Катилось яблочко

Глава 10

Скромник приехал на съёмки раньше всех. Зеркальные стены медийного центра поглощали царящую на улице тьму, что даже шальной блик от фар проезжавшей машины не отражался, а терялся в пустоте. Гном поднялся на свой этаж, позажигал свет в коридорах, открыл жалюзи, поставил чайник. Ни одиночество, ни тишина, нарушаемая лишь звуком его шагов по плитке, не пугали его.

Скромник погрузился в какой-то вакуум, мешающий бояться и думать. Он делал привычные действия, но без какого-либо эмоционального сопровождения: не было ни страха, ни стыда, ни интереса. В голове круглосуточно стоял белый шум, не давая ему пережить и принять эмоции, отпустить ситуацию. Скромник существовал вне времени и пространства ради сегодняшнего дня, сегодняшних съёмок. Гордость затянула поводок на его шее и душила до помутнения рассудка. Он отыграет так, что съёмочная группа будет рукоплескать, что просмотры перейдут за два, за три миллиона, что Рина лично признается в своей неправоте.

Заварив чай — отрицая наличие кофе, который он терпел только из-за Муэрте — гном сел в гримерке в уголке, чтобы не отражаться ни в одном зеркале, и заиграл на гармони, готовясь к показательному выступлению. Из-за затянувшегося первого дня съёмок они не успели снять сцену с его песней, а после Рина и вовсе решила перенести её во вторую часть сказки. Гном ничего не сказал, даже не расстроился. Он продолжил утренние занятия на гармони, чувствуя отвращение и к мелодии, и к инструменту. Гном не хотел петь, не хотел, чтобы Рина или кто-либо ещё слышали дорогую ему мелодия, портили её своими комментариями и реакциями. Тот день съёмок разбил его сердце, и дальше позволять ковыряться в нем грязными пальцами Скромник не собирался.

Разогревшись, гном на минуту закрыл глаза. В тишине мыслей должен был появиться голос и вовлечь его в беседу о жизни, чувствах и происходящем вокруг, но Скромник уже не принадлежал самому себе и голос покинул его.

«Хочу пить», — вдруг родилось внутри желание, первое за сутки.

Гном заглянул в столовую, порылся в холодильнике, но кроме пары бутылок шампанского и хлеба ничего не нашёл. Тогда он, не включая свет, зашёл в кабинет Рины и схватил графин с соком. Огляделся. Какое-то конкретное желание у него не сформировалось, но в груди что-то заволновалось. Он один в кабинете Рины. Сколько же тайн хранят эти стены?

Поддавшись порыву, гном вытащил из-под стола клетку в полосу света из коридора. Птица внутри проснулась и забилась, ударяя крыльями об прутья.

— Я обещал тебе свободу, — прошептал Скромник, ловя блеск в глазах испуганного ворона. — Лети.

Быстро отстегнув крепления клетки, гном снял крышку и вытрусил ворона, замершего то ли от неожиданности, то ли от страха, на пол. Птица неуклюже поднялась на лапы, отпрыгнула от него.

— КАР! Кар-кар-кар, — что-то кричал ему водитель, надрывая горло.

— Я знаю, что ты хочешь обратиться. Но либо такая свобода, либо вечное заточение человеком. Что выберешь?

— Кар…

Ворон взглянул ему в глаза, вывернув шею, и Скромник заметил как по перьями покатились настоящие крупные слезы.

— Кар-кар-кар-кар! Кар!

Птица запрыгнула вокруг клетки, словно требуя вернуть её внутрь.

— Так, значит, неволя?

Ворон покачнулся, закрыв крыльями голову, а после вскочил на подоконник.

— Найди меня потом — и я подумаю, что сделать. Но пока только так.

Птица вдруг изогнула голову и ткнула клювом в графин на столе.

— Сок? Он околдовывает и расколдовывает?

— Кар.

— Так может тебе налить?

Ворон покачал клювом, сокрушаясь недогадливостью гнома, и коснулся лапой оконной рамы, намекая.

— Не теряйся, — шепнул ему на прощание Скромник.

