Роковое наследство

Глава 26

Наступила ночь, но Лейя не могла спать. Бессонница мучила ее с тех пор, как она подписала чек и отдала ее Ралфу. Боже! Что она наделала! В каком помрачении ума согласилась на это?! Лейя в ужасе не могла найти себе места. Она искала Ралфа, но его нигде не было, и в отчаянии она ходила по комнате, дожидаясь, когда он наконец соблаговолит явиться к ней.

Ралф пришел возбужденный, и, как показалось Лейи, нервничал.

— Умоляю тебя, Ралф, — заговорила она, — умоляю, давай немедленно прекратим это ужасное дело. Я просто с ума схожу от страха и омерзения. Никогда счастье не построишь на крови!

Лейя была как в лихорадке, в глазах испуг, лицо осунулось.

«Еще немного, и она окажется в лечебнице», — усмехнулся про себя Ралф.

— Но как я могу это сделать? — произнес он вслух. — Дело уже начато. Несчастный случай, она утонет — и все. Никаких следов! Никаких подозрений!

— Нет, нет и еще раз нет! — закричала Лейя. — Ты можешь, я знаю, что ты можешь, и умоляю, прошу: останови этого человека!

— Но ты же понимаешь, что в этом случае мы должны заплатить ему и вторую половину договоренной суммы, и немедленно!

— Да! Да! Заплатим немедленно, лишь бы избавиться от преследующего меня кошмара! Ты страшный человек, Ралф!

— Ты преувеличиваешь, дорогая, — сказал Ралф, с усмешкой пряча в карман второй подписанный Лейей чек.

Операция прошла на высшем уровне, и Ралф был доволен собой. Он не ошибся в Лейе: она играла как по нотам!

Лейя на этот раз не удерживала Ралфа. Он должен был торопиться, чтобы как можно скорее принести успокоительную весть.

Впервые ей было спокойно и радостно после ухода Ралфа.

Бруну и Зе с маленьким Рафаэлем, которого в индейской деревне звали Уере, наконец добрались до имения. Донана ждала их с нетерпением и приняла мальчика в свои объятия, но тот никак не откликнулся на ее ласку.

Дорогой Уере еще раз спросил у Зе, почему нельзя называть его отцом.

— Потому что у тебя нет отца, — ответил смущенный и недовольный Зе.

— А матери у меня тоже нет? — продолжал свои расспросы мальчик.

— И матери у тебя не было, — ответил так же сердито Зе.

— Так от кого же я родился? — удивился мальчуган. — От какого-нибудь ягуара?

Бруну не мог скрыть улыбки, услышав заключения маленького индейца.

Однако после этого мальчик замолчал и не заговорил, даже оказавшись в доме Зе. Ничего не сказал и за ужином, которым его с любовью кормила Донана.

— Он немой или просто не привык к нам? — спросила она.

— Думаю, не привык, чтобы с ним так возились, — нервничая, ответил Зе. Про себя он впервые в жизни молился Богу Донаны, прося Его, чтобы все обошлось по-хорошему и чтобы мальчик прижился у них в доме и стал сыном Донане.

За время отсутствия Бруну до Луаны дошла печальная весть о лагере Режину — его опять сожгли. Конечно, и в лагере люди жили не бог весть как, — спали в палатках из кусков старого полиэтилена, на подстилках из трав. Вымыться для них было уж немалой проблемой. А питались лишь тем, что давали им добрые люди. Кое-какое вспомоществование поступало от церкви. И все-таки они жили и даже учились. А теперь!..

— Понимаешь, они скитаются по дорогам без хлеба, без крова! — со слезами на глазах говорила Луана вечером Бруну.

— Ты считаешь, что я должен разыскать их и помочь?

— Я не знаю, — честно ответила Луана. — Но если бы ты как-то мог помочь им, я была бы тебе благодарна. Я так наголодалась в жизни, что не могу спокойно спать, зная, что мои друзья сидят без куска хлеба.

— Хорошо, — задумчиво сказал Бруну, — посмотрим, что можно будет сделать для этих несчастных.

И Луана благодарно улыбнулась человеку, которого любила больше жизни, который был так добр, благороден и великодушен.

Но для начала Бруну позвонил Лейе и попросил, чтобы она не тянула с бумагами: он хочет как можно скорее оформить развод.

— Чтобы женится на Луане? — уточнила Лейя.

— Да, — ответил Бруну.

— А как приняли ее беременность наши дети? — спросила она.

— Очень доброжелательно, — спокойно ответил Бруну. — Должен тебе сказать, что у нас в доме многое переменилось. Мы больше не ссоримся с детьми и, кажется, стали лучше понимать друг друга. А ты по-прежнему живешь со своим любовником?

— Я же ни разу не называла Луану твоей любовницей, — напомнила Лейя. — Ралф — это моя забота.

— Ты права, — признался Бруну, — хоть ты мне и изменила, но я признаю твое право на собственную жизнь. При разделе я оставляю в твоем владении ферму с двадцатью пятью тысячами быков. Это лучшая моя ферма.

— Спасибо, — с искренней благодарностью сказала Лейя, понимая, что оскорбленный изменой муж мог повести себя совсем по-иному.

Недоволен был как всегда Ралф.

— Ты могла бы поторговаться и получить побольше, — заявил он. — Но, надеюсь, он прибавил тебе алименты?

