1918-й год на Востоке России

* * *

Командование отрядами Ижевске-Воткинской армии было в руках фронтовиков, среди которых было немало боевых солдат и офицеров, побывавших в Германской войне. С увеличением состава армии влившаяся в нее заводская интеллигенция давала инженеров и техников. Ижевцы и воткинцы, как выше отмечено, храбро отражали вражеский напор, но расширять свою базу без помощи извне они не могли; для широких наступательных действий у армии не было технических средств, денег и оружия.

Командовал армией кадровый боевой офицер, капитан Федичкин. Воткинской группой командовал капитан Юрьев — социал-демократ меньшевик, член заводского комитета. Оба они оказались достаточно хорошими военачальниками. По принятому соглашению, военные приказы подписывались так называемым главнокомандующим прикамского Комуча, уполномоченным Союза фронтовиков и членом местного совета рабочих депутатов. В Сарапуле же военные приказы подписывались еще и делегатами фабрично-заводского комитета.

Военное командование не было свободно в оперативных действиях. Часто между ними и «верховной властью» возникали конфликты, особенно в вопросе наступательных операций. В маленьком масштабе в Ижевске происходило то, что имело место в Казани и Самаре. Офицерство, даже вышедшее из местного заводского населения, рассматривалось как «необходимое зло». Оно не имело никаких прав, даже права наложения дисциплинарного наказания за ослушание. На все требовалась санкция «революционно-демократических» учреждений.

В повстанческой армии, вместо железной дисциплины и устремления всех сил на борьбу с красными, началась обычная социалистическая пропаганда со всеми ее атрибутами. Смертная казнь была отменена. Боевые приказы штаба обсуждались в солдатских группах и часто не исполнялись, особенно в Сарапуле. О строгой дисциплине нечего было и думать. Понятно, что после первого взрыва энтузиазма среди рабочих и крестьян наступило охлаждение. Дисциплина стала падать, а тыл разлагаться. Следственные комиссии (состоявшие из социалистов) держали сотни арестованных в импровизированных арестных домах, с которыми советские агенты имели свободное общение. Началась обычная в то время пропаганда — примирения с большевиками и прекращения «братоубийственной» войны. В Воткинске, ввиду небольшого количества эсеров, дело было поставлено несколько лучше. Здесь штаб не считался с социалистическими организациями. В Сарапуле же наблюдался полный хаос, там работали три самозванных штаба. Солдаты митинговали. Отряды не выполняли боевых приказов.

При столь неблагоприятных условиях повстанческой армии приходилось выдерживать беспрерывные бои с красными. Особенно трудно доставалось воткинцам, на которых наступали с двух сторон китайско-латышские отряды. Насильно мобилизованных крестьян латыши гнали в наступление, выставив в тылу пулеметы. Несколько раз Ижевск подвергался непосредственной опасности. Красные пулеметы подходили уже очень близко к заводу, но геройским защитникам удавалось в решительный момент обращать красных в бегство и даже захватывать добычу.

В конце сентября в Ижевск прибыла долгожданная делегация самарского Комуча, представленная двумя эсерами, Шмелевым и Шелумовым. Они привезли немного денег (на 1½ миллиона рублей облигаций военного займа) и уверяли, что военная помощь приближается. Это была неправда. Шмелев и Шелумов пытались мобилизовать «Роту Учредительного собрания», в которую, после усиленной пропаганды, записалось несколько десятков человек местной учащейся молодежи и интеллигенции. Во главе роты стал Шелумов, а Шмелев, исполнив свою «миссию» и почуяв личную опасность, поспешил в Уфу (через два месяца Шмелев вместе с Вольским и другими эсерами заключили в Уфе мир с большевиками и пропущены были в Москву). Шелумов же погиб на передовых позициях около Ижевска. С ним погибло несколько десятков самоотверженных энтузиастов, поверивших эсеровским призывам.

Под все усиливавшимся давлением красных в первых числах октября пришлось очистить Сарапул и отступить к самому Ижевску. С падением Сарапула создалось опасное положение, армия оказалась окруженной и стиснутой кольцом. Последний выход на Белую закрылся. Тем не менее, все продолжали жить надеждой на помощь извне. «Верховные правители» заверяли, что самарские товарищи спешат на помощь деньгами, оружием и людьми, а союзные армии идут с востока на выручку и находятся около Уфы.

7 октября пала Самара, последний оплот волжского Комуча. Оставалась последняя надежда на Уфу, и фронт держали с огромными усилиями. В ноябре грустная картина обнажилась. Помощи ждать стало неоткуда. Красные подходили уже к самой Уфе, заняли селения по Белой и почти отрезали выход ижевцев к белым армиям, оперировавшим на Урале.

Между тем силы повстанцев слабели. Они сражались героически; отдельные отряды интеллигенции и учащейся молодежи сдерживали натиск во много раз превосходивших их красных. Стало ясно, что падение Ижевска неминуемо и необходимо заблаговременно эвакуироваться. Комуч, однако, не сдавался, продолжал уверять, что помощь идет. На заводах царило паническое настроение.

Красные стали подходить к Ижевску. Был трагический момент, когда они были совсем близко от завода и послали делегацию, состоящую из трех татарских мулл, ижевскому рабочему комитету с предложением выдать всю интеллигенцию, командный состав и оружие, за что рабочим была обещана полная амнистия. Письмо с делегацией попало в штаб. Ночью было созвано экстренное совещание. Решили принять энергичные меры: по тревожному гудку в 4 часа ночи были созваны жители на митинг. На нем был сообщен приказ командарма Федичкина о введении смертной казни за бегство с фронта. Сам Федичкин с несколькими ротами в ту же ночь повел энергичное наступление. Красные были еще раз разбиты, отогнаны от Ижевска, и бодрое настроение вновь вернулось к защитникам ижевского плацдарма.

После этого капитан Федичкин неоднократно убеждал свое гражданское «начальство» в необходимости своевременной эвакуации заводов, с целью вывести армию и спасти население. Он предлагал пешим порядком пробиваться на соединение с оперировавшими на Урале частями Сибирской армии. Но господа Евсеев, Бузанов и другие с упорством отклоняли предложение начать немедленную эвакуацию заводов. Решено было созвать «всенародный» митинг. Выступающий на нем капитан Юрьев заверил, что в Ижевск будто бы двигаются на помощь два полка Народной армии из Уфы, которые скоро должны прибыть. Члены Комуча подтвердили заявление Юрьева и умоляли бороться и не эвакуировать Ижевск до прихода помощи. Эвакуация была отвергнута. В это время пришло известие, что адмирал Старк и капитан Феодосьев, оперировавшие с вооруженной флотилией на Каме и Белой, ушли в Бирск разоружаться. Они мотивировали свой уход скорым наступлением зимы. Это немедленно было учтено красными. К пристани Гольяны подошли пять красных канонерок и обстреляли берег. Одновременно была захвачