Делион. По следам древней печати

Глава 2

Северяне холмов почитают весну праздником Первоплодия, как писал Велон, они сжигают чучело зимы и повсюду строят скульптуры из цветов, украшают свои дома дикими растениями. Хотя северяне давно приняли наших богов, но они чтут свои традиции и соблюдают то, что заповедовали им их праотцы и прадеды.

(с) Путеводитель по Делиону.

— Какова злость твоя! — раздался звонкий девичий голосок.

— Зима угрюмая! — ответил хор мужских голосов.

— Прогоняем мы тебя! — теперь послышались хор красивых женских голосов.

— Ай да прогоним мы тебя! — ответили мужики, собравшиеся, возле сложенного хвороста, что в скором времени станет костром.

Люди веселились. Пели и уже начинали плясать, хотя сумерки еще не наступили. Как только светило исчезнет с голубого небосклона, зажгутся костры по всему Нозернхоллу, сжигая предательскую богиню Эрету, насылающую свои снежные покровы на весь Делион. Несмотря на то, что имперская религия и ее Двенадцать богов уже проникли во все уголки Нозернхолла, северных имперских соседей, местные жители до сих пор отмечали древние праздники своих предков.

Подлая Эрета заключила свою единоутробную сестру Агимею — богиню плодородия и всей живой растительности, в землю, в пещеры Рахтары, сковав ее конечности огромными колючими лианами, и каждое движение Агимеи сопровождается жуткой болью. Эрета охрану своей сестры поручила Гектобонам — огромным тварям с телом червя и двенадцатью когтистыми лапами летучих мышей. Когда Агимея хочет освободить рук от пут, ее конечности тут же пронзают лианы и кровь богини плодородия проливается. По преданию северян, эта кровь топит снег и позволяет растениям начать новый жизненный цикл. Однако, когда у Агимеи кончается вся кровь она умирает, но назло своей злой сестре воскресает каждую весну, и растения опять начинают плодоносить, а земля покрываться зеленым одеялом.

Сейчас же, жители Утворта занимались тем, что прогоняли олицетворение зимы — Эрету и призывали богиню Агимею, чтобы та, дала в этом году богатый урожай. Песни с элем и пляски с забродившим медом, а перед зажжением костра с чучелом Эреты — все это делалось во славу богини Агимеи.

Светило лениво переваливалось за горизонт, посылая свои последние яркие лучи на землю. Оно уходило на ночь, чтобы на следующее утро вновь засиять с прежней силой на небосводе. Жители Утворта готовились к великому празднеству, столы уже ломились от яств, а бочки были наполнены медовухой и пивом. Огромный крытый шатер установили прямо в подворье старосты деревни и с каждым часом туда подходило все больше и больше жителей, распевая непристойные песни с кружками в руках.

Одному Флавиану было не до праздника. Пока мать обмывала тело мальчишки для погребения, он удалился из дома во двор и стоял возле деревянной бочки с водой. На мутную воду, запасенная для полива посевов, падали ветки, насекомые и много пыли, но все же, в ней можно было видеть свое отражение. Помимо двух таинственных камней, Рими передал пастушку и письмо от дяди Клепия.

«Может быть оно сможет пролить хоть толику информации на все то, что рассказал мне мальчишка.»

Матушка пришла поздно. Она застала своего сына в глубоких раздумьях, со слезами на глазах, но решила не тревожить его одинокие размышления, молча подойдя и обняв его, она удалилась в комнату, где лежало остывавшее тело Рими. Флавиан еще никогда не видел смерть собственными глазами и только теперь понял, насколько это страшно.

— Бедный мальчик, — единственное, что произнесла мама за все это время. — Он тебе ничего не передал? Что он тебе рассказал?

Это серьезно насторожило Флавиана. Да, не доверять собственной матери было бы глупо. Но Рими предупреждал, чтобы о печатях, знали, как можно меньше людей.

