Кто-то просит прощения

в течение предыдущего часа

И всё-таки Лера отличалась от всех, абсолютно от всех прежних «особенных» женщин. Внешне… ну, понятно, что внешне девушка на них не походила, поскольку у Кейна не было «пунктика» на какой-то определённый типаж, не отдавал предпочтение только брюнеткам или рыжим. Его «особенные» женщины были разными. Лера отличалась внутренне – Кейн чувствовал в ней огонь, и это ему нравилось. А ещё – и это Кейн понял только в разговоре с Феликсом – он никогда не представлял на месте Леры Рину. Ни разу. Да, девушки были отдалённо похожи, но именно отдалённо, и это обстоятельство не имело никакого значения. Скорее, наоборот – Кейн давно заметил, что чем сильнее «особенная» женщина походила на любимую, тем больше усилий приходилось ему прикладывать, чтобы представить рядом с собой Рину.

А с Лерой усилий прикладывать не приходилось, потому что он видел рядом с собой Леру. И хотел видеть Леру.

Не Рину.

Это изумляло.

И приводило в бешенство.

«Я люблю Рину!»

Но видел перед собой Леру. И только её.

И с ней был нежен. Потому что хотел быть нежным. Заботливым. Предупредительным. Чутким.

Любящим.

Это приводило в бешенство. Но Кейн ничего не мог с собой поделать: нежность к Лере удовлетворяла его сильнее, чем лютая жестокость с другими «особенными». И это наводило его на очень странную, неожиданную мысль:

«А ведь у нас, наверное, могло получиться…»

Мысль пугала, именно пугала, потому что Кейн отдавал себе отчёт в том, что теперь у них ничего не получится. Шанс утерян. Лера стала «особенной»… особенной «особенной»… да, так – особенной «особенной», но всё равно «особенной», а значит, должна до конца пройти по предназначенному для неё пути. Это будет означать, что он, возможно, потерял и вторую настоящую любовь своей жизни, но выхода у него нет.

Лера должна…

Кейн открыл дверь. И замер на пороге.

Очарованный.

Девушка встретила его так, как Кейн любил и как научил: сложив руки и робко стоя у края кровати. И, несмотря на прозрачный пеньюар, подчёркивающий достоинства прекрасной фигуры, казалась олицетворением невинности. Но одновременно – страсти. Невинность не служила Лере маской, под которой скрывался порок. Нет! Кейн видел в девушке подлинную чистоту и чистую, обжигающую страсть… направленную на него. Он знал, что умеет доставить удовольствие женщине, и знал, что доставляет, что Лера ни разу не симулировала, когда была с ним, и это знание возбуждало.

Ему нравилось доставлять удовольствие Лере. Нравилось, как она начинает поскуливать в ожидании оргазма и как кричит, не в силах больше сдерживать эмоции. И как вытягивается в струнку. И как…

«Я люблю Рину!»

Кейн вынужден был кричать себе, напоминать, что стоящая перед ним девушка – не Рина. И никогда ею не была. Но крик не помогал.

И сейчас не помог.

Кейн смотрел на пленницу с обожанием и жадностью. И понял – сейчас только понял, – что приходил к Лере много чаще, чем к другим «особенным». Неожиданный и неожиданно откровенный разговор с полицейским помог ему разобраться в происходящем и многое осознать. И даже почувствовать лёгкую боль.

– Я очень тебя ждала.

Кейн улыбнулся – искренне, и понял, что в план сегодняшней ночи придётся внести изменения: он должен овладеть Лерой. Сейчас. Должен.

Прямо сейчас.

Немедленно.

И это не укрылось от Леры. Девушка давно научилась читать похитителя, знала, что означает этот взгляд, и потому сделала маленький шажок к кровати. Никакой пошлости, только нежный призыв. И Кейн почувствовал, как его с головой накрывает особенное чувство. Не «особенное», а особенное – настоящее до дрожи. Пропитывающее насквозь. Самое главное чувство мужчины к женщине.

«Я люблю Рину!»

Но эти слова больше не пронзали, а только шелестели на грани восприятия. В них не было прежней силы. В них не было прежнего чувства. Просто слова…

Не имеющие смысла.

Кейн крепко обнял девушку и надолго впился в её губы. Надолго и жадно. С радостью и восторгом ощущая нарастающую страсть. Впился, как после долгой разлуки, и целовал так, как целуют одну на свете женщину – единственную. Целовал в губы – долго, с наслаждением. Целовал шею и плечи. Мягко стянул с девушки пеньюар и принялся целовать груди, чувствуя, как ей становится жарко. И как ловко она расстёгивает его ремень. Чуть отстранился, стянул через голову рубашку – не расстёгивая, и подтолкнул Леру к кровати.

«А ведь у нас могло получиться…»