Роковое наследство

Глава 46

Лейя тоже конечно тревожилась о судьбе Маркуса, и тревога была во сто крат сильнее, оттого что к ней примешивалось острое чувство вины. В том, что случилось с ее сыном, Лейя винила себя, испытывая глубокое раскаяние за свое недавнее легкомыслие и неразборчивость в людях.

А Жозимар между тем распорядился наконец похоронить Ралфа, до неузнаваемости изуродованного побоями и морем.

Из дальней провинции приехала несчастная мать покойного, и тут выяснилась, что у нее нет денег на похороны.

Узнав об этом от Мариты, Лейя дала ей нужную сумму и попросила все устроить как полагается. Но сама идти на похороны отказалась.

Зато Сузана поехала на кладбище и рыдала над гробом возлюбленного так же, как совсем недавно рыдала над могилой мужа. Горе Сузаны было настолько искреннем и глубоким, что даже Марита впервые посмотрела на нее без всегдашней ненависти и увидела в ней не более удачливую соперницу, а подругу по несчастью.

— Я так одинока, — призналась Сузана Марите. — Потерять сразу двоих!..

Та повезла ее с кладбища прямо к Лейе, с которой теперь особенно сблизилась. Там они втроем помянули покойного, а затем Сузана рассказала Лейе, что недавно у нее был разговор с адвокатом Маркуса.

— Что тебе от него было нужно? — сразу ощетинилась Лейя, но Сузана спокойно пояснила:

— Не мне, а ему! Он сам ко мне приехал и попросил, чтобы на суде я выступила как свидетель — в защиту Маркуса. Попросил честно рассказать судьям, как Ралфа меня бил.

— И у тебя хватит смелости в этом признаться? — спросила Лейя.

— Да, — твердо произнесла Сузана. — Я пойду на это, чтобы помочь твоему сыну. Ведь его признание следователю сняло все подозрения с Орестеса. Маркус не побоялся признаться, и тем восстановил доброе имя моего мужа. А я теперь не побоюсь вытерпеть любой позор, чтобы облегчить участь Маркуса!

— Спасибо тебе, — растроганно молвила Лейя.

— Нет, это я должна благодарить твоего сына, о чем и скажу непременно в суде, — взволнованно пообещала Сузана.

Лилиана позвонила Маркусу, как только почувствовала, что начинаются схватки. Он тотчас же помчался на машине к ней домой и вдвоем с Розой отвез ее в клинику.

Спустя несколько часов Бруну подошел к телефону и услышал взволнованный голос сына:

— Папа, я тут…

— Ну наконец-то! — не дал ему договорить Бруну — Где ты пропадаешь? Я уже хотел звонить комиссару, — боялся, что тебя опять арестовали.

— Я сейчас в клинике. У меня родился сын! Я сам присутствовал при родах… Это было ужасно. То есть я хотел сказать, что все прошло хорошо и я счастлив! Лилиана чувствует нормально… В общем, поздравляю тебя: ты теперь — дед!

— Назови адрес, я сейчас к вам приеду! — крикнул в трубку Бруну.

Вскоре он появился в родильном отделении с огромным букетом цветов, которые медсестра отнесла в палату Лилианы. Самого же Бруну туда не пустили, пояснив, что роженице сейчас требуется отдых.

Роза и Маркус тоже сидели в холле — уставшие, опустошенные.

Бруну обняв сына, поздравил с рождением внука Розу. Та заплакала.

— Я так переволновалась, — сказала она, извиняясь за свои слезы.

— Это же понятно, — пробормотал Бруну, чувствуя, что сам готов прослезиться от счастья.

— Я сейчас попрошу доктора, чтобы тебе показали малыша! — засуетился Маркус.

Он вошел в кабинет врача, а Роза растроганно сообщила Бруну:

— Не узнаю Маркуса! Он так переживал за Лилиану! И потом, когда все закончилось, я видела в его глазах слезы…

— Да, мой сын стал совсем взрослым, — согласился Бруну. — И я добьюсь для него оправдательного приговора, чего бы мне это ни стоило!

Маркус отсутствовал всего несколько минут и вновь появился вместе с доктором, который любезно проводил Бруну и Розу в палату к Лилиане.

