Делион. По следам древней печати

Глава 9

Для нас, имперцев, речноземное рыцарство кажется давно устаревшим консервативным институтом, однако, нам многому можно научиться у них. Рыцари Речноземья — дисциплинированны и никогда не дрогнут под натиском врага, они презирают всякую трусость, а сребролюбие для них страшный гнев. Они еще не почитают наших богов, но преклоняют колено каждое утро перед Девой Битвы, той самой, что некогда уничтожила графа Люция и бесследно исчезла со страниц истории. Они могут в едином порыве выступить в алтарный поход против своего врага, того, коего изберут советом большинства.

(с) Путеводитель по Делиону.

— Тут наши пути расходятся друзья, — произнес Жирак на шепелявом речноземном акценте, остановившись на перекрестке. — Посоветую вам, держаться центральной улицы, она приведет вас к постоялому двору сара Лебизье. Он пошти что находится у верхнего города, вы сразу узнаете его по большой коричневой вывески, оное называется «Усталый волк». Аще, и флигель здоровый и скрипучий, мимо тошно не пройдете. Варево вкусное у него, женушка трудится на кухне в поте лица, передавайте от меня поклон.

Помахав соломенной шляпой чужестранцам, травник отправился к северной части города через узкие улочки, которые разделяли нагроможденные друг на друга дома. Флавиан и Галарий остались стоять на главном тракте, который назывался «навозной улицей», что свидетельствовало о чистоте этого места. Тягловые волы, запряженные в телеги лошади, торговые караваны и рыцарские кони постоянно курсировали по центральной артерии Рэвенфилда, тянувшейся от донжона за внутренней стеной, к центральному тракту. От такого количества животных вся улица была покрыта большим количеством навоза и здесь стояла жуткая вонь. Пастух старался прикрыть свой нос ладонью, однако пахучий воздух проникал повсюду. Речноземцы, кажется, привыкли к такому обилию запахов и это ничуть не смущало их. Вид пришельцев, сошедших с телеги травника, был для них не особо то интересен, каждый из местных продолжал заниматься своими делами. Здесь каждый день можно было увидеть, как знатных рыцарей со всех земель Речноземья, так и авантюристов из других краев Делиона, которых привлекал сам Рэвенфилд. Помимо того, что часть воинов из имперских легионов продолжала нести свою службу на пограничных заставах, рядом с землями нежити, все речноземцы платили особую подать — одну двадцатую от своих доходов, которая шла прямиком в лапы герцога Ордерика.

Эта подать называлась вороньим налогом и облагалась им вся провинция Риверланд, так было устроена испокон веков. Таким образом, часть их денег уходила на выплаты жалования безземельным рыцарям, наемникам и авантюристам, которые несли постоянный дозор и участвовали в разведывательных рейдах к границам с землями нежити, а часть денег уходила на восстановления укрепления и содержания многочисленных рыцарских конюшен. Другая часть уходила на поддержание застав в приличном виде, ибо это были первые субъекты для нападения вампиров и другой нежити. В свою очередь имперцы помогали и своими финансами в этом деле, потому как, легионеры из метрополии несли там свою службу. Крестьяне платили натуральным оброком — морковью, капустой, редькой, репой и животным приплодом. В общем, Рэвенфилд был местом, где переплетались как имперские амбиции и их военное право, рыцарская доблесть речноземцев и их служение Деве Битвы, и наемнический профессионализм, который мог войти с прикосновение и с духом авантюризма различных стаек бандитов, пришедших сюда со всех концов Империи. Как потом Флавиан узнает, здесь трудились и цверги, со своими хитрыми пушками, секрет которых они так яростно оберегали от остальных существ Делиона, а в верхнем городе была открыта торговая фактория альвов, которые продавали свои знаменитые луки по завышенным ценам. Рэвенфилд оставался местом синкретизма и несмотря на свое географическое местоположение был слиянием различных культур, верований и менталитетов, пусть и не всегда мирно существовавших друг с другом.

Жирак уже скрылся за холмистыми улицами, где тесно переплетались более мелкие улочки, с нагроможденными здесь домами. Казалось, что город задыхался от перенаселения и только «навозная улица» была местом, где можно было хоть как-то развернуться. Скорее всего эта улица и являлась самым широким местом во всем нижнем городе

Путники двинулись куда им посоветовал идти Жирак. Верхний город найти было не трудно, его можно было рассмотреть практически со всей близлежащей местности. Он был построен на высоком холме, и он был отделен от другой части Рэвенфилда широкими высотными стенами, которые были облеплены, словно рыба чешуей, тысячами или даже десятками тысяч воинов. Флавиан поднял свой взгляд и лицезрел поверх черепичных покатых крыш мощные стены Верхнего города и высокий донжон, возвышающийся над всем Рэвенфилдом. Пастух еще никогда не видел столь величественного города, и он поразил его в самое сердце. А ведь Вороний город считался по речноземным меркам не самым большим поселением. Бывали и больше. Например, Амалия — столица провинции, или Нереидия — главный город Трехречья. Юнец видел эти великолепные города с висячими фонтанами, круглодонными цветущими садами на картинках в своих книгах и желал увидеть теперь их наяву. Но Рэвенфилд отличался от того, что изображалось в книгах — вместо пышных садов здесь грудились уродливые дома с покатой черепичной крышей, красивые фонтаны здесь заменялись торговыми ларьками, а вместо душистых цветов и восточных пальм — кучи навоза и сплошная антисанитария.

