Делион. По следам древней печати

Глава 8

Восточная Марка — одно из герцогств Речноземья, граничит с Кольцегорьем, где издревле обитала нежить. Поэтому Рэвенфилд — столица Восточной Марки, что находится на самой границе с Мертвенными Курганами, стал оплотом для всех рыцарей, мерзавцев и мятежников, пытающихся искупить свою вину или выполнить свою клятву. Еще пять сотен лет назад на границе были построены двенадцать крепостей с сигнальными огнями, некоторые из которых уже давно пришли в негодность.

(С) Путеводитель по Делиону

Фонарщик еще не зажег небесное огненное колесо на небосводе, но редкие лучи Светила уже начали ласкать влажную от росы землю. В столь раннее утро Столберг казался вымершим заброшенным поселением, в спешке покидающие поселение хозяева перебили всю свою домашнюю живность и взяли ее мясо с собой. Ни курей, ни овец, ни свиней, лишь только одинокий пес боевой старухи отреагировал на появление Галария ленивым лаем.

Страж проснулся спозаранку, еще до восхода Светила и не стал будить юного спутника. Накинув свой плащ с двенадцатиконечным колесом и нацепив на пояс ножны с мечом, Галарий вышел из харчевни и направился на другой конец деревне. Ночью прошел дождь, но судя по всему он не был сильным — дорогу не размыло, а влага с соломенных крыш деревянных домов и крылец уже начала испаряться, окрестный воздух наполнился запахом влажной древесины и сырости утреннего тумана.

Галарий обратил внимание на этот дом, еще, когда они направлялись в Столберг. Халупа стояла на отшибе деревни, в сотне шагах от поселения, на небольшом пригорке. Она была огорожена деревянным штакетником, покосившимся от старости и поросшим крапивой и лопухами. Деревянная калитка во двор не была заперта и страж свободно проник во внутрь. Во дворе стояла вонь от старого навоза, неприятный запах источал низкий покрытый соломой свинарник, но животины внутри не было. Между хатой и свинарником стояла широкобортная двухосевая телега, на которую были погружены семь деревянных бочек — следы от колес телеги можно было легко заметить на влажной земле. Одни из них были глубокими, там, где телега ехала нагруженной, другие же наоборот — поверхностными.

Страж не спешил в изучении деталей, методично отмечая каждую из них. Он присел на корточки и начал осматривать следы. Картина вырисовывалась банальная — телега выезжала из подворья пустой, а сюда заезжала груженной, самая глубокая колея вела к задним колесам телеги. Более ее не трогали. По бортам телеги были намешаны и другие следы. Одни явно были мужские, этот человек носил лапти солидного размера с длинной стопой. Более прочего эти следы были оставлены у тягла телеги, видимо мужик распрягал свою подкованную лошадь, от верхового животного тут тоже было достаточно следов. Галарий практически был уверен в том, что это были следы убитого Жона. Но на подсохшей грязи страж смог рассмотреть другие следы — небольшого размера и совсем не глубокие, едва различимые, словно этот человек порхал над подворьем. Эти следы принадлежали либо ребенку, либо миниатюрной женщине.

Рыжебородый забрался на борт телеги и приоткрыл одну из семи бочек.

— Перевозили зерно, — отметил для себя страж, заметив на дне бочки остаток зерен и поломанные под весом старые колосья.

Но тут было что-то еще, воин чувствовал это. В воздухе витали странные тонкие метафизические вибрации и едва уловимый запах. Галарий не мог вспомнить, чему или кому он мог принадлежать. Он прикрыл глаза и ему потребовалось некоторое время, чтобы полностью расслабиться. Окружающие запахи сена, грязи и свиного навоза растворились в воздухе, словно их и не было. Щебетание птиц и легкие дуновения утреннего ветра исчезли также легко, как и сенсорные ощущения. Все земные мысли покинули голову стража, и он начал медленно метафизически отделяться от окружающей его реальности бытия. Совершенно не спеша, член древнего ордена начал медленно окунаться в окружающей его эфир, пока состояние этого эфира не обволокло его полностью, словно ребенка в утробе матери. Прошло еще какое-то время, прежде чем страж оказался в безбрежном океане метафизической вселенной эфира. Весь окружающий мир потускнел, словно растерял все краски, теперь Галарий воспринимал его в сотнях оттенков серых и черно-белых тонов.

Он воспользовался "Окулус Теос", что в переводе значит "божественный взгляд. Этот тип магии был способен отследить в метафизическом отражении мира из бытия любое колебание эфира — негативные и позитивные эмоции, степень искажения, и опытные стражи могли даже сказать точное время, когда происходили все эти действия.

Такое состояние стража в эфирном пространстве могло быть полезным — он мог узнать сколько лет этой повозки или отследить движение людей по их эмоциям. Но если прошло уже много времени с момента действа, все это стирается, точнее вымывается, словно песочный замок с берега бушующего моря. Если здесь было одно из порождений Скверны — оскверненного эфира, то она могла оставить здесь свой гнусный и более явный яркий след. Стражи называют такие следы "возбуждением" или "возмущением" эфира, скверна словно разрезает ментальное пространство, оставляя после себя оскверненные метафизические следы. Это сродни с тем, если человек в грязных сандалиях войдет в зал с кристально чистым мраморным полом. Однако, скверна может затянуться благодатным эфиром в течении какого-то времени. А в тех местах Делиона, где грань между материальным миром и эфиром особенно тонка образуются аномалии.