— Нет, с алиментами покончено, — с усмешкой сообщила Лейя. — Если ты хочешь жить со мной, то тебе придется заниматься моими быками! Разве ты не помнишь, как мечтал о них? Как просил дать тебе шанс, чтобы развернуться? — напомнила ему Лейя. — К тому же Бруну оставил мне две квартиры: в Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро.

Но, похоже, Ралф уже успел позабыть все свои прежние намерения заняться делом. Про себя он уже прикидывал, сколько может принести это имение, если его продать.

А Лейя была счастлива тем, что наконец-то кончился кошмар, в котором она жила все последнее время… И пока еще не думала, что может начаться новый.

Для Жеремиаса наступили беспокойные дни. Он нисколько не сомневался, что о пистолете инспектору кто-то сообщил, но не мог понять кто. Когда он стал расспрашивать Жудити, кто еще мог знать о пистолете под кроватью, она отвечала:

— Не знаю.

Она уже жалела, что под горячую руку рассказала о пистолете Отавинью, но сделанного назад не вернешь.

А у Отавинью тем временем сложилась очень стройная и правдоподобная версия обоих убийств, и он не преминул поделится ею с Жеремиасом.

Главной и в том и в другом убийстве была Рафаэла. Сначала она была любовницей Фаусту и уговорила его убить человека, который проник в коварный замысел любовников завладеть богатством Мясного Короля. Так была решена участь несчастного отца Отавинью, сеньора Олегариу.

А затем коварная Рафаэла стала любовницей Маркуса Медзенги. Фаусту уже мешал ей, он был нежелательным сообщником первого этапа ее внедрения в дом Жеремиаса. Теперь она чувствовала себя достаточно прочно в качестве племянницы и боялась, что однажды Фаусту выдаст ее. Да и вообще он был ей уже ни к чему. И она подговорила Маркуса убрать Фаусту. Так что на пистолете непременно должны были быть отпечатки пальцев Маркуса…

— За что же ты так ее ненавидишь? — спросил невольно Жеремиас Отавинью, хотя прекрасно понимал причину такого отношения молодого человека, который не чувствовал себя в силах завоевать любовь девушки и мстил ей своей мнимой ненавистью.

— Нет, просто я слишком любил своего отца, — ответил Отавинью, — и мне больно, что его смерть осталась как бы нелепой случайностью. Мне бы не хотелось, чтобы все причастные к ней понесли наказание.

— Ну-ну, — хмыкнул Жеремиас.

— И на вашем месте я не был бы так спокоен! — продолжал с пафосом Отавинью. — Помните притчу о змее? Один человек нашел несчастную замершую змею и пожалел ее. Стал согревать у себя за пазухой, и, когда змея отогрелась, она ужалила своего благодетеля. Так вот, сеньор Бердинацци, вы отогрели у себя на груди змею!

— Боюсь, что так, — отозвался старик, пристально глядя на Отавинью и имея в виду совсем не Рафаэлу…

Он не мог не признаться себе, что не без тревоги ждет результатов экспертизы.

Отавинью не выдержал его пристального, испытывающего взгляда и, совершено забыв о только что рассказанной притче, вдруг сознался:

— О пистолете инспектору Валдиру сообщил я. А мне о нем как-то обмолвилась Жудити.

После этого признания старику легче не стало.

— А ты знаешь, что этот пистолет мне подарил отец? — только и сказал он.

— Да неужели? — удивился Отавинью. — Неужели он опасался, что Рафаэла может…

У Рафаэлы были совсем другие подозрения. Она не могла понять, почему Маркус до сих пор ни разу не позвонил ей. В том, что он ее любит ее, и любит по-настоящему, она не сомневалась. Она прекрасно понимала, что они могут разругаться, накричать друг на друга, смертельно обидеться, но только на короткое время, а потом… Что же произошло с ним? Неужели в этой поездке?.. Или… Или он звонит, но Жудити ничего не говорит ей?

Рафаэла была достаточно сообразительной, чтобы заподозрить своего дядюшку в кознях против Маркуса. Не сомневалась она и в преданности хозяину Жудити. Так что, похоже, они заточили ее здесь будто в тюрьме.

И она прямо спросила Жудити:

— Скажи, Маркус мне так и не звонит?

— Я думаю, он ревнует тебя к Отавинью, — обошла вопрос Жудити.

Теперь подозрения Рафаэлы превратились в уверенность — Жудити просто не просто не подзывает ее к телефону. Но поговорить с дядюшкой она не успела, потому что в имение приехал инспектор Валдир и стал у всех снимать отпечатки пальцев.

Рафаэла невольно занервничала.

— А почему ты не привез обратно мой пистолет? — спросил Жеремиас.

— Потому что пуля, убившая Фаусту, была выпущена из него, — ответил инспектор. — И пока на пистолете мы обнаружили отпечатки пальцев только одного человека, — добавил он.

— Что вы хотите этим сказать? — холодея, спросила Рафаэла.

— А то, что если на кобуре мы не найдем больше никаких отпечатков, то ваш дядюшка здорово влип, — ответил Валдир.

Кто знает, как бы провела остаток дня, а потом и ночь Рафаэла — все-таки она была очень привязана к дядюшке, но… только она вошла в свою комнату, села на кровать и задумалась, только успела проговорить вслух: «Ненависть, всему причиной ненависть…» — как со стуком открылось окно, и вошедший в него Маркус спросил:

— Ненависть к кому?