Проклятые туманом

— Люблю, когда ты в своем репертуаре, — ответила я.

— Так и есть, ты права.

Хлопнув себя по заднице, Бейли оставила отпечаток ладони.

— Поцелуй, Диксон.

Я кинула в ее сторону кусок грязи и продолжила копать. Пиявок было не так уж много, но во время отлива каждый из нас мог вытащить по триста штук. А затем продать по четвертаку за каждую. Бейли нужны деньги для обучения в колледже, а мне для счетов, поскольку в последнее время родители не могли справиться сами.

— Так… — осмелилась снова Бейли, потому что она была моей лучшей подругой и знала, что ей это сойдет с рук. — Как думаешь, они далеко ушли от берега?

— На некоторое расстояние.

Копаясь в грязи и вытаскивая пиявок, я повысила голос, чтобы Бейли могла меня услышать.

— Похоже, они единственные дураки в Монхегане, кто в этом году ловит омаров. Ты помнишь ту девушку?

Она имела ввиду девушку из Монхегана.

Я вытащила пиявку и бросила ее в ведро.

— Ага, такая же ненормальная, как и все там.

— И то верно, — ответила она. А потом, посреди грязи, где были только мы вдвоем и никого больше, я произнесла свое желание вслух:

— Пусть после этого лета будет хороший сезон.

Бейли двинулась к новому участку.

— Попроси мистера Грея, — сказала она, ссылаясь на духа, — хуже не будет.

Призрак или пришелец, а возможно проклятый моряк или фея, — кем или чем являлся мистер Грей, никто толком не знал. Люди не верили, что это человек. Старики считали, что это леди Грей.

Но все сходились в одном — он живет на маяке Джексон-рок, и если бы кто-то смог заручиться его помощью, то с рыбалкой не было бы проблем.

Своеобразное поверье очень похоже на то, как норвежцы откусывают голову селедке или бросают первый улов обратно в воду. Разжевывание аниса и плевки на крючки. Не брать женщину на борт и никогда не выходить в море в пятницу. Древние ритуалы, которым мы следовали ради невероятного: хорошей погоды и удачи в море.

Конечно, в глубине души все знали, что дело в другом. В северных ветрах и шквалах, топящих корабли. В тральщиках и людях, издалека ворующих наш улов и оставляющих нам пустые ловушки. В правительстве, заставляющем торговать уловом по лицензии, от которой мы теряем в два раза больше, хотя та стоит в два раза дороже.

В ловле омаров не было ничего сверхъестественного — кроме маяка на Джексон-рок. Все автоматизировано и монотонно. Если мистер Грей и жил там, у него паршивый вкус в выборе недвижимости. Никто не ходил на Джексон-рок и вряд ли пойдет. От одной мысли об этом у меня разболелась голова.

С другой стороны, возможно, он прав: спрятался там, где его не будут доставать. Там, где ему не нужно помогать. Как и в большинстве сказок, цена была, вероятно, слишком высока. Моя семья уже достаточно заплатила в этом году.

Большее мы позволить себе не можем. Продав свой улов пиявок, я все еще не хотела идти домой. Море окрасилось розовато-желтоватым оттенком. Закат преобразил берег. Знак рыбакам и морякам возвращаться домой.

Засунув руки в задние карманы брюк, я шла по пристани. Легко определить, кто ушел далеко, а кто уже на полпути к берегу Джорджа.

Ничто не удерживало их на стоянке, кроме коротких неспокойных волн. Отца и Сета до сих пор не видно.

Омары любят теплую воду — именно поэтому рыбалка летом в разы проще. Когда сезон сменяется, они уходят на глубину, там безопасней вдали от берега. А вот рыбаки нет. Холодные открытые воды, ожидающие смертоносных штормов.

Мне не следует думать об этом. Когда все вернутся домой целыми и невредимыми, тогда можно будет дать волю мрачным мыслям.

Повернувшись в сторону ветра, я зашагала по изломанному дереву. Безумие, возможно, но мне нравилось, как оно прогибалось под моим весом. Возможность пройти по нему не смотря наполняла меня чувством гордости. Будто доказательство того, что я принадлежу этому месту. Моя жизнь и судьба.

— Уилла, это ты? — спросила Зои Помрой.

Я не видела ее, но узнала по голосу. Проскользнув вниз, я подошла к «Лазарусу», следуя за запахом кофе до самого конца бирюзово-белой лодки.

У Зои был самый большой корабль в округе. Пятьдесят футов, а внутри целая квартира. Кухня, каюта, гостевая комната.

Когда погода становилась хорошей, Зои жила там. Папе нравилось поучать ее, что рыбачить с яхты не самое лучшее решение, но я восхищалась ею.

Перегнувшись через перила, Зои улыбнулась мне.

— У меня кое-что есть.

— Что? — спросила я, забираясь на борт.

Лампы освещали каюту. Все внутри блестело, а темное дерево было отполировано до блеска. С кормы я могла разглядеть камбуз и стол. В другую часть «квартиры» требовалось приглашение.

— Я работаю с приманками уже почти тридцать лет, — сказала она, открывая холодильник на палубе. Она сунула руку внутрь и вытащила омара. Его клешни уже были связаны, так что худшее, что он мог сделать — это извиваться. — И я никогда не видела ничего подобного.

В сгущающихся сумерках трудно разобрать, что же за чудо у нее в руках. Омар был великоват, но ничего особенного.

