовы, точно знаю, насколько мстительным и изворотливым может быть этот ублюдок. И вижу в его глазах, что мириться с сегодняшним унижением он не намерен.

Но Вова и не ждет ответа. Резко отпускает горло урода, показательно обтирая руки о штаны. Провожая взглядом шатающегося парня, который неловко обувается и снимает небольшую черную барсетку с вешалки. Открывает входную дверь и оборачивается на прощание, оставляя последнее слово за собой…

— Ты сам ко мне придешь, запомни. И за это ответишь.

Вова стискивает кулаки, но дверь захлопывается.

А я тяжело сползаю на пол, чувствуя, как тело начинает колотить мелкая дрожь…

Через несколько секунд Вова садится передо мной. На корточки.

Берет мои ладони, холодные и бледные, в свои. Глубоко вздыхает, собираясь что-то сказать…

Но не успевает. Из зала раздается странный звук — то ли стон, то ли всхлип, а мы синхронно снова напрягаемся. А Вова со вздохом встает и аккуратно шагает в сторону звука, стараясь не шуметь.

Чтобы на входе внезапно выдохнуть и ругнуться, устало потерев лоб…

Ну что еще случилось?

Да когда же это закончится, наконец?

Эти две простые, но очень волнующие меня лично мысли пролетели в сознании за то время, что мне понадобилось, чтобы встать и подойти к Вове.

— Да твою ж мать, — сорвалось с губ уже вслух, когда я своими глазами увидела источник шума…

Знакомая блондинка с идиотским именем «Никочка», отозвавшимся изжогой в районе пищевода, сидела на диване, как-то странно опираясь на руки. Мне хватило нескольких секунд, чтобы понять — девушка был пьяна. Не настолько сильно, как Пашка, но равновесие держала с трудом, чуть покачиваясь даже в сидячем положении. Растрепанные волосы, потекший макияж, смятая короткая юбка и «стрелка» на чулках — ее вид резко отличался от того, к которому я привыкла. У нее явно что-то произошло — не припомню, чтобы девушка позволяла себе даже такую мелочь, как смазавшаяся помада на губах, не говоря уже о большем. Но желания выяснять, как и сочувствия, во мне не образовалось от слова «совсем». Я устала, слишком насыщенным эмоционально и физически выдался день, поэтому хотелось лишь одного — завалиться на кровать и закрыть глаза. Желательно в надежных и теплых объятиях Вовы. Вопросов у меня к нему накопилось за последний час немало, но выяснение вполне терпело до завтра.

Поэтому, еще раз посмотрев на девушку, которая мутным взглядом обводила комнату, явно пытаясь понять, что происходит, я раздраженно вздохнула. Безумно хотелось взять ее за плечи и выставить из квартиры, предельно ясно обозначив дорогу прямым посылом. Но остатки совести скреблись где-то на периферии, не давая окончательно скатиться в откровенный сволочизм.

В отличие от меня, Вова муками выбора не страдал. Четкий вопрос, негромкое бормотание Никочки, легкое движение рукой, быстрый набор знакомого номера и несколько слов — и я горжусь им и бешусь одновременно. Воспитан он на ура, бесспорно, но внимание к посторонней девушке заставляет сжать челюсти от раздражения. И ладно, если бы просто к посторонней! Эта Никочка мне просто как кость в горле уже!

— Ась, ты чего? — спрашивает парень, подходя вплотную и обхватывая пальцами мой подбородок, заставляя поднять голову. — Устала? Прости, не думал, что так все получится…

На этот раз совесть не скребется, а наотмашь лупит по голове. Эмоции отступают, а я прикрываю на миг глаза в попытке успокоиться. Вся эта ситуация, что говорится «за гранью», но вины Вовки в этом точно нет. Да и Никочка эта… дура, несомненно, но на убогих злиться дело неблагодарное…

— Не уходи, пожалуйста, — просит парень, легко целуя в губы и гладя мою скулу согнутыми пальцами правой руки, — я только ее посажу в машину и сразу вернусь. Дождешься?

Киваю, дополняя молчаливый ответ улыбкой.

Вова с Никой уходит, придерживая плохо соображающую девушку за плечи, а я несколько мгновений продолжаю бездумно таращиться на закрывшуюся за ними дверь, стараясь подавить вновь всколыхнувшиеся эмоции. Вот же Енот — мудак! Знал же, что он здесь осталась! Хотя, чему я удивляюсь…

Решаю отвлечься и очень кстати вспоминаю про Пашку. Чуть замешкавшись на пороге, захожу в спальню его родителей, и тут же морщусь. Аромат стоит такой, что проветривать завтра наверняка придется несколько часов — пары алкоголя, запах немытого тела вперемешку с мужским одеколоном и женскими духами, еще что-то кислое… Непередаваемо.

Одноврменно накатывает отвращение и сочувствие к тете Свете — она уж точно не заслужила, чтобы на ее кровати кувыркались какие-то знакомые сыночка. Кстати, о сыночке…

Пашка спал, неловко свернувшись на коврике у кровати. Толчок Вовы не помог преодолеть высоту кровати и парень, похоже, уснул там же, где и упал, успев потревожить уединившуюся парочку. Я с сомнением уставилась на парня — желание оставить все, как есть, было велико. Не на улице, не замерзнет, конечно. Но пол твердый, не дай Бог какой-нибудь синдром сдавления себе належит…

Подойдя ближе, села на корточки и потормошила громко сопящее тело. Как и ожидалось — безрезультатно. Похлопала по щекам, ущипнула за бедро, потрясла еще… Из ощутимых эффектов — Пашка недовольно что-то промычал, но не пошевелился. Даже тональность сопения не сменил, гад.