Роковое наследство

Глава 18

Зе ду Арагвайя верил, что найдет хозяина.

— Эта земля и наша река знают, что он мне как брат, — твердил он жене, — вот увидишь, я найду его, река с ним дурного не сделает.

И теперь он пропадал днями и ночами, ища Бруну Медзенгу.

Между тем работникам было задержано жалование, и, недовольные, они стали приходить к жене управляющего. Донана только руками разводила.

— Продай хоть немного бычков, — уговаривала она мужа, — не голодать же людям.

— А распоряжение продавать их кто мне отдаст? — интересовался усталый Зе.

Он уже всю округу исходил и на лошади изъездил, но все без толку. И потихоньку стал впадать в отчаяние.

— Знаешь, а ведь нам придется оставить насиженное место, — сказал он как-то жене. — Вряд ли мы с тобой уживемся с кем-нибудь из наследников.

— Я сама об этом думала, — покорно кивнула Донана, — и тоже так решила.

И они грустно посмотрели друг на друга. Даже у них оставалось все меньше и меньше надежды отыскать пропавших в сельве.

В семье Медзенга верил в то, что Бруну жив, один только Маркус. Рафаэла, глядя, как он изводится, от души жалела его.

Приехав, она рассказала свою историю, рассказала всем за обеденным столом, так что выслушали ее и Лейя, и Лия.

Лия потом спросила брата:

— Ты веришь, что она внучка Бруну Бердинацци?

— Когда я смотрю в ее глаза, то верю абсолютно всему, — со смехом ответил Маркус.

— А мне кажется, что она продолжает надеяться, что ей что-то перепадет от Жеремиаса, — задумчиво сказала Лия.

«Хотя, впрочем, кто знает, — продолжала размышлять она. — Ведь прабабушка Мариета просила похоронить ее с письмом из Италии в руках и коробкой из-под мебели, которую прислали за дядю Бруну. Рафаэла сказала, что она постоянно ходила с бабушкой Джемой на могилу Бруну и та там плакала. А пока не нашла могилы, писала письма в Бразилию, думая, что Бруну ее бросил… Жаль, впрочем, что некому подтвердить все это…»

Лейя тоже не слишком доверчиво отнеслась к рассказу Рафаэлы, но по большому счету ей сейчас было не до нее. Речь шла о ее собственном счастье — о наследстве, которое должно было достаться ей. Она могла унаследовать половину того, что принадлежало Бруну, могла стать полноправной хозяйкой!

Повидавшись с Ралфом и получив от него чек, она вновь стала надеяться на счастливую жизнь с ним. А почему бы нет! Да, Ралф любит жить широко, ему нужны деньги, но когда у нее их будет достаточно, то они и заживут счастливо, ведь все ее проблемы — и ее и Ралфа — будут решены!

Лейя прекрасно знала, что и Лия и особенно Маркус не одобряют ее связи с Ралфом, но она была еще и законной наследницей Бруну. Они успели только подписать у судьи соглашение на развод, но еще не развелись официально, поэтому она вполне может чувствовать себя полновластной хозяйкой. И все-таки Лейе хотелось действовать заодно с детьми. Неуютно чувствовать себя узурпаторшей. Все финансовые и правовые проблемы Лейе хотелось разрешить полюбовно. Видя, как мучается Маркус, отвечая на звонки с требованием денег, очень довольная, она подошла к нему.

— Я могу помочь тебе, сынок, — сказала она.

— Каким образом? — спросил Маркус.

— Возьми деньги и расплатись, — небрежно бросила Лейя. — Я продала яхту, зная, что нам понадобятся деньги.

— Отцу не понравились бы эти деньги, — сухо сказал Маркус. — На этой яхте ты развлекалась со своим проходимцем!

— Не смей так разговаривать с матерью! — вспылила Лейя. — Я же хочу помочь тебе!

— А мне не нужна твоя помощь! — резко ответил сын. — Пусть на эти деньги живет твой приживала!

— Ну что ж, придется мне запретить тебе совать нос в дела твоего покойного отца. По закону я становлюсь во главе всех дел, — заявила Лейя.

— Ты? Ты? — Маркус не мог найти слов от возмущения.

— Да, я, Лейя Медзенга, законная супруга твоего покойного отца! Поскольку тело не найдено, понадобится еще какое-то время, чтобы его гибель была официально признана, а затем я вступлю в права наследства.

— Успела все узнать, с ненавистью и горечью проговорил Маркус. — И что, хочешь забрать свою половину быков?

— И быков, и всего, что после него осталось, с улыбкой сказала Лейя.

— Только через мой труп, — крикнул Маркус и выбежал из комнаты.

На вопрос Лии, что произошло с Маркусом и отчего он вылетел из отцовского кабинета как сумасшедший, Лейя торжественно ответила:

— С сегодняшнего дня я взяла бразды правления в свои руки, Лия!

— Забудь об этом и думать, — с усмешкой ответила дочь.

— Но юридически в этом доме хозяйка я, — начала возмущенно Лейя.

— Только если отец мертв, а если он жив, двери этого дома закроются для тебя навсегда.

— Но он погиб! Погиб! Он должен был погибнуть! — взорвалась Лейя.

Лия не стала слушать материнскую истерику. Ей было и без нее и горько, и противно.

— А я все-таки верю, что ты жив, папочка, — горячо прошептала она.

Маркус забрал с собой Рафаэлу и отправился покататься с ней по городу. Он был так мрачен, что Рафаэла испугалась, уж не сердится ли он на нее?

— Нет, но я должен отстоять отцовское состояние, — объяснил ей Маркус. — И так жалею, что мы с отцом столько ссорились!..