Но красота и великолепность Вороньего города, его мощь и великолепие тесно соприкасается с обратной стороной этой монеты — запахи в Рэвенфилде были на порядок хуже, а сам город был гаже, самым больших конюшен, которые видел Флавиан, здесь было полно преступников, бродяг, больных, шлюх и попрошаек. Эти социальные группы людей были неотъемлемой частью любого цивилизованного города.

«Чем больше шлюх и попрошаек в городе, тем богаче и величественнее город», — так сказал один из анонимных хронистов.

Флавиан побоялся представить, что таким образом творится в Фикии — самом большом городе Империи, который является ее столицей.

Рыцари курсировали по «навозной улице» и Флавиан никогда не видел их еще в таком количестве как здесь. За их спинами развивались плащи самых разных цветов — пурпурные, багряные, алые, темные, синие, желтые, красные, изумрудные. Но более того, на плащах изображались и самые различные геральдические животные и предметы — совы ехали бок о бок с ястребами, волки мирно существовали с кошками, державшие в своих лапах длинные копья, разрушенные мосты зияли на плащах так же великолепно, как и высокие башни. Ящерицы, львы, различные мифические тотемные животные, как сфинксы и медузы, копья, щиты, моргенштерны. Все когда-то это Флавиан видел в геральдических книгах и много читал о том, что это за символы и какие семейства носят их на своих гербах, но теперь он воочию увидел все это разнообразие.

Помимо прочего, на навозной улице можно было услышать множество языков, ну либо самые различные ломанные диалекты имперского языка. Смуглые торговцы, бледнолицые актеры, рыжебородые северяне и южане-лицедеи. Воистину, Рэвенфилд был удивительным миром, почти-что бескрайней вселенной для юноши, который прожил всю свою жизнь в небольшом поселение. Однако не стоит забывать, что Вороний город был самым большим поселением во всем герцогстве, которое так и называлось «Пограничье». Все вассалы герцога Ордерика — были крупные бароны рыцари, которые владели не больше чем сотней крестьянских душ. Мало кто задерживался на этих землях, потому как они были и менее плодородными, в отличие от остальных речноземных земель. Некоторые безземельные рыцари, служившие двадцать или больше оборотов для защиты Пограничья, получали от Ордерика за выслугу свой лен и несколько десятков крестьян. Так делалось испокон веков, но это все перечеркивалось большой смертностью и постоянными стычками, и битвами с ордами нежити. Одна латифундия могла в течение одно года перейти из одних рук в другие, и из этих рук к третьему рыцарю. Но несмотря на все опасности жажда приключений и золота манила как мелкое поместное рыцарство, так и крупных баронов, желающих поживиться за чужой счет и прославить свое имя, записав его в кровные летописи.

Пока оба путника шли по Навозной улице, Флавиан заметил, что тут редко бывало светло. Помимо того, что с востока надвигалась черная туча, где сверкали одновременно по несколько молний, стаи воронов были на небосклоне столь плотными, что пропускали только редкие лучи солнца. Пастух думал о том, где же столько тысяч ворон может добыть себе еду? И почему они до сих пор живут здесь, бок о бок с человеческой цивилизацией, а не отправляются на поиски новых мест для проживания?

Рэвенфилд был основан очень давно… Флавиан, с детства и по природе своей одаренный жутким любопытством хотел узнать побольше об истории этого таинственного города. Возможно, в здешней библиотеке, можно было бы найти древние архивы, повествующие об основание Вороньего города. Но было одно, но. Даже два. Во-первых, сейчас, любознательному и смыленному юноше было не до познания истории, сейчас, он желал лишь найти своего друга Аргия, а затем отправиться с ним восвояси. Неважно куда. Сперва к его родне, возможно матушка проживала с родителями толстяка. Во-вторых, он не знал древнего речноземного диалекта, который присутствует в современном языке только в малой доле, растворившись в имперском языке.

Даже с «навозной улицы», которая по сути являлась главной во всем Рэвенфилде, пересекая город с запада на восток, через основные кварталы, можно было заметить ярко-желтый флигель, в виде вороны, расправившей крылья. Тучи начали с востока свой массированный набег, ветер был столь сильным, что флигель начал крутиться вокруг своей оси, словно заводной волчок. Клюв желтого скрипучего ворона желал показать часть света, откуда дул ветер, но он не мог остановиться на одном месте, продолжая свое веселое путешествие вокруг собственной оси. Ветер протяжно завывал, гуляя через мелкие улочки, вороны начали громогласно каркать, предвещая скорую перемену погоды. Птицы начали летать уж очень низко, полностью закрыв сопротивляющиеся тучам солнце.

Флавиан был удивлен, что за все это время, на него не упало ни одного птичьего помета, хотя казалось бы, что практически вся навозная улица была покрыта белесыми засохшими пятнами. Пастух задрал голову вверх, увидев, просто неописуемые словами красоту и стремление природы к совершенству. Сетьюду нравилось пасти овец потому, как он оставался один на один с сущей матерью, которая воплощалась в зеленом травном покрове, блеющих овцах, белоснежных кудрявых облаках, красивых и аккуратных, как спелые груди молодых девушек, холмами, густой растительности — все это создавало единение Флавиана с природой, и он понимал, что весь мир стремится к совершенству. Так и здесь, он заметил, что тысячи воронов разбивались на десятки, а может быть даже на сотни стай и образовывали своими пернатыми телами различные пируэты в виде клина, воронки или плывущего темного облака. Но здесь красоты природы заменялись чудовищным уродством человеческой цивилизации. Человек настолько стремился обуздать природу, оседлать ее законы и заставить ее работать на себя, что начал калечить и изувечивать первозданные красоты.