Птица последний раз глянула на него мокрыми от слез глазами и устремилась во тьму.

Гном захлопнул окно, оборвав порыв холодного воздуха, и забросил пустую клетку под стол. Когда Рина придет, ее будет ждать сюрприз. Разлив по бокалам гранатовый сок, он залпом опустошил бокал. Приятный туман появился в голове, по мышцам пробежала рябь. Скромник почувствовал слабость в ногах, свалился на кресло, комната вокруг куда-то поехала… Пару минут его мутило, тело словно сопротивлялось, но после спокойствие вернулось вместе со способностью чувствовать. Злость забрал туман. Гном ещё чувствовал обиду на Рину и решимость, но вакуум лопнул.

«И что же мне делать ещё столько времени?» — подумал Скромник, протерев глаза.

Он, все ещё не твёрдо стоя на ногах, завалился в техническую комнату, вдоль стены которой громоздились светобоксы, лампы, микрофоны и прочая аппаратура.

«Я столько раз видел, как их собирают…»

Скромник вытащил из мешка первую попавшуюся лампу и, немного повоевав с ней, водрузил на подставку. Руки пошли дальше, хватая штативы, светобоксы, тележки, пробуждая их к работе. Гном и сам не заметил, как начал насвистывать мелодию. Когда в комнате уже не осталось свободного места, он с чувством выполненного долга вернулся в гримёрку и завалился на диван, готовый проспать и весь день, и весь век.

***

— Эй, работяга, просыпайся, — толкал гнома Тёмушка. — Утро уже, скоро съемники.

Скромник оторвал от дивана тяжёлую, как тыкву, голову и оглянулся. Гримёрка кипела, как обычно, но, на удивление, ни один из посторонних звуков не разбудил его.

— Ты во сколько пришел? Хлеб отобрал у нас, собрал все.

— Очень рано.

— Волновался? Перестань. Скоро все вернётся на круги своя.

— Рина пришла?

— Да, уже как несколько часов. Сказала дать тебе поспать.

— Ладно.

— Не кисни, — потрепал его по голове продюсер.

Весь цикл подготовки начался заново: гнома заковали в костюм, загримировали, перед переходом в тот мир даже покормили, и отправили прогревать пони. Скромник зашёл на переполненную людьми съёмочную площадку, посреди которой Рина в странном облегающем платье, обшитом черным фатином, раздавала команды. Сначала гном хотел подойти к ней, поздороваться, услышать привычные напутствия, но передумал: ему не нужна поддержка Рины, он справится сам. Встав перед зеркалом, Скромник быстро окинул себя взглядом и шагнул в другой мир, не закрыв глаза, не оглянувшись. А вот Рина на него посмотрела. И улыбнулась.

Съёмки начались с той самой сцены с гармошкой. Гном на привале, под раскидистой елью и, обращаясь к самому себе и природе, играл мелодию. Не ту, о которой мечтал, которую знал наизусть, а придуманную за вечер, обычную, не наполненную его воспоминаниями. Скромник любовался небом и высокими елями, а рот произносил бездушные и бессмысленные для него звуки. Не так он представлял это момент, свой триумф, не эти чувства гном хотел испытывать. Прозвучали последние аккорды, гармонь стихла.

— Стоп, снято!

— Огонь, Серый, — показался два пальца вверх Тёмушка.

Съемочная группа похлопала ему. Гном скромно улыбнулся, внутренне ожидая того самого голоса. Но он не прозвучал. Скромник вернулся к подстилке в тенёчке и, лениво развалившись, пролистал сценарий.

«Мы сняли финал и вступление. Может, что-то они досняли вечером, после моего ухода. Тогда оставались сцены взаимодействия Амарель и принца: где королева крадёт у меня «Книгу жизни», чтобы использовать ее для уничтожения лесного народа; где влюбляется в него и отдает книгу; где принц ее кусает и обращает в монстра; где они уничтожают книгу».

«Хотел быть принцем, а стал изгнанником» — подумал он. — «Это ведь я должен быть её возлюбленным… но снова принцесса досталась не гному».

