Кто-то просит прощения

10 лет назад, сентябрь

И опять – надежда.

Ничего, кроме надежды.

Анализы сданы в самую лучшую профильную клинику, причём я специально попросил её работников ни в коем случае не сообщать о результатах до приёма у врача. Никаких намёков. Хранить полное молчание. В клинике отнеслись с пониманием, полагаю, я не был первым обратившимся с подобной просьбой. И, что приятно – они сдержали данное обещание.

Сам же я старался не думать о результатах анализов.

Заставил себя не думать о результатах, и знаете, у меня получилось. Признаться, я не ожидал, что у меня настолько сильная воля, но у меня получилось. Разумеется, я нашёл себе массу дел на эти дни, но важно не то, что я был занят с утра до позднего вечера, важно то, что занимаясь делами, я почти не думал о результатах. А когда вспоминал – немедленно переключался на работу. По вечерам – тут я лгать не буду – меня спасали женщины, алкоголь или таблетки.

Так и протянул.

К клинике подъехал за полчаса до назначенного времени, поэтому внутрь зашёл не сразу. Припарковался в паре домов, неспешно дошагал до парадного, но даже у моей выдержки есть предел – у дверей остановился и закурил. А через минуту отступил в сторону, чтобы не мешать вышедшему на улицу мужику. И поймал на себе его взгляд. И услышал вопрос:

– Уже можно или уже всё равно?

Уточнения не требовались: большая часть посетителей клиники имела схожие проблемы. Страшные проблемы. Угадывающиеся по облику, а особенно – по взгляду.

– Скоро узнаю, – ответил я.

– Понятно. – Он жестом попросил у меня сигарету, и я, разумеется, не отказал. – Мне уже всё равно.

– Сочувствую.

– Удачи.

Он пошёл вверх по улице. Спокойной походкой уверенного в себе человека.

Приговорённого к смерти.

Понадобится ли мне его удача? Не знаю. С одной стороны, удача нужна всем и всегда, глупо отказываться от такого подарка. С другой, всё, что я мог сделать – я сделал. И речь теперь идёт не об удаче, а о том, удалось ли мне договориться. Сейчас я приехал за результатом – во всех смыслах, а удача требовалась мне раньше. Тем не менее я не отказался и тихо сказал вслед приговорённому к смерти:

– Спасибо.

Сказал очень искренне, от всей души. Потому что в его положении трудно остаться таким человеком, каким остался он. Поэтому – спасибо. Затем я бросил окурок в урну и вошёл в клинику, оказавшись в кабинете врача за семь с половиной минут до назначенного времени.

А врач…

Врач меня узнал, я это видел, но он не рискнул начинать серьёзный разговор, не заглянув в документы, что стоило мне ещё полутора минут ожидания. Но, учитывая раннее появление, я всё равно оставался в плюсе.

– Да, всё верно. – Врач постучал пальцами по папке и выдал мне Самую Лучшую Улыбку: – У вас ремиссия!

Судя по всему, на моём лице не отразилось то, что должно было отразиться, или то, на что рассчитывал добрый доктор, поэтому он повторил:

– Результаты анализов прекрасны! – воскликнул врач с таким энтузиазмом, словно имел к этому хоть какое-то отношение. – Они абсолютно не похожи на те, что были в начале лета. У вас ремиссия!

– Вы уверены?

– Абсолютно!

Признаюсь честно – такого я не ожидал. Я гнал от себя слово «ремиссия», не желая надеяться на…

– То, что вы говорите, похоже на чудо.

– Ремиссии случаются не так редко, чтобы называть их чудом, но у вас идеальный случай! Для учебника! Это потрясающе!

Не заразиться его воодушевлением было невозможно, поэтому я постарался изобразить на лице приличествующую случаю радость, что оказалось не трудно, поскольку я… Я был счастлив. По-настоящему счастлив, как никогда раньше. Как никогда в жизни. Потому что только теперь я понял настоящую ценность жизни. И цену жизни. Я знал, что получил второй шанс, и не собирался его упускать. Но прежде, чем перейти к празднованию, а у меня были большие планы на ближайшую неделю, я собирался задать ещё один вопрос. Но не успел – мой добрый доктор первым обратился к нужной теме:

– Вы ведь понимаете, что нужно будет проверяться?

– Разумеется.

– В ближайшие несколько месяцев нам придётся видеться довольно часто, а потом – каждые два года.

– Каждые два года? – переспросил я.

– Да, – подтвердил добрый доктор. – Если ближайшие исследования подтвердят эти невероятные результаты, то в следующий раз мы увидимся через пару лет. В сентябре.

– Хорошо, – спокойно произнёс я. И машинально произнёс: – Спасибо.

– Я к вашему счастью отношения не имею.

А я не стал говорить, что поблагодарил не его.

Вышел из клиники и подставил лицо начавшемуся дождю. Сентябрьскому, ещё тёплому питерскому дождю. А затем достал бумаги, которые добрый доктор сунул мне на прощанье, развернул, не боясь, что они размокнут и расползутся, точнее, мне было плевать, что они размокнут и расползутся, и ещё раз прочитал: не обнаружено… в норме… не подтверждается…

Пациент Жданов Александр Андреевич здоров…

Здоров… здоров… здоров…

Это чудо называется ремиссией.

Капли тёплого дождя падали на голову, на бумагу, на написанные от руки слова, которые всё-таки стали расплываться, но не исчезнут до тех пор, пока стороны соблюдают условия сделки.

– Значит, каждые два года… – негромко произнёс я, глядя на отмену недавно вынесенного приговора. – Ну, что же, договорились.

И вода понесла мои слова в Байкал, к мысу Рытому, к тому, к кому я обращался, стоя на набережной Санкт-Петербурга. К тому, с кем заключил сделку.

У кого просил прощения.