«Я не хочу подвергать опасности свою мать», — он думал, и думал правильно, что всякое упоминание о печати несет в себе опасность, как и предупреждал его Рими.

— Давай позже поговорим, ма, — ответил на это Сетьюд и удалился из дома.

Рими так и не сказал, кем он был ранен. Флавиан думал, что возможно, за этими печатями идет охота.

«Нет, может быть он попросту попался разбойникам? Или наткнулся на вепря?»

В это было трудно поверить, и Флавиан знал, что это не так. Виноваты печати. Сердце твердило ему это. Пастух веровал в богов, хотя и толком не поклонялся им, но твердо верил в предвидение.

«Все в нашей жизни предрешено. Мы не можем поменять свою судьбу, Ткачиха плетет наши гобелены судьбы, и мы не в силах их изменить.»

С этой мыслью, он сжал в кармане таинственные камни и решил раскрыть дядюшкино письмо. Аккуратно сломав печать на пергаменте, он достал лист восточного папируса, надеясь, что это прольет свет на все его вопросы, остававшиеся в тени незнания. Как он и ожидал, оно было зашифровано. Да, шифр был простым, дядя научил ему этому трюку еще десять лет назад. Письмо было написано на папирусе — странной плотной бумаги, которую пастух не видел ни разу в жизни. Подчерк был дядин, в этом не приходилось сомневаться, но ни одну букву нельзя было прочесть. Все было очень просто — дядя зашифровал смысл письма и написал его зеркальным методом. Прочитать его можно было только в отражении.

«Ну же дядя, расскажи мне, во что ты меня впутал?»

Он надеялся найти хотя бы толику информации о том, что случилось с дядей, кто такой Рими, и что это за печати. Развернув папирус, он поднес его к бочке с водой. Буквы отражались в жидкости и начали приобретать смысл. Ветер, который доносил до Флавиана радостные песни жителей Утворта, едва колыхал уголки пожелтевшего смятого папируса.

«Мой дорогой племянник! Видят боги, что пишу я со скорбью в сердце, от того, что слова эти не могу я лично направить в твои уши. Читай же глазами, я уверен, что ты сможешь обрести ответы, на все твои вопросы. Хочу лишь предупредить тебя, что у меня не было иного выхода, кроме как передать эти камни, которые называются «печатями» тебе. Прости, Флавиан, что подверг тебя такой опасности, но других путей боги мне не определили. Просто знай, что никто не должен знать о них, никто, запомни это! Ты должен доставить обе печати к стражам, которые уже не входят в число братьев Обители. Винарий, коего я знаю лично, на тот момент, что я пишу послание, живет в Рэвенфилде, при дворе герцога Ордерика. Ему можно доверять, так как он уже давно оставил стены Обители и не может быть причастен к предательству. Афис — второй страж, коему можно отнести эти печати. Но я никогда не видел его, ничего о нем не знаю и Обитель он не посещал ни разу, за все то время, что я верностью служу ордену. Но от самого магистра я знаю, что именно Афис первым узрел злополучие данных печатей, и он подобно и мне, ищет их по всему Делиону. Запомни эти имена, только они могут помочь тебе, племянник, ибо в среде Обителей полно поклонников Тьмы, поэтому страшусь я отправлять тебя, Флавиан, прямо в их лапы…»

— Эй, Флавиан!

Пастух оторвал свой взгляд от письма и увидел Аргия, который словно появился из ниоткуда.

— Что ты тут делаешь? — Сетьюд, неожиданно для себя, накричал на Аргия. — Ты же должен пасти овец!

На лице толстяка отразилось удивление и некое недопонимание.

— Я попросил Лахиса, посторожить овец, — ответил тот. — Я хотел проведать тебя. Я ж волновался

На этом он умолк. Медленными и неуверенными шажками он подходил к Флавиану все ближе и ближе, обратив внимание на странную бумагу в его руках.

— Что с матушкой?

— Все хорошо, — таинственным и отстраненным голосом ответил Флавиан, стараясь не смотреть другу в глаза.