— Не вовремя я приехала, — грустно вздохнула Рафаэла.

— Нет, что ты! — горячо сказал Маркус. — Просто я дал себе слово измениться и, если отец вернется, стану ему настоящим помощником. А пока… — он горестно махнул рукой, и потом вдруг с усмешкой сказал: — А ведь теперь выходит, что Луана и впрямь Мариета Бердинацци.

— Вполне возможно, — серьезно ответила Рафаэла и спросила: — А кем была Луана для твоего отца?

— Самой большой любовью и самым большим горем. Потому что ушла, — коротко ответил Маркус.

— Я хотела бы с ней познакомиться, — задумчиво сказала Рафаэла.

Перед тем как окончательно распроститься с политикой, сенатор Кашиас хотел хоть что-то сделать для обездоленных. Хотя бы в память о своем погибшем друге Бруну Медзенге.

Он приехал в лагерь безземельных, который организовал Режину, и был поражен царящим там порядком. Люди сделали все, что могли, для того чтобы жить по-человечески. В лагере работала даже школа для детей и взрослых.

Да, эти люди были достойны лучшей участи. Но пообещать им пока было нечего, и вместо выступления сенатор сказал:

— Я приехал к вам не для того, чтобы произносить речи, я хотел бы выслушать вас.

И люди, все как один, принялись скандировать:

— Земли! Земли! Хотим земли!

Режину успокаивающе поднял руки:

— Я расскажу сеньору сенатору все, что мы с вами хотели бы иметь, а потом мы посмотрим, что из этого получится.

Среди толпы, просившей земли, стояла Луана. Бия сумела переубедить ее, и она осталась в лагере.

Домой сенатор вернулся под впечатлением виденного, а там его ждала еще одна потрясающая новость.

— Я беременна! — заявила Лилиана.

— Как? Опять? — спросил сенатор, и сердце у него покатилось куда-то в низ. А Роза даже привстала от недоумения и негодования.

— Нет, не опять. Просто я наврала про выкидыш. И когда говорила, что не беременна, тоже врала. Теперь я готова пойти к врачу, я решила родить своего ребенка, и родить благополучно.

На этот раз Лилиана говорила правду. Период метаний и сомнений, по крайней мере относительно малыша, которого она ждала, кончился.

— Подожди, Лилиана, подожди, — заговорил сенатор, у которого голова пошла кругом, — что же получается? Сначала ты заявила Маркусу Медзенге, что ты не беременна, теперь объявишь, что беременна. Кто тебе поверит? И что подумают о нас?

— Как что? Что мы сумасшедшие! — возмущенно вступила в разговор Роза.

— Или, что еще хуже, что мы претендуем на часть состояния Бруну.

Про себя Роза подумала, что это было бы совсем неплохо. А главное — справедливо, потому что Лейя, которая доброго слова не стоила, уж точно не имела никакого права на это состояние. Но в слух она ничего говорить не стала, понимая, что мужу ее мнение опять не понравится.

— А Маркус ничего и не узнает о ребенке, — сказала Лилиана. — Я воспитаю его сама.

Она не стала говорить, что уже побывала в доме Медзенга с тем, чтобы выразить соболезнования Маркусу и, конечно, чтобы повидать его. Она надеялась, что за это время что-то изменилось, что он обрадуется ей и тогда… тогда все уладится само собой… Но Маркус встретил ее все так же холодно и отчужденно.

— Отец жив, и я вообще не понимаю, о чем ты, — недоброжелательно заявил он.

Но главное… Главное, она увидела, какими глазами Маркус смотрит на какую-то Рафаэлу, которая поселилась у них в доме. Посмотрев на эту парочку, она окончательно поняла, что ей в этом доме действительно делать нечего… В прежнее время она пришла бы отчаяние, но теперь, как ни странно, поддержкой ей оказался будущий ребенок. Многое стало казаться Лилиане куда менее важным, чем та жизнь, которую она носила в себе. И теперь она все чаще вспоминала Луану, которая говорила ей:

— Когда у тебя родится ребенок, все для тебя изменится.

Тогда она еще ничего такого не чувствовала. Головокружение, тошнота, нелюбовь Маркуса — нет, тогда она была самым несчастным существом на свете. Зато теперь! Лилиана с любовью и нежностью посмотрела на свой округлившейся живот.

Кашиас проследил за ее взглядом и в самом деле вдруг почувствовал нежность к дочери. В конце концов, она имеет право жить так, как считает нужным. Но все-таки он сказал:

— Погоди, Лилиана, не спиши! Давай мы еще подумаем.

Но Лилиана перебила его:

— Я не хочу думать, папа! Как только я начинаю думать, я придумываю глупость!

Кашиас не мог не отдать должного самокритичности дочери и расхохотался.

— Так что пусть уж лучше Маркус ничего не знает, — продолжала она.

— Но, наверное, Маркус все же имеет право знать, что у него будет ребенок, — нерешительно продолжал сенатор.

— Ты же сам сказал, что он не поверит. Или ты хочешь еще раз постоять со мной у дверей церкви? Или предложить нам с ним дружить? Или еще пострадать? — гневно задавала вопросы Лилиана. — Нет уж, спасибо! У моего ребенка просто-напросто нет отца. И больше никогда не будем возвращаться к этому вопросу. Иначе я сбегу из дома.

Роза хотела что-то сказать, но не сказала, а сенатор обнял свою не слишком счастливую, но такую любимую девочку.

Доктор Аморин, к которому пошла Лилиана, определил трехмесячный срок беременности.