Караваджо, или Съездить в столицу, развеяться

ВСТРЕЧА С БЕГЛЕЦОМ

Данных электронного чека за покупку, которую Беглец сделал в универсаме, оказалось достаточно, чтобы к середине следующего дня Роман Ильич получил от своих коллег-айтишников всю необходимую ему информацию. Беглецу оказалось 75 лет. В прошлом — научно-педагогический работник в одном из дальневосточных университетов. В Подмосковье зарегистрирован последние 10 лет. Существует исключительно за счёт пенсии. Получает государственное вспомоществование в виде разного рода льгот, субсидий и компенсацией, в том числе за проживание в одиночестве.

У Беглеца был сын, но он жил с семьёй на другом конце страны. Романа Ильича удивило то, что сын не разыскивал отца. Неужели за все это время он ни разу не позвонил и не обеспокоился отсутствием соединения? Единственное объяснение этому он находил в том, что они не общаются или общаются крайне редко. Для многих нынешних детей — это не редкость.

В социальных сетях Интернета сведений о Беглеце почти не нашлось. Имея аккаунты в ОК и ВК, пользовался площадками крайне редко, подробностями своей жизни не делился. Но на его имя в адресной строке Яндекса Интернет откликнулся материалами о его творческой деятельности за последние 10–15 лет. За ним числились несколько электронных и печатных публикаций в последние годы, на виртуальных выставках фигурировали десятки произведений живописи.

Медицинская его история оказалась не простой. Он был инвалидом второй группы. Перенёс три серьёзные операции, в том числе на открытом сердце.

В целом, у следователя сложился образ Беглеца, как человека, обременённого хроническими заболеваниями, увлечённого разноплановым творчеством, принципиального противника «само раздевания» в социальных сетях.

Ничто не свидетельствовало о том, что этот пенсионер может представлять опасность для общества. Скорее, можно было ожидать встретить в его лице человека здравомыслящего, порядочного, благонамеренного, не претендующего на известность, может быть, даже замкнутого по характеру.

К Роману Ильичу вновь вернулась мысль о том, что такого рода самодостаточные люди, удовлетворённые каким ни есть богатством своего внутреннего мира, имеют право держаться подальше от общества и государства, оберегая себя от тех ограничений, которые они на человека накладывают без стеснения, от претензий, которые они бесконечно к нему предъявляют.

Однако с установлением личности беглеца дело о его исчезновении из больницы не заканчивалось. Реконструкция побега, сложившаяся в голове следователя, требовала своего подтверждения от самого Беглеца. Кроме того, будучи умудрённым опытом своей немалой следственной практики, Роман Ильич в глубине души не исключал, что женщины в магазине обознались и снятые им с чека данные относятся совсем к другому человеку, никогда из больницы не бегавшего.

Он не избавился от этих сомнений даже тогда, когда не смог соединится с этим человеком по телефону, номер которого фигурировал в полученной им от айтишников информации. Хотя отсутствие соединения почти однозначно подтверждало, что он на правильном пути. Телефон того ведь был похищен.

Роман Ильич решил снова съездить в Дрезну, чтобы лично пообщаться с предполагаемым беглецом. Ему не хотелось доверить местному отделу полиции деликатное дело снятия показаний по поводу бегства пациента из больницы. Ведь во всей этой истории был аспект, который мог привести Беглеца на скамью подсудимых. А Роману Ильичу не был уверен, что тот этого заслуживает.

Доказательство угона им машины скорой помощи, вот что представляло бы угрозу для Беглеца. Этих доказательств не было. Не было свидетелей, не было вещественных доказательств, не было дактилоскопических следов на машине. Но не было и алиби у беглеца, потому что нельзя было исключить его присутствия на подъездной площадке у приёмного отделения или рядом с ней в момент угона автомобиля.

Роман Ильич не собирался искать доказательств вины Беглеца, и даже был готов, по возможности, проигнорировать их, если они найдутся. Ему был симпатичен этот старик. Объективно говоря, не такой уж это и проступок — без разрешения покататься несколько минут на машине скорой помощи, — если ни автомобилю, ни оборудованию в нем не причинено абсолютно никакого вреда. Но закон — есть закон, тем более, если речь идёт о посягательстве на государственное имущество. Однако в данном случае Роман Ильич руководствовался другими соображениями. Как профессионал до мозга костей, он не мог не выяснить лично для себя — был ли Беглец тем самым угонщиком. Это и был основной мотив его повторной поездки в Дрезну.

Он созвонился с председателем ТСЖ дома, где жил предполагаемый Беглец и договорился с ним о встрече.

Не раскрывая цели своего визита к Беглецу, следователь попросил председателя проводить его в квартиру этого жильца. Когда и председатель не смог предварительно созвониться с хозяином квартиры, чтобы предупредить о своём приходе, Роман Ильич понял окончательно, что прибыл точно по нужному ему адресу.

В дверях их встретил очень худой седой человек с серым лицом, с глубоко запавшими глазами и фиолетово-темными тенями под ними. Губы у него имели синеватый оттенок сердечника. Он был гладко выбрит, коротко острижен.

— Иным и не может быть вид человека после стольких недель полуголодного больничного лежания, — подумал Роман Ильич.

— К вам гость, Герман Иванович, — представил его председатель, — Роман Ильич Славин, к вам по делу, по медицинскому, кажется, ведомству.

Следователь ранее попросил председателя представить его именно таким образом. Председатель ушёл.

— Так вот вы какой, Герман Иванович, художник и поэт, — сказал Роман Ильич, пожимая руку хозяину.

