Amarie

Без клятв они обошлись, хотя Сиал не мог выкинуть из головы мысль о том, что Судьба здорово посмеялась над ним, ведь он уже дал клятву Архелии, что и держало его подле нее.

Сразу же после танца начались гуляния. Архелия и Сиал вернулись во дворец, по которому стараниями поваров уже разносились аппетные запахи с десятков накрытых столов на всех этажах. Дворец был забит под завязку не только туранцами, но и сотнями иностранных гостей, приглашенных засвидетельствовать то, что во главе Турана воистину встали драконы.

У Хели, одетой в тяжелое платье из золотой парчи, голова шла кругом от количества людей, запахов и сумасшедшего шума. Только жесткий локоть Сиала под рукой удерживал ее по эту сторону реальности. Они снова шли как чудесное золотое видение об руку с чем-то темным, опасным и жестоким.

Придворные соблюдали церемониал, встречая их коридором из людей. Женщины, что замужние, что свободные – все они прожигали Архелию завистливыми взглядами. Она и сама все больше понимала, как сильно они хотят обладать тем, что принадлежит ей одной.

Вечер прошел как в тумане. Девушка иногда бросала короткие взгляды на супруга, сидящего по левую руку от нее. Сиалу явно нравилось все происходящее. Ему нравились завистливые взгляды мужчин и откровенно похотливые от женщин. Ему нравилось думать о том, как они представляли себе первую брачную ночь короля и королевы. Ему нравилось дразнить их и читать на лицах явные реакции.

Но больше всего ему нравилось наблюдать за Архелией, которая чувствовала себя как рыба, выброшенная на берег. Кажется, Сиалу никогда не надоедало провоцировать ее и наблюдать за ответами. Временами он прямо издевался над ней, склоняясь к ее шее и слегка прикасаясь губами к коже. Архелия вспыхивала, а придворных забавляла ее реакция.

Сиал едва не захохотал, когда «молодым» пришло время удалиться в опочивальню в сопровождении целой толпы, при которой они должны были раздеться до нижних рубашек и возлечь на постель.

Как только Архелия переступила порог спальни, как развернулась и недрогнувшим, командирским голосом отдала остальным приказ:

– Вон отсюда.

Придворные захлопали глазами – на их глазах рушились самые очаровательные традиции.

В итоге ей удалось выпроводить толпу и захлопнуть двери. Она со вздохом подошла к огромной постели и рухнула на нее прямо в одежде.

Сиал, наконец, позволил себе расхохотаться.

– Рада, что хоть кому-то из нас весело, – пробормотала Хели, лежа на животе и втягивая носом нежный запах надушенных шелковых простыней. – Я так устала от всего этого, что не могу даже пошевелиться.

Сиал перестал смеяться и, оторвавшись от стены, где стоял в своей любимой позе, подошел к кровати. Усевшись на нее, он принялся со знанием дела расстегивать десятки крючочков на платье Хели. Та удовлетворенно промычала что-то, не отрывая лица от простыней. Она уже привыкла к тому, что Сиал часто участвует в ее туалетах. Он не раз видел ее обнаженной, и она как-то даже перестала смущаться.

– Ваша первая брачная ночь, амари, – хохотнул он. – Вы желаете исполнить супружеский долг?

– Сволочь, – Хели торопливо слезла с кровати, направившись к расписной ширме в углу комнаты, чтобы самостоятельно снять платье и переодеться в ночную рубашку.

Заточение

День или ночь. Месяц или год. Каган потерял свет времени. Минута или час – все слилось в одну сплошную полосу мрака, которую он видел перед собой.

Здесь, глубоко под землей, глубже, чем любая из лабораторий Безглазых в замке Аламгира, было холодно.

Холодно до того, что первое время Каган трясся, но потом… Потом он понял, что засыпает.

