Чёрт, подмостный, домовой — кто ты такой?

Глава 15

Свечи горят, травы в воске трещат, можжевеловый дух по избе стелется. Бабушка в ступке толчёт снадобья, соком черноплодным разводит.

— А ну… поди сюда, внучёк. Дай-ка левое запястье. Стой, говорю! Вьюн неугомонный…

— Что это, бабушка?

— Стой, сказала. Петляет, что твой лисий хвост.

Бабушка кашицу из ступки в кулак сгребла, над запястьем водит. Капает жижица — кап-кап-кап. Матвейке щекотно, но он терпит, не то ба браниться будет. Что браниться будет, то мальчика не пугает. Страшнее для него то, не расскажет. А ему страсть как интересно, что на этот раз будет!

Матвейка точно знает — ворожит бабушка! Вон Черныш у её ног трётся, мурлычет, песенки поёт, глаза закрывает. Колдовство чует. А для котов ворожба, что валерьяновые капли. Так бабушка говорит.

Кап-кап, кап-кап — расцвела красота у Матвейки на запястье! Не то цветок, не то звёздочка. Линия за линию прячется, одна другую догоняет, обратно бежит и снова по кругу. Чудно!

— Что это, ба?

— Молвинец. Знак Китоврасов. Походи так. Иди вон, погуляй. Ручку к солнышку подними.

— А будет что?

— Кашица засохнет — отвалится, а след Китоврасов останется.

— Навсегда?

— Да нет. В баньку пойдёшь, смоется.

— И что? Ничего не останется?

— На руке? Нет. Не останется. Может, приснится Китоврас тебе. Сказку поведает. Тогда след в душе останется, Матвейка. Это уж навсегда. Ну, ступай. Вон, гляди! Заждалась уж тебя четвёрка твоя неразлучная.

Весь день Матвейка с друзьями играл. Вечером пришёл домой — глядь, а бабушка-то, права оказалась! Молвинец на запястье гладкий, будто родимое пятнышко.

— Пей, — бабушка кружку на стол поставила. — Пей да лезь на печку, Матвейка. Спать пора. Вон за окном… Темень непроглядная.

— Это не молоко, бабушка!

— Не молоко. Отвар. Язык вязать будет, ты вон мёду возьми, намажь на хлеб.

…

Солнце сквозь листву светит, Матвейка бежит по знакомой тропинке к старому дубу. Птицы поют. Земляникой пахнет. Вдруг слышит — топот копыт по земле.

— Китоврас!

Матвейка его сразу узнал. Всё как бабушка сказывала. Наполовину олень, наполовину человек. Рога ветвистые, кудри золотые, глаза синие — точно, он! Тут Матвейка вспомнил про знак. Посмотрел на запястье — горит чудной узор, светится!

— Я — колдун, я тебя поймал! — Кричит Матвейка.

— В самом деле? — Китоврас руки на груди сложил, голову наклонил на бок. — И что теперь? Желание исполнить?

— А можно?

— Ну, раз поймал, куда мне деваться? Говори, колдун, чего твоя душа просит? Всё исполню. Всё, что ни пожелаешь!

— Ну, тогда… Сказку сказывай!

— Ха-ха-ха… Это всё?

— Будет с тебя. Сказку сказывай и иди с миром!

Матвейка улыбается, а синие глаза человека-оленя смотрят серьёзно. Долго смотрят, в самую душу заглядывают.

— Ну, ладно. Слушай. Видишь дуб? Не простое это дерево. Волшебное. Старое. Древнее. Помнит это дерево, Матвейка, как бродили по земле звери дикие. Тьма повсюду — ни света, ни радости. Посмотри. Что ты видишь?

— Дерево…

— Ты видишь три мира. Нижний, Средний и Верхний. Корни, Ствол и Крона. Крошечный кусочек коры помнит все тайны мироздания.

— Маленький кусочек коры? Разве?

— Вечности не хватит, чтобы услышать от него все сказки.

— Разве человек может жить вечно?

— Вечна душа, мальчик. Чтобы слушать сказки, хватит её одной.

— Тогда пусть, когда я умру, моя душа прилетит сюда. К дубу. Или так нельзя? Это ведь уже второе желание?

Китоврас наклонился, заглянул мальчику в глаза.

— Что ж… Будь, по-твоему, колдун, поймавший Китовраса. Помнишь, как меня позвать?..

— Китоврас, Китоврас,

Отворяй врата для нас!

Он исчез. Поклонился до земли, сказал: «Мир Вашему дому, провожать меня не надо…». И исчез. Какое-то время все молчали. Первым вскочил Сергей:

— Мы так-то тоже не просили нас сюда тащить… Так что надо или нет провожать, можем решать сами. Кто со мной?

Все разом высыпали из избы.

— Кажется, мы остались без жилья, — Елизар грустно смотрел на обгоревший остов дома деда Матвея.

— Потом разберёмся, — махнул рукой Сергей. — Пошли!

Китоврас, Китоврас,

Отворяй врата для нас!

— Слышите? — Кристина остановилась. — Дети! Это они!

Вдалеке показались призраки. Они махали им рукой, зовя за собой, но были слишком далеко — не догнать.

— Мяу!

— Васька!

Кот, подняв трубой хвост, важно пошёл к лесу — туда, где только что мелькнули призраки. Всем стало легче — провожатый есть, дорогу к дубу они знают, а что изба сгорела — что уж теперь. Кто знает, может, вернётся дед Матвей? Но в глубине души каждый чувствовал — нет. Не вернётся.

Знакомая тропинка. Шорохи, запах леса, мох пружинит под ногами. Сергей крепко держал Марину за руку, Дима следил, чтобы бабушка не оступилась. Детский смех то и дело доносился издалека.

Когда наконец они вышли на знакомую поляну у старого дуба (немного было не по себе — слишком свежи воспоминания), то вновь увидели детей, вот только теперь их было уже пятеро.

— Матвейка, догоняй!

— Ха-ха-ха…

— Пять кикимор на болоте,

Пять огней, пять карт в колоде,

Пять поганок на пеньке.

Мухоморов пять в теньке,

Чёрт, подмостный, домовой —

Выбирай, кто ты такой?

Матвейка выделялся. Он был меньше ростом, но зато ловчей и проворней. Озорные ярко-зелёные глаза, каштановые кудри. В этом мальчугане деда Матвея было, конечно, не узнать. Он запыхался, играя, но неожиданно остановился и стал тереть левое запястье — там, где на загорелой коже золотым светом горел молвинец — линия за линией бежит, одна другую догоняет, одна за другую прячется и снова по кругу…

Зашелестел лес, запели колокольчики на рогатине деда Матвея — посох колдуна стоял тут же, прислонённый к дубу. Из трещины в стволе вырвалось сияние, будто солнце пряталось внутри! Две половинки древа расступились, и на поляну вышел Китоврас.

Ветвистые рога, гордая осанка, копыта осторожно ступают по опавшим листьям. Он был… Как из старой сказки. Волшебный. Удивительный! Синие глаза смотрели в самое сердце. И столько света, столько доброты было в его взгляде…

По лицам друзей полились слёзы, их было не скрыть ни мужчинам, ни женщинам, ни даже призракам детей. Это было откровение. В этот момент никто не задумывался, во что именно верит и верит ли вообще. Они просто молились — горячо и искренне — богу Китоврасу, Вещему дубу, Предкам, Свету, Мирному небу над головой. Молились за себя и своих будущих детей. Молились за тех, кто ушёл, кому пришлось пережить страшное зло — войну. Молились всем существующим и несуществующим богам, Вселенной и Закону мироздания.

Дети подбежали каждый к своему правнуку, встали перед ними, улыбнулись и… исчезли. А Матвейка пошёл Китоврасу навстречу. Шаг. Ещё один. Всю поляну залило солнечным светом, таким ярким, что слепило глаза! Китоврас наклонился, обнял мальчика, а тот отдал ему гребень. Одним быстрым, ловким движением человек-олень воткнул его себе в волосы. Матвейка встал на цыпочки и что-то зашептал Китоврасу. Тот кивнул, взял посох деда Матвея и направился к застывшей от волнения компании провожатых. Он отдал посох Кристине. Девушка обняла древко украшенной лентами рогатины и едва удержалась на ногах — сила вливалась в юную ведьму волнами, обдавая щекочущим теплом с головы до пят.

— Простите, — неожиданно все услышали негромкий, но уверенный голос Юлии Оттовны. — Я… Возможно, я сплю и мне всё это снится… Но это не важно. Я должна сказать Вам спасибо. Я просто не прощу себе, если не сделаю этого. Мне подарили... встречу, о которой я даже не смела мечтать. Несколько незабываемых, счастливых минут. Невероятно щедрый подарок, после которого просить ещё о чём-то просто… непозволительно, но… Нельзя ли вернуть мои очки…?

Китоврас улыбнулся, протянул руку и на несколько секунд закрыл ей своей ладонью глаза.

— О… О! Майн гот… Спасибо…

Мальчик едва стоял на ногах, его образ таял с каждой секундой. Китоврас подхватил Матвейку на руки и понёс к дереву. Они медленно растворились в золотом свете, а когда сияние исчезло, все увидели возле дуба… могилу. Она не была свежей. Всё выглядело так, будто она здесь уже давно. У могилы сидел обыкновенный чёрный кот.

— Мяу…

— Васька, — Кристина, не выпуская из руки посох, другой подхватила котейку. — Ты Васька, как хочешь, а я тебя с собой заберу. Будешь у камина лежать. Песни мурлыкать. Должен же быть у ведьмы чёрный кот, как думаете?

— Должен. На… Наверное. — Орехов поправил очки. — Как думаете, Кристина, он заговорит? Кот?

— Не знаю, — Кристина пожала плечами.

— Юлия Оттовна? Вы хорошо себя чувствуете? — Забеспокоилась Марина.

— Да, деточка. Спасибо. Очень… Очень хорошо.

— У вас теперь откроется дар ясновидения? — Кристина с интересом посмотрела на бабушку Димы.

— Не думаю. Но я прекрасно вижу! Этого более чем достаточно. Не знаю, влияет ли подобная коррекция ещё и на память, но я кое-что вспомнила. Дитрих, это касается тебя.

— Да? — Дима подошёл ближе, заинтригованный, потому что «Дитрихом» бабушка называла его только когда очень сильно волновалась.

— Когда тогда я осталась… Здесь. На этом самом месте. Мне явился папа. Твой прадед. Так вот. Он просил передать тебе вот это, —Юлия Оттовна протянула внуку… обычную дубовую веточку.

— Спасибо. Но я… Не совсем понимаю, — историк вертел меж пальцев веточку размером не больше ладони — несколько пожелтевших листьев да пара желудей, и впервые в жизни у него не оказалось ни одной версии. — Что это значит?

— Послания порой трудно разгадать, — посмотрела Кристина на Орехова. — Спрячь. Сохрани. Придёт время, и ты поймёшь, что именно хотел передать Отто.