Это письмо от дяди Клепия? — Аргий безгранично любил дядюшку Флавиана, и души в нем не чаял. — Что-то случилось?

Конечно. Толстяк слишком хорошо знал своего друга, чтобы не обратить внимания на состояния Флавиана. Тот стоял, как вкопанный, с морсковосточным папирусом в правой руке, висящем, над бочкой с водой.

— Это не твое дело, Аргий! — вспылил Флавиан, не давая себя в этом отчет. — Иди, веселись, праздник на носу.

На этом он умолк. Аргий был ошарашен и даже озлобился на реакцию своего друга, не зная даже, что тому ответить. Он лишь кивнул головой.

— Ладно, — ответил Аргий и удалился с глаз своего друга.

Флавиан почувствовал, как в его душе появилась горечь, и как язва, начала пожирать его изнутри.

«Боги, зачем я на него накричал? Он же ничего не знает.»

Кое-как сложив папирус, он убрал его себе за пазуху, нащупав в кармане оба камня, он успокоился. Пастух не понимал, от чего он стал таким вспыльчивым. Но если его дядя погиб, о чем думал Флавиан постоянно, то это могло стать неожиданным и сильным ударом под дых от судьбы. Северянин просто не мог поверить в то, что Могильщик мог прийти за сильным и здоровым дядей. Юноша понял, что поступил со своим приятелем не красиво.

Ему хотелось убежать к Пятихолмию, затаиться на опушке леса и проплакать там всю ночь. Руки дрожали сами по себе, а на глазах накатывались слезы, юноша не понимал, что он делает.

«Надо найти Аргия и извиниться перед ним.»

Прежде чем отправиться искать друга по Утворту, а он скорее всего был у шатра старосты, Флавиан на цыпочках зашел в предбанник и увидел, как его мать на столе омывает тело мальчишки.

«О, двенадцать богов», — Флавиан чуть не вскрикнул, увидев, каким тощим оказался его нежданный гость.

Ребра торчали, словно обглоданная свиная грудь, тело его все посинело и успело окоченеть, а разбинтованное плечо теперь открыло вид глубокой раны. Она была странной, словно по телу старика провели острым лезвием и почернела, словно обуглилась в костре.

«Такую плоскую и узкую рану мог оставить только меч», — предчувствие никогда не подводила Флавиана и нервничая, он начал теребить полы своей рубахи.

За мальчишкой явно охотились. Нет, не за мальчишкой. А за тем, что сейчас лежало в кармане Флавиана.

Бездыханное тело Рими лежало на столе, возле которого стояли ведра с водой. На комоде стояло благоухающее масло для погребения. Жрецов в Утворте не было и мать решила сама предать тело земле. Утворт находился сравнительно далеко от столицы Нозернхолла, поэтому здесь мертвецов хоронили по народным, а не имперским обычаям.

Сделав оберегательный знак колеса на груди и на лбу, Флавиан отвернулся от этого. Ему до сих пор не верилось в то, что приключилось сегодняшним днем. Все это казалось ему дурным сном и только сейчас в его голову дошли слова Клепия.

«Ты должен найти Винария и Афиса. Должен найти.»

Флавиан понял, что ему предстоит покинуть деревню, это поразило его больше всего. Он бы с удовольствием отправился в путешествие, но не при таких обстоятельствах.

Сам не понимая почему, он взял к себе в карман флейту и оставив мать наедине с телом мальчика, отправился на поиски Аргия. Выйди из двора, пастух подумал, не стоит ли помочь матери? Но он не хотел бы сейчас с ней общаться, он желал извиниться перед своим другом и удалиться в близлежащие леса и там подумать обо всем произошедшем.

Вся деревня разом опустела. Хозяйки загнали своих курей в курятники, псов посадили на привязь, чтобы те сторожили дома, а сами все отправились к подворью старосты. Даже отсюда, с этого конца деревни, были слышны веселые крики гуляния — жители Утворта отмечали праздник первоплодия.