Каган боялся спать. Боялся больше никогда не проснуться. По его прикидкам, он продержался трое суток, после чего провалился в глубокий сон. В своих первых снах Каган видел беззаботно смеющуюся Архелию, которая манила его за собой на зеленых просторах Каменного Гнезда. Ее волосы сверкали на солнце словно расплавленное золото.

Архелия. Его прекрасная и недосягаемая мечта, упрятавшая его под землю по наущению проклятых консортов.

Каган просыпался, дрожа от гнева, покрытый холодным потом от ужаса. Сколько прошло дней его заточения, а он до сих пор не мог поверить в то, что его обрекли на голодную смерть в этом запаянном драконьим пламенем склепе.

Позже он понял, что не погибнет от голода, как надеялся. Он знал, что это будет мучительным концом, но не получил и этого.

Яростно крича в склепе, он пытался вырваться из закаленных цепей и не мог. Драконья магия наделила его бессмертием, и он помнил, что в подобных условиях дракон не погибает, а лишь впадает в спячку до первых лучей солнца.

Но здесь не было солнца. Не было людей, не было еды, не было Архелии, не было надежды.

Каган чувствовал, как тело немеет и не сопротивлялся. Он не погибнет. Разум оставался чист и это его устраивало. Он помнил, как Архелия освободила Лихааракса, который провел несколько сотен лет среди мерзлых гор, покрытых снегом. Там тоже не было людей, не было солнца.

Не было тепла. Также, как здесь, в его склепе.

Одиночество угнетало больше всего. Каган отдал бы полжизни хоть за одну живую душу в этом склепе. Но его лишили и этого.

Проклятый Сиал. Проклятая Архелия.

Глаза Кагана быстро привыкли ко мраку и теперь ему казалось, что он в нем родился. Отчасти это было правдой. Каган не знал матери, а его хладнокровный и расчетливый отец был далек от идеала любящего родителя. Мрак, ночь, тень – они были его друзьями, так чего же он теперь сопротивляется, пытаясь увидеть солнце?..

Его солнце – это Архелия. Она – его путеводная звезда, ярче всего сиявшая на небосклоне. Звезда, обрекшая его на эту невыносимую жизнь.

Каган кричал. Кричал так, словно надеялся разрушить эти камни своим криком.

Все было бесполезно. Крики, попытки вырваться – все было предусмотрено Сиалом, Драконьей Погибелью. Теперь он станет Погибелью последней амари – Каган был в этом уверен.

Чем чаще Каган думал о том, что Архелия была его светом, тем больше убеждался в том, что свет – враг. Как и было с самого рождения. Каган обманывался, думая, что сумеет выбраться из мрака, который его скрывал и делал невидимым. Маленький черноволосый мальчик был рожден во мраке и теперь наказан за то, что вышел на свет.

Но как ни пытался Каган ненавидеть Архелию, стоило ему вспомнить лазурные глаза, как гнев улетучивался и к глазам подступали слезы.

Почему она так обошлась с ним?..

Каган понял, что разум отказывает ему, когда с таким трудом вспомнил, что он убил ее любовь – этого… как его звали…

Он хмурился, но не мог вспомнить, как его звали – любовь его путеводной звезды.

Он убил его.

Каган попробовал представить, что он сделал бы с человеком, который убил бы Архелию и едва сдержал крик.

Горячие слезы, текущие по ледяной коже, отрезвили его. Тепло. Слезы – это тепло. Тепло – и свет теперь его враги.

Каган мотнул головой, но теплые слезы остались на щеках, и он в тысячный раз в гневе рванул свои цепи. И в тысячный раз они не поддались ему.

Он рухнул на колени и волосы упали на глаза, закрывая обзор. Каган вдруг усмехнулся – обзор… У него и без этого нет обзора. Он уже изучил каждый оплавленный камень в своей тюрьме.

Увидит ли он когда-нибудь свет?..

Каган задрал голову, но не увидел ничего кроме черного, закоптелого камня.

Архелия заточила его здесь до конца его бессмертной жизни. Архелия подарила ему бессмертие, чтобы он мучился здесь вечно.

