Делион. По следам древней печати

Каждая гробница была по-своему уникальна, видимо герцоги еще при жизни планировали отличиться своими каменными плитами. В некоторых нишах были похоронены супружеские пары, их каменные лики были спокойны и лишены сует мирской жизни, по-своему величественны, но что-то было еще в этих рельефных изображениях. Рядом с еще одной гробницей Флавиан заметил широкую у основания, а затем сужающуюся расписную погребную урну, судя по всему здесь был захоронен прах любимого питомца этого герцога. Надпись на урне была сделана на древнем речноземном наречии, которого Флавиан естественно не знал. Третья гробница, пожалуй, была самой уникальной среди всех остальных — на надгробной плите были выполнены из камня фигуры воронов в натуральную величину. Пастушка поразило насколько они выглядели настоящими — все птицы были изображены в действии. Один из воронов молчаливо дремал, прикрыв свои глаза, второй, расправив крылья, пытался упорхнуть подальше, третий же вычесывал себя собственным клювом, оперив свое правое крыло. Бородатое лицо короля было суровым, его лик был вытянутым и узким, а на его челе изобразили узкую корону, больше похожую на большое кольцо с зубчиками. Скульптор искусно передал в камне длинную узкую бороду, доходившую почти до пояса.

— Айда мальчик, — поторопила Мерьи Флавиана, но тот не мог оторваться от этого погребального сооружения.

— Кто это? — задал вопрос юноша, прикладывая свою руку на холодную и пыльную плиту.

Он ощутил влажные капельки, стекавшие с потолка ниши и крупицы мелких камней. Складывалось странное ощущение, что несмотря на прохладу камня, гробница источала мощную силу.

— Это Орфанк, последний король Речноземья, — ответила Мэрьи и Флавиану показалось странным, что она остановилась и подошла к каменной нише. — Во время Великой Войны он командовал правым флангом войска и пал на поле битвы.

— Последний король? — Флавиан нагнулся над ликом владыки, сам того не понимая, что он хочет узреть в этом величественном и спокойном лице.

— После Великой Войны Речноземье так и не оправилось, — ответила Мерьи. — Странно, у нас любой малек знает об этом. Империя приняла протекторат над Речноземьем.

Сетьюд никогда не смог бы себе представить, что древние катакомбы, коими пугали многих детишек, приписывая им и приведений, и страшных духов, станет для него спокойным и умиротворяющим местом.

— Айда, мыслится, Гонорий уже заждался нас, — произнесла Клоповница и не дожидаясь Флавиана, пошагала на источник света.

Пастух брел следом за женщиной, постоянно натыкаясь своей рукой на перевязь вокруг раны. Это место уже практически не болело, но юноша ощущал каждое сердцебиение и потоки крови, это было скорее неприятно, чем больно.

Совсем скоро они добрались до выхода — он был столь узким, что два человека плечом к плечу не смогли бы протиснуться. Вход охраняли две каменных фигуры рыцаря, державшие свой меч острием вверх. Головы рыцарей были закованы в шлемы, но Флавиану казалось, что лишенные речи фигуры постоянно наблюдают за ним. Они выбрались к крутым ступеням, здесь уже вовсю горели яркие всполохи факелов.

Флавиан не сразу догадался, где он очутился. Это был тот самый храм Фонарщика — гигантское изваяние бога стояло к нему спиной, правая рука божества была воздета вверх, и в ней горел неугасаемый фонарь, способный развеять любой мрак.

"Иронично", — подумал про себя Сетьюд, вспоминая, что именно жажда посетить храм выволокла его из трактира.

В храме слышались приглушенные голоса собравшихся, которые, однако эхом разносились под крышей этого исполинского храма. Мерьи и Флавиан обошли по левой стороне, их шаги были приглушаемы мраморным полом священного места. Вскоре, у алтаря, неподалеку от гробницы жены Ордерика, Флавиан увидел силуэты присутствующих людей. Они стояли полукруглом и что-то бурно обсуждали на странной помеси имперского наречия и речноземного языка.