Затем Зои поднесла его ближе к свету, льющийся из каюты. Увиденное заинтересовало меня. Синий омар. Не совсем так: если прищуриться, видно, что он зеленый с синими пятнами. Нет, оттенок глубокий, наполовину темно-синий. Неяркие крапинки и бирюзовые суставы, даже глаза были сумрачного туманного цвета.

— Черт возьми, Зои, это совсем другое дело.

— Да?

Немного раздраженный — вероятно, его уже продемонстрировали половине населения «Сломанного Клыка», — старый синий омар поджал хвост. Размахивая клешнями, он пытался цапнуть меня, но не мог. Я провела пальцем по его хвосту и приподняла. Он весил фунтов восемь (Около 4 кг.).

— Вернешь его в воду? — спросила я.

Кивнув, Зоя прислонилась к перилам.

— Конечно. Он в разы больше тех, которые разрешено ловить, поэтому оставлять не стану.

Ей не нужно было объяснять. Таких омаров мы фотографировали, показывали людям, а затем возвращали назад в море. Равновесие — напоминание морским Богам и Вселенной, что мы все ценим. Не жадны и не держим каждую тварь, попавшую к нам. А значит, позже их сможет поймать кто-то другой. Никто не знал, сколько лет может быть омару. В одиночестве они могли бы жить вечно. Каждый год они сбрасывали свои панцири и выращивали новые. А размер панциря мог быть любой.

Там, в Новой Шотландии, люди нашли омара, который весил сорок четыре фунта (Около 20 кг.). Потерять палец не страшно, такой омар может сломать руку своим клешнями.

Поэтому, когда мы возвращали омаров подобному этому, к ним, можно сказать, прибавлялось бессмертие. Через два дня, а то и через двести лет, кто-нибудь другой может вытащить его. Фотографируй и передавай дальше. От прошлого к настоящему, от одного рыбака к другому.

Зои убрала омара обратно в холодильник.

— Ты видела отца и Сета?

— Утром, — ответила она.

Выпрямившись, она вытерла руки о джинсы. Кивнув в сторону каюты пригласила меня внутрь.

— Были недалеко от скалы. Хочешь кофе?

Дома пусто. Мама на работе, отец еще не вернулся.

Ничего кроме тишины в доме, поэтому я выпила кофе, затем еще. Остаться на воде еще немного и побыть недалеко от моря.

Грей

Кто-то думает обо мне.

Чувствую это, как и кованную железную лестницу, что трясется подо мной. Оживляющее яркое ощущение, которое чувствуется кожей. Колется, дразнит. Несмотря на это, затаив дыхание, я спешу вниз. Или потому, что это. Я уже не знаю.

Кирпичные стены вокруг меня плачут, изнемогая от сдерживания стихии снаружи. Я изнеможен. Я сдерживаю гораздо больше, чем ветер и соленые брызги.

Как всегда, стол накрыт скатертью и серебренными приборами. Как всегда, свечи зажжены. Моя тюрьма очень изящна. Не могу вспомнить, когда это начало иметь значение.

Когда я был жив, ненавидел бриться каждое утро. Терпеть не мог камзолы и пиджаки для завтрака, запонки, галстуки — все что выглядело презентабельно. А сейчас это своеобразный ритуал. Действия, которые я совершаю, как будто могу вернуться в свой мир в любой момент. Но я не могу. И никогда не смогу.

Даже если она думает обо мне.

Опускаясь в кресло, я очень твердо говорю себе: перестань думать о ней. Ее мысли еще не сформировались. Они еще даже не реальны. Она не шанс, это не конец. И если я и усвоил хоть один урок за сто лет, так это то, что ожидание губит.

Поэтому вместо обдумывания, я рассматриваю завернутую коробку. Она тоже элегантна — золотая доска, золотая лента, веточка можжевеловых ягод для цвета. Внутри есть часовой механизм, сердце музыкальной шкатулки.

Если я соберу все части правильно, она будет играть «Регтайм кленового листа». Фигуры любовников будут кружиться вокруг друг друга, шелковые кленовые листья развеваться. Занимательное дополнение к моей коллекции.

Я убрал подарок в сторону. И в мгновение моя тарелка наполнилась соленой треской и сливками. Это мой самый нелюбимый завтрак и моя вина в том, что я его ем. Какая-то девушка и ее неосознанные желания отвлекли меня, так что я забыл о печеных яблоках и овсянке. Или о жареных помидорах на тосте. Именинном торте и фруктовом льде, вишневом десерте, ирландском кофе и остром перце.

Завтра в подарочной коробке будут шелковые листья и оцинкованные гвозди, чтобы я мог закончить свою музыкальную шкатулку. На следующий день четыре новые книги на любую тему, ни одна из которых не имеет значения, если только я не читал их раньше. Они появятся на моей тарелке, а потом уступят место моему завтраку. Это произойдет снова в полдень и в пять часов. Обед и ужин.

Они точны, как часы, которые я смастерил, — механическое солнце, гоняющееся за луной по своему циферблату. Не запаздывают и не ломаются. Я слышу звон каждый час каждого дня, когда они отмечают минуты до следующего приема пищи, коробки, наполненной почти всем, что я пожелаю.

И не важно, что в последнее время все эти коробки пылятся в моем кабинете. Что и от еды я устал. Вздохнув, расстилаю салфетку и смотрю на столовые приборы как на врагов. В конце концов, боюсь, это проклятие — получать все, что хочешь.