Скромник пробежался глазами по второй части сказки.

«Перестаралась Рина с мрачностью, ужасы какие-то. Я будто не борец за справедливость и спаситель, а убийца и тиран, который мешает чужому счастью. Мы же планировали простую сказку с королевской свадьбой! Нет, подавайте ей экшен, драму! То-то никто не шёл на ведущего», — откусил гном злобно кусок яблока.

— Сцена четыре: Златан и советники в кабинете!

Тёмушка провел Скромника по большому заброшенному замку до локации, где стояло всего две-три камеры и четыре человека. Гном, не дождавшись указаний Рины, сел во главе стола на самый большой и красивый стул. «Разве я не буду в нем выглядеть нелепо?» — удивился гном выбору мебели. Перед ним стояли, поблескивая в свете факелов, бокалы с темно-красной жидкостью, тарелки с фруктами и сыром, небрежно валялись карты, перечерканные и продырявленные, сидели за столом советники, у стены бросался искрами камин. Скромник напустил на себя грозный вид и вальяжно развалился на троне.

— Сцена четыре, дубль один!

Секунд пять не происходило ничего — лишь камин трещал на заднем фоне, потом Скромник взял бокал и неаккуратно отхлебнул, пролив половину на чёрный грязный плащ. Министры напротив него ёрзали на стуле и прятали глаза.

— Что сейчас там происходит? — сипло спросил гном, вытерев рукавом рот.

— Не оценил народ союза, Ваше Высочество. Слухи ходят, всякое люди говорят. Не нравится им, что лесные твари могут свободно гулять среди них. Не знают, что королева тоже… — министр осекся, трусливо глянув на своего принца.

— Что тоже?

— Обращена. Ночью во дворец никого не пускают, прислугу сократили в несколько раз, оставив только доверенных людей. Они скрывают.

— Никто не знает, что принц — полукровка и может обращаться, да и о сущности королевы тоже. Нехорошо обманывать народ, нехорошо, — цокнул Скромник и сделала ещё глоток. Какой-то живительной силой наполнял его сок, развязывал язык. — Придётся взять эту сложную миссию в свои руки, стать лучом во тьме крестьянского невежества!

— Вы хотите устроить мятеж? — ахнул советник.

— Я? Ни в коем случае. Мы лишь поднесем спичку к выгребной яме — она сама вспыхнет. Заложим семечку сомнений — скажем, что скорая свадьбы была при особых обстоятельствах, потом польем его — найдём тварь, обращающуюся в человека так же, как и принц. Народ соединит два и два. Тем более ненависть к лесным жителям, заполонивших их город, к тому времени достигнет пика, а известие, что королева — монстр, сокрушит их терпение.

— Но как же мы такое совершим? Дело требует особой, так сказать, деликатности и секретности. Если они что-то заподозрят, то лесные жители сметут наше королевство с лица земли.

— Это я у вас должен спрашивать, Жак. Вы мой советник или кто?

— Конечно, Ваше Высочество, я приложу все силы для…

— Довольно. Дела говорят громче слов.

Советник покорно склонил голову.

— Это долгое дело, — объявил Скромник. — Но, если получится, мы избавим этот мир от демонов без всякой «Книги жизни». И в этот раз женская слабость нам не помешает.

— Стоп, снято!

Гном выдохнул и осушил бокал. Туман на этот раз погрузил Скромника в приятную истому, нежели в беспамятство.

— У тебя классно получилось, — подмигнул ему Митрофанушка. — Мурашки по коже от такой серьёзности и злобы.

— Спасибо. Я стараюсь проникнуться чувствами героя, чтобы лучше отыграть.

— Смотри не увлекался. Златан — отвергнутый безумец, а не доблестный герой.

«Так я и думал».

— Не переживай. Что могу сделать я?

— Разве что покорить железное пурпурное сердце, — шепнул ему братец.

«Да там и с киркой долбить будешь — ни на шаг не продвинешься. Нет, не пойду первым, захочет — пусть сама подойдёт».