— А вот и наш герой, — произнес жрец, расставив руки в приветственном жесте. — Как твое самочувствие, мальчик?

Поразительно как он отличался от того священника, что предстал перед ними вчерашним днем.

— Благодарю, мне уже лучше, — кивком ответил мальчик.

Флавиан хотел опустить глаза, но любопытство взяло вверх. Он бегающим взглядом обвел присутствующих здесь людей и никто, кроме того здоровяка не показался ему знакомым. К тому же в храме, не смотря на яркое неугасимое пламя Фонарщика, было уж слишком темно, сегодняшняя ночь показалась северянину одной из самых темных на его памяти.

— Желаешь вкусить пищи, дабы подкрепиться? — поинтересовался Гонорий у раненного.

Флавиан признался бы честно, что аппетит сейчас у него отсутствовал. Но набраться сил стоило, к тому же неизвестно, как далеко зайдет их беседа, Сетьюд был намерен рассказать все о своих снах, дабы, как говорит пословица, расставить всех богов по Колесу.

— Можно, — кивнул северянин.

Выражение лица священнослужителя никак не переменилось. Казалось, он был готов к такому развитию событий.

— Что ж, тогда посетим трапезную и поговорим с тобой наедине, — жрец взял юношу под руку и повел его в сторону одного из проходов, соделанных в стене.

Сделав всего несколько шагов, Гонорий обернулся к собравшимся людям.

— Как только от герцога вернется Фульк, сразу сообщите мне, — распорядился жрец.

Трапезная располагалась в отдельной пристройке храма, и в отличие от самого культового сооружения, она была не круглой, а прямоугольной и совсем небольшой. На столе уже стояли яства, крупными кусками был нарезан желтый и ароматный сыр, в отдельной деревянной посуде лежало копченное куриное мясо, во главе стола находился душистый и мягкий хлеб.

— Преломишь со мной хлеб? — жрец отодвинул для Флавиана стул, что весьма польстило северянину.

— Да.

— Вино? Оно поможет восстановиться твоей крови.

— Пожалуй, — согласился Флавиан.

В дальнем углу трапезной, неподалеку от входа на кухню стояли фигурки речных духов — русалки, нимфиды и большая рыба с человеческими ногами. Флавиан в очередной раз удивился переплетением речноземной и имперской культуры, которая создала Риверленд в его теперешнем виде.

Взболтав вино в амфоре, Гонорий налил его в бронзовую чашу и подал юноше. Северянин совершенно позабыв о правилах приличия и этики пригубил сосуд, наслаждаясь изысканным забродившим виноградным напитком. Он был в меру сладким и душистым, сразу же ударив по голове.

Жрец улыбнулся, и налив себе в чашу вина, оставил амфору на столе. Он сел прямо напротив Флавиана, в трапезной, за счет ее небольшого размера и кухни, где горел очаг, было довольно тепло после прохлады бесконечных катакомб.

— Тебя зовут Флавиан, верно я измыслил?

— Да, патре, — кивнул головой юноша.

Сетьюд потянулся к пышному хлебу и отломил себе краюху. Взяв шмат сала, он с удовольствием откусил этот деликатес, подумав о том, как давно не ел свинины. Сдобрив все это глотком вина, Флавиан понял, что он почти наелся, но трапезу конечно не прервал.

— Расскажи о себе, — попросил жрец, который даже за столом не снимал своего капюшона.

Прошло совсем немного времени и заповеди на его капюшоне перестали напоминать Флавиану эшафот Диньера. Пастух замялся. Он даже не знал с чего начать.

— Моя родина на севере, я из Пятихолмия, — начал говорить Флавиан, как только прожевал откусанную мясную прослойку свинины. — Обстоятельства сложились так, что мне и моему другу Аргию, пришлось сбежать из Утворта, бросив все на произвол судьбы.

Глаза Флавиана помутнели. В его голове сложились те страшные образы гибнущего родного поселка, Тьма окутывала тихую и спокойную деревню, не только помешав привычному складу жизни, но и уничтожив ее полностью. Его мысли снова обратились к Аргию, каждое действие Галария, хотя тот и обещал, ни на йоту не приближал их чтобы найти Аргия. Сетьюду словно вновь протянули к душе невидимую руку, и та обнаружила зияющую дыру, что самостоятельно разрасталась с каждым днем.

— Что случилось в Утворте? — поинтересовался Гонорий, прервавший трапезу, он внимательно слушал каждое слово Флавиана.

— Тьма наступала, — Флавиан вновь вспомнил то самое черное облако, которое не могло пропустить света, уничтожавшая все на своем пути. — Она пришла к нам. Я видел Павших. По крайней мере одного из них. Тьма умертвила Утворт. Того места, где я вылез из материнского чрева больше нет. Мы с Аргием умудрились как-то спастись, но в итоге я попал в плен к инквизитору.

Воспоминания словно бы заставили старые раны вновь заболеть, Флавиан поморщился, вспоминая каждый удар бичом. Вонь от пота, мочи и кала, мухи, облепившие свежие раны, и этот зверь, стегающий плоть юноши.

— Но ты оттуда сбежал, — кивнул с сочувствующим взглядом Гонорий. — До нашего города сороки на своих хвостах приносили слухи о той буче, что случилась в стенах Диньера.

Аппетит исчез, был стерт, словно надпись на песочном пляжу после морской волны. Флавиан лениво пережевывал очередной кусок хлеба, тот сопротивлялся и не лез в желудок. Чтобы как-то ускорить процесс, юноша осушил чашу до последнего глотка.

— Меня спас Галарий, — Флавиан даже не осознавал, что говорить с Гонорием на откровенные темы.

Честно говоря, за все это время после побега из Утворта, он так ни с кем и не говорил. Гонорий был первым, кто выслушивал его. Своеобразная исповедь.

— Ты говоришь складно, мальчик, — тень улыбки проскользнула по лицу жреца. — Тебя обучали грамоте? Умеешь писать, читать? Я вижу, ты даже несколько знаком с историей нашего города.

Вино горячило, Сетьюд совершенно позабыл о своей ране. Приятная жидкость растекалась по всему телу, в трапезной теперь стало еще приятнее. Казалось, что это помещение по сравнению с пустым гигантским храмом было уютным, был в нем какой-то шарм.

— Дядя, да, — кивнул головой северянин. — Когда дядя меня навещал, он привозил мне всякие книги, давая матушки наказ. Читать и писать меня научила матушка. Я был единственным мальчиком, кроме сына старосты, кто умеет читать, считать и писать.

— Интересно, — ответил жрец и на несколько секунд умолк. — Скажи, тебе снятся сны?

Флавиан перестал жевать, моментально реакций выдав себя. Казалось, что жрец знал о его таинственных сновидениях, о вороне, что посещает сны пастуха и о данных им пророчествах. На этот раз юноша решил не юлить, и ответить прямо, к тому же, был ли смысл врать? Даже если жрец враг, что маловероятно, то Флавиану не сбежать из храма незаметно.

— Это та причина, по которой я пустился через темень, к вам, патре, — произнес Сетьюд, вспоминая нарекание капеллана Родриго. — Мне кажется, что сны мне снятся всю мою жизнь, но я их не помню.

Сетьюду показалось, что он сболтнул лишнего. Но отступать было поздно, шаткий мост, через который побрел Флавиан трещал и развалился на кусочки, ступени падали в гигантскую пропасть.

— Тебе снится ворон, — это был скорее не вопрос, а утверждение, на которое Сетьюд должен был согласиться.

Северянин вспомнил свое последнее сновидение — жуткое и пугающее, слова слепой птицы до сих пор звенели в его ушах.