Галарий отметил для себя, что возмущение эфира здесь отсутствовало. Кто бы ни был здесь вместе с Жоном, этот человек не являлся детищем Тьмы. Страж вышел из "Окулус Теос" и вновь оказался в материальном мире. Уши постепенно начали воспринимать знакомое щебетание птиц, а руки, сначала покалывая, стали ощущать древесную шершавую бочку. Вылазки в эфир, которые среди стражей называют еще "границей" отнимает немало сил, но Галарий часто практиковал такое и старался расходовать сил по минимуму. Рыжебородый понимал, что если молва о вампире в Рэвенфилде была правдой, а не вымыслом простолюдинов, то скорее он был как-то связан и с печатью, и с убийствами в городском замке, и с похищением дочери герцога. Такое количество странных обстоятельств просто не могло быть обычным совпадением.

Воин спрыгнул с телеги и решил продолжить свои исследование, но уже в жилище Жона. Половица крыльца устало и протяжно скрипнула под тяжелым сапогом стража, скоба на двери, которая была вместо ручки, была перекошена набекрень. Он открыл дверь и вошел во внутрь помещения. Дом был не ухожен — толстый слой пыли и небольшие бочонки из-под пива валялись рядом с печью. Воняло затхлостью и мочой. Железных запахом пахла застывшая кровь, Галарий сразу же обнаружил ее возле лежака, набитого гусиным пухом. Медленно ступая по рыхлому воин прошел до места убийства и присев на корточки, провел двумя пальцами по алой жидкости. Кровь уже впиталась в гниющую половицу, но сама древесина была трухлявой и влажной. Значительной находкой стал пустой кошель, который лежал поодаль от места убийства, верхняя его часть была забрызгана кровью свинопаса.

Галарий заглянул в кошель, и он ожидаемо оказался пустым. Страж сделал предположение, что если рядом с кошелем нет крови, а его махровый материал пропитан алой жидкостью, то он должен был быть одет на пояс жертвы во время убийства. Рыжебородый встал на оба колена и начал отдирать половицы одну за другой. Ржавые гвозди позволили снять половицы со скрипом. Несмотря на заколоченные окна, толика света из различных щелей дома проникали во внутрь, и воин не смог пропустить блестящую серебряную монету. Он взял ее в руки и осмотрел сначала аверс, затем и реверс.

— Серебряный дукат, — такие монеты в простонародье называются грифонами.

Страж закрыл глаза и начал постепенно погружаться в пучину эфира.

Мир стал практически бесцветным, преобладали лишь тысячи градаций серого цвета. Здесь не существовало никакой жизни, лишь только потоки энергии, тонкими струйками прорезающие все бытие. Страж смог разглядеть только две четких эмоции. Первой эмоцией был чудовищный первобытный страх, от которого даже Галарий отшатнулся. То был страж жертвы, встретившийся со своим охотником. Вторая эмоция, скомканная и яркая — ликование и радость, практически эйфория. Но Галарий понимал, что это была эмоция не убийцы, а кого-то другого. И рыжий знал, кем может быть этот человек.

***

Утренние яркие лучи забрезжили через мутное грязное окно, подоконник которого был усыпан трупами мух. Как только Флавиан открыл глаза, он увидел у изножья его деревянной кровати Галария в полном доспехе и накинутым плащом.

«Неужели он и спит в этих железяках?»

— Нам пора, — произнес страж и направился к выходу из комнатушки.

После сытного ужина, Флавиан провалился в глубокий блаженный сон. Несмотря на неудобную и жесткую кровать, этот рассадник клопов, он проспал от заката и до рассвета. Все же открыв свои глаза, он понял, что не совсем выспался и несколько минут рассматривал деревянный отсыревший потолок, пытаясь оклематься от сна. Сначала он почесал свою руку, а затем и спину, только через несколько мгновений осознав, почему Мерьи в деревни называли Клоповницей. Чуть выше кисти было покраснение, высыпали алые пятна, которые жутко чесались.

"Проклятые клопы!", — выругался про себя пастух, поднимаясь с лежанки.

Но все же кровать с клопами была предпочтительнее, чем непрогретая твердая земля.

"Мы всегда должны выбирать между малым и большим злом".

Флавиан вышел из харчевни и направился к бочке, наполненной дождевой водой. Умывшись в прохладной воде, его нашла Мерьи и поприветствовала гостя.

— Благословенное нимфидами утро! — произнесла хозяйка постоялого двора, подмигнув гостю. — Пока мы ждем Жирака, я накормлю вас пирогами.

Они позавтракали пирогами с зеленью и яйцом, запив утреннее лакомство отваром из чайного гриба. Вскоре, Галарий, который едва притронулся к еде и Мерьи удалились на улицу, а Флавиан остался один на один с пирогами. Через некоторое время в помещение вошел насупившийся страж и жизнерадостная хозяйка дома.

— Пойдем, травник уже ждет нас, — Галарий все утро ходил с миной полного безразличия.

Флавиан поблагодарил пышную даму за предоставленный кров, и вышел вслед за стражем. Кромка тумана еще расстилалась над медленно текущей рекой, только при свете Светила юноша смог разглядеть несколько деревянных идолов, которые возвышались над речной гладью. Одним из идолов была вырезанная из вяза дама с миловидным лицом, поднявшая в молитве руки над речной водой. Вторым идолом, обращенным к деревне был седой старец с суровым взглядом, интересно было то, что на него была накинута рыбацкая сеть.

Рыжебородый уже стоял рядом с седовласым мужчиной, с большим пивным животом. Его густые брови нависали над кажущимися тяжелыми очами, под которыми были темные синие мешки. Видимо этим человеком и был травник Жирак, о котором говорила Мерьи.

Небо было чистым, как никогда. Ни единого облачка и Светило смело и беспрепятственно восходило над речными землями, щедро поливая их собственными лучами.