Она приветливо улыбнулась Бруну и слабым голосом промолвила, поведя глазами в сторону букета:

— Спасибо…

Медсестра тем временем вынула из кроватки младенца:

— Видите, какой он хорошенький?

— Да он, по-моему, просто богатырь, расплылся в улыбке Бруну.

— А как ты считаешь, он похож на меня? — спросил Маркус, и, не дожидаясь ответа, сам воскликнул с гордостью: — Очень похож!

— Да, уже сейчас видно, что это — маленький Медзенга! — поддержал сына Бруну.

— Слава Богу, я видел, как мой сын родился, а все остальное для меня теперь не важно, — сказал Маркус, и в его голосе прозвучала невольная печаль.

Вечером вся семья Медзенга, включая Лейю, собралась за праздничным ужином. Все поздравляли Маркуса и старались не говорить о предстоящем суде.

— Как ты себя чувствуешь в роли бабушки? — спросил он Лейю.

— Постаревшей лет на сто! — пошутила она.

Лию же волновало другое: не собирается ли Маркус привезти Лилиану и ребенка к себе домой?

— Я еще не говорил с ней об этом, — ответил он уклончиво.

— Но ты хоть теперь-то на ней женишься? — не отступала Лия.

— Да. Ради нашего сына, — сказал Маркус, несколько смутившись.

Лию такой ответ не удовлетворил.

— И только?! — возмутилась она.

— Нет, — улыбнулся Маркус. — Ради Лилианы — тоже…

— Ой, как я за вас рада! — захлопала в ладоши Лия.

— А я, наоборот, не советовал бы тебе жениться, — с напускной серьезностью промолвил Светлячок. — Послушай меня как человека более опытного и уже достаточно претерпевшего от семейной жизни. Пока мы с твоей сестрой не были женаты, то ни разу не поссорились. А теперь скандалы чуть ли не каждый день.

— Неправда! Не верь ему, Маркус, — засмеялась Лия. — У нас иногда случаются небольшие размолвки, потому что я не могу сейчас колесить с ним по стране…

Она осеклась, поняв, что невольно коснулась запретной темы, но Маркус благодарно сжал ей руку:

— Я все знаю, сестричка. Ты не хочешь уезжать из дому из-за меня. Задал я вам всем хлопот!

Светлячок исправил положение, опять сведя все к шутке:

— Ты тут ни при чем, друг. Просто я ей наскучил.

Бруну слушал их шутки вполуха, с грустью думая о том, что вот празднует сейчас рождение внука и ничего не знает о своем сыне, который тоже скоро должен родиться. И о Луане ничего не знает! Зе ду Арагвайя уже объехал множество тростниковых плантаций, заезжал также к Режину и Жасире, но не нашел никаких следов Луаны. Бруну оставалось только молить Бога, чтобы ребенок родился нормальным и здоровым.

Как раз в то время, когда Лилиана рожала, корчась от боли, и Маркус, стоя над ней, ощущал эту боль, как свою собственную, Рафаэла упала с лошади.

Слуги помогли ей подняться и вызвали врача, но спасти ребенка все равно не удалось.

Доктор позвонил в Минас-Жерайс, вызвал Отавинью, и тот поехал к Рафаэле несмотря на их разрыв. А когда увидел ее в больничной палате — бледную, осунувшуюся, под капельницей, то и вовсе почувствовал к ней жалость.

— Нет больше моего ребеночка, — заплакала она. — Все-таки Господь наказал меня.

Отавинью молчал, не находя для нее слов утешения.

Позже, вытерев слезы, Рафаэла спросила, нет ли каких вестей от дяди, из Италии.

— Он иногда звонит из Жудити, но о результатах своего поиска не докладывает, — сказал Отавинью.

— Хоть бы он поскорее установил, что я — внучка Бруну Бердинацци, и наконец переписал на меня завещание, — произнесла она в своей обычной жесткой манере, от чего Отавинью стало не по себе.

— Ты все-таки не исправима! — произнес он с сожаление и досадой.

А Жудити в его отсутствие навестил инспектор Валдир.

— Вы знаете, где сеньор Бердинацци хранит патроны к пистолету?

— Да, — насторожилась Жудити. — А зачем они вам?

— В сеньора Жеремиаса стреляли из его же пистолета. И тот, кто держал в руках это оружие, стер все отпечатки пальцев, так же как и в случае с убийство доктора Фаусту. Но я все же хотел бы осмотреть коробку, в которой лежат патроны.

Жудити, после некоторого колебания, открыла ящик стола и указала Валдиру на небольшую пластиковую коробку.

Он осторожно положил ее в специальный пакет и попросил Жудити никому не рассказывать о том, что она отдала патроны на экспертизу.

— А если о них спросит Рафаэла, — добавил он, — то скажите ей, что патроны взял с собой сеньор Жеремиас.

— Она теперь постоянно живет на новой фазенде, — пояснила Жудити. — К тому же у нее случилось большое несчастье: бедняжка не уберегла ребенка и сейчас находится в больнице.

Валдир отреагировал на это сообщение своеобразно:

— Что ж, это многое для меня упрощает.

— Я вас не поняла, — недоуменно произнесла Жудити.

— Я имел в виду, что очень неприятно сажать в камеру беременную женщину, усмехнулся инспектор.

— Вы хотите арестовать Рафаэлу?!

— Нет, я подожду, пока вернется из Италии сеньор Бердинацци, — сказал Валдир, так и не объяснив, за что именно собирается взять под стражу Рафаэлу. — Только прошу: пусть все, о чем мы сейчас говорили, останется между нами, — еще раз напомнил он, прежде чем уйти.

К вечеру хлынул ливень и разразилась страшная гроза. На душе у Жудити стало тревожно. Она подумала о несчастной Луане, которая скитается неизвестно где, о своем дорогом сеньоре Жеремиасе, давненько не подававшем никаких вестей, и принялась творить молитву за их здравие и благополучие.

Внезапный звонок в дверь заставил Жудити вздрогнуть. Кто бы мог быть в такое ненастье?

— Откройте, это мы! — послышался из-за двери голос Отавинью.

— Да-да, сейчас, — засуетилась Жудити.

Вместе с Отавинью приехала и Рафаэла.

— Я подумал, что здесь она быстрее оправиться от болезни, — пояснил, оправдываясь, Отавинью.

— Разве можно беременной женщине ездить на лошади? — укорила Жудити Рафаэлу, но та ответила усталым отстраненным голосом — так, словно речь шла не о ней, а о каком-то постороннем человеке:

— Произошло то, что должно было произойти. Это судьба.

Затем, немного отдохнув с дороги, она спросила о Луане, а также поинтересовалась, нет ли каких новостей из Италии.

Отавинью, поручив Рафаэлу заботам экономки, ушел спать в свою комнату. Рафаэла же через какое-то время направилась в свою.

— Вы так и не помирились? — спросила ее Жудити

— Нет. Отавинью очень помог мне в эти трудные дни, но с нашим браком действительно покончено.

— Да, вы собственно, никогда и не были женаты, — заметила Жудити. — Потому что в свидетельстве о браке значится Мариета Бердинацци, а не Рафаэла.

— Это замужество было моей очередной глупостью, — призналась Рафаэла. — Я хотела, чтобы у ребенка был отец. Но теперь это уже не имеет никакого значения. Отавинью мне никогда не нравился. А Маркуса я люблю до сих пор!.. Ты позвони ему завтра, пожалуйста. Скажи, что нашего ребенка больше нет…

— Да, конечно, я все сделаю, — прониклась к ней сочувствием Жудити. — Ты теперь будешь жить здесь все время?

— Надеюсь, — довольно жестоко ответила Рафаэла. — Я терпеть не могу бывшую фазенду Медзенги! Пусть там живет Отавинью.

— А что на это скажет сеньор Жеремиас? — осторожно спросила Жудити.

— Дядя переменит свое отношение ко мне, когда узнает, что я действительно внучка Бруну Бердинацци.

— А сможешь ли ты ужиться тут с Луаной? — не удержалась от очередного вопроса Жудити.

— Я думаю, она сюда больше не вернется, — зло ответила Рафаэла.