Каган обессилено опустился на колени и склонил голову. Толстые цепи снова раздражающе звякнули, но он уже привык к этому звуку. Это был один из немногих доступных ему звуков, так что он был рад и этому.

Каган потерял счет времени и теперь лишь смотрел насколько отрастают волосы. Три месяца, полгода, год… После он перестал считать. Холод брал свое и Каган спал все дольше. Время слилось в единую, непрерывную, невыносимую секунду. Природа милостиво позволяла ему не видеть снов и Каган все чаще старался погружаться в небытие, чтобы скоротать время.

Скоротать?.. На что он мог надеяться? Что Архелия вернется за ним, поняв, насколько Сиал жестокое и безразличное существо?.. Какие глупости!

Больше надежды было на то, что его здесь раскопают обычные смертные люди. Если их оставил в живых Сиал. А уж он-то должен был позаботиться о том, что Кагана никогда больше не найдут.

Значит, его единственные друзья – это мрак и вечность. И больше ничего.

Каган издал последний вздох и погрузился в глубокий, беспробудный сон.

* *

Кагану приснилась Архелия. Теперь она была стара. Ее волосы из золотых превратились в серебряные, а рядом стоял сгорбленный старик с алыми глазами. Старик пристально смотрел на Кагана, но тот не узнавал его. Мало ли на свете стариков с красными глазами?..

Вдруг Каган, ошеломленно вскрикнув, пробудился.

Он не сразу понял, где находится.

Тяжело дыша, Каган оглядывал странное помещение вокруг себя, похожее на склеп, опущенный в жаркое пламя. Вокруг было светло, но минуту спустя он понял, что света здесь не было. Это его глаза привыкли к вечному мраку, царящему здесь.

Он прислушался. Но как всегда сюда не доносился ни один звук. Гробовая тишина и абсолютный мрак, в котором он научился видеть лучше любой кошки. Каган попробовал шевельнуться и понял, что не может пошевелить ни одним пальцем. Он с трудом повернул голову и посмотрел на руку. Кожа была белой, словно Каган и не был рожден смуглым отцом.

"Что происходит?".. – пронеслось в его голове, пока он разглядывал свои неподвижные, белые пальцы.

Что пробудило его ото сна, который дарил спасение среди этого мрачного безмолвия? И в тысячный раз его разум унесся куда-то далеко, за пределы этого склепа. Но он забыл, как выглядит солнце, а потому картины представлялись ему окруженными мраком.

Его пробудила мощная вспышка магии, частью которой он стал. Своим внутренним оком Каган пригляделся и различил три свернутых клубочком силуэта. Это были маленькие порождения магии, маленькие драконы, появившиеся на свет.

«Не может быть…» – пронеслось в голове, и он попытался закричать, но закостеневшая грудь отказалась подыматься, чтобы дать вдохнуть воздуха и с губ Кагана сорвался невразумительный писк. На место растерянности пришла злость, а неудавшаяся попытка выразить возмущение и вовсе привела в бешенство. Он попытался дернуть рукой в цепях, но лишь ощутил чудовищную боль в застывшей конечности.

«Я могу чувствовать магию… Раньше не мог…» – короткие мысли роились в голове, и Каган снова начинал сердиться от того, что не может сформировать самую главную мысль, которая принесет спасение. – «Она копится… я ведь дракон… Если б я превратился… разорвал бы цепи…»

Он попытался глубоко вздохнуть, но у него не получилось. Воздух в склепе был тяжелым, влажным и холодным. Зима ли снаружи?..

Каган пришел к мысли, что для начала необходимо вернуть контроль над собственным телом. Он слегка повел головой и ощутил, как волосы скользнули по обнаженным плечам. Волосы едва достигали плеч.

Сердце Кагана забилось, как сумасшедшее. Так мало времени прошло?! Меньше года! Он меньше года находится здесь, а разум уже отказывает ему!