Кто-то просит прощения

15 августа, понедельник

В эту ночь Феликс долго не мог заснуть. Ворочался, периодически поругиваясь на едва слышно поскрипывающую кровать, то укутывался в одеяло, то раскрывался, проваливался в короткую дрёму, в которой ему снилось, что он не спит, потом тянулся к лежащим на тумбочке часам, выяснял, что прошло всего пять минут, и снова падал на подушку.

Не спалось.

Но причиной тому было не беспокойство, не тоска, что обуревала его последнее время, не мысли о преступлении, которое случилось на мысу. Ничего из этого, а может – всё вместе. Даже скорее всего – всё вместе.

Феликсу не спалось. И он не понимал почему.

Эмоциональное перевозбуждение на фоне случившегося прошлой ночью видения? Страх увидеть его снова? Нет, не страх – нежелание пережить ещё одно потрясение. Или наоборот – желание, отчаянно-острое, жгучее желание ещё одной встречи?

Когда Криденс была жива, Феликс радовался, видя её во сне, хотя спал, обычно, как бревно, не видя снов. Но в те редкие ночи, когда сны приходили – Феликс видел в них любимую и только её. После смерти Кри являлась ему дважды – в Москве. В подробностях те сны Вербин не помнил, потому что плакал, но точно знал, что в них была она. И вот, вчерашнее видение – назвать его сном у Феликса язык не поворачивался. Именно видение, в котором он был полноправным участником, которое помнил во всех деталях… И которое не хотел пережить вновь. Потому что они с Кри стояли в разных водах. Даже когда она к нему прижималась. Даже когда он слышал её дыхание.

В разных водах.

И разные воды шептали, что он должен отпустить. И Кри шептала, не произнося ни слова. Шептала отчётливо и очень горько. Феликс её слышал, Феликс понимал, что Кри права, во всём права, но не был готов принять, что воды их теперь разные.

И потому не хотел возврата чудесного видения, в котором Кри благодарила его за путешествие на Байкал. И хотел его увидеть, потому что в нём была Кри. Ей здесь было хорошо.

Но она была не с ним.

И ещё Феликс не понимал, откуда могло взяться то видение? Ведь он, в отличие от Криденс, никогда не был ни суеверным, ни особенно верующим. Считал себя прагматичным и был таким. Догадывался, что Криденс будет ему сниться, но не ожидал столь яркого, наполненного символами видения, чётко дающего понять, что в следующий раз они с Кри встретятся не здесь.

И ничего нельзя исправить…

Так же, как ничего не смогут исправить родные обнаруженного на мысу Рытом рыбака – при нём были документы, так что им уже сообщили. Наверное, они тоже не могут заснуть. А может, заснули – на успокоительных или снотворном. А может, сидят на кухне или в комнате, смотрят в тёмное окно, вспоминают мужа… отца… брата… Или плачут. Жена, наверное, плачет. Наверняка у него есть жена. Хочется верить, что они ладят… ладили.

Феликс ощутил странную, абсолютно необъяснимую связь с семьёй рыбака. Для него необъяснимую, для человека, далёкого от мистики. Случайно ли получилось так, что он, прилетевший под другое небо, чтобы исцелить израненную душу, встретил здесь смерть? И оказался единственным, кто верит, что на мысу произошло убийство и нужно отыскать и наказать виновного. Он не вернёт семье мужа, отца, брата, но сделает так, чтобы тот человек, который убил мужа, отца и брата, больше никогда и никому не причинил вред.

А в том, что рыбака убили, Вербин уже не сомневался. И чутьё, которое заставило его насторожиться на мысу, тут было ни при чём: сначала Егор написал, что глава Онгурёна согласился поговорить, а незадолго до того, как Феликс отправился спать, позвонил сам Дугар и сказал, что ехать в Онгурён не придётся – у него появилось важное дело в Хужире, и он приплывёт. Один. И Феликс должен быть один. И это означало, что их разговор и есть то самое важное дело.

А раз так, то завтра расследование сдвинется с мёртвой точки.