Герман Иванович вяло ответил на приветствие, пожав при этом, одновременно, и плечами. Последнее движение следователь понял, как выражение удивления хозяина тем, что гость, незнакомый человек, знает о его увлечениях. Кивком головы он пригласил Романа Ильича пройти на кухню. Гость отметил про себя чистоту в однокомнатной квартире, простоту обстановки. Стены кухни были завешаны жанровыми, оригинальными по сюжету, картинами разного формата. Взмахом руки в направлении диванчика старик предложил гостю сесть. Сам сел на стул, положив руки на стол. Все это молча.

Роман Ильич ранее продумывал тактику начала разговора так, чтобы щадить нервы старика. Похоже, тот ждал подобного визита из официальных структур, и ничего хорошего для себя в этом не находил. В его поведении чувствовалось напряжение.

— Как ваше самочувствие, вы ведь недавно из больницы!? — полувопросительно, полу утвердительно спросил Роман Ильич, улыбнувшись.

— И как вы догадались? — ответил Герман Иванович без улыбки, с долей ехидства.

— Может быть, вы поторопились уйти, может быть, стоит вернуться и долечиться.

— Вы пришли, чтобы меня туда вернуть? Напрасно. Я чувствую себя вполне дееспособным, — старик был явно готов к такому предложению.

— Ну, может быть, стоило бы вернуться в больницу чтобы поблагодарить за это врачей?

— Вы имеете в виду — оплатить лечение? — спросил Герман Иванович. — У меня полис ОМС, а за платными услугами я не обращался.

— Нет, я имею в виду не отблагодарить, а просто поблагодарить врачей за то, что вернули вас к активной жизни. Кроме того, им нужно документально оформить ваше пребывание в больнице, сделать на вас выписной эпикриз. Вы же знаете нашу бюрократию! Им было бы, наверно, интересно и обследовать вас после того как вы очнулись и сразу повели такой активный образ жизни, — с лёгким подначиванием высказался Роман Ильич, подразумевая его побег из больницы. Случай-то у вас уникальный.

Готовясь к встрече, он совсем не предполагал отстаивать интересы больничного учреждения, но разговор пошёл именно так, а не иначе.

— Конечно, я поблагодарю их при первой возможности. Но ложится снова не буду. Если у них есть вопросы, пусть пришлют их мне на электронную почту, обещаю ответить со всей искренностью и полнотой. Надеюсь, вы согласитесь передать им адрес моей почты. А если у кого-то из врачей есть научный интерес к моим заболеваниям, милости прошу в гости, все расскажу.

— Хорошо, так я им и передам, но переходим к вашим приключениям, если позволите так называть происшедшее с вами в последний месяц. Но сначала не откроете ли секрет, какая необходимость заставила вас бежать? Не вижу здесь у вас ни кошки, ни собаки, из-за которых вы могли бы переживать. Может, они не дождались вас? Сдохли? Но я не чувствую специфического запаха в квартире, если бы это произошло в ваше отсутствие.

Герман Иванович задумчиво отбивал ритм пальцами на столе, глядя в окно.

— Если бы я знал, — наконец, сказал он медленно, задумчиво. — Черт его знает — зачем? Инстинкт свободы, что ли? Действовал механически, как в бреду или как робот, кем-то запрограммированный. В себя пришёл только уже в электричке. Но там я уже ощущал зов домашнего крова. Это точно. Я ведь жуткий домосед. А живности я никогда не держал.

Роман Ильич не удивился такому объяснению. Ему уже приходилось иметь дело с людьми, для которых воля, «зов свободы» были не просто словами, которые, не раздумывая, ставили на кон свою жизнь за возможность насладиться «глотком свободы.

— А знаете ли вы, что все это время, почти целый месяц, находились в состоянии летаргического сна?

Старик поднял удивлённо брови. Помолчал. Пожал удивлённо плечами.

— Прямо-таки, месяц? И прямо-таки, летаргический сон? — произнёс он недоверчиво. — Я — то думал, что просто снова попал в реанимацию. Удивился, правда, что в палате было не так холодно, как это обычно бывает в реанимации.

Роман Ильич ответил, что все именно так и есть, ему диагностировали летаргический сон, хотя временами, говорят, это было больше похоже на коматозное состояние.

— Ну и дела! Как это меня угораздило? — с удивлением воскликнул Герман Иванович. — Где это случилось? В электричке? Последнее, что я помню — электричка.

— Вы, видимо, заснули, проспали свою остановку. Вас сняли в бессознательном состоянии на конечной станции в Петушках, — пояснил Роман Ильич. — Наверно, во сне с вами случился какой-то приступ.

— Так это в Петушках, а как в Москве-то я оказался?

— Летаргический сон — редкая вещь. Вас перевезли. Предположили, что накануне вы испытали какое-то потрясение, шок, нервный срыв и ваш организм, защищая вашу жизнь, вверг вас в оболочку летаргического сна. Во всяком случае, так мне поясняли врачи, — сказал Роман Ильич.

Герман Иванович задумался в попытке вспомнить, что предшествовало его посадке в электричку в Москве.

До сих пор разговор развивался таким образом, что Роману Ильичу не было нужды являть свою принадлежность к следственным органом. Но настала пора переходить к сугубо полицейским вопросам, и он прервал размышления Германа Ивановича, ошарашив его предъявлением своего удостоверения.

— Следователь! С какой стати? Я полагал, вы чиновник из медицинского ведомства, — возмутился старик. — Зачем вы явились? Привлекать меня к ответственности? За что? Я имею право выбирать лечиться мне или не лечиться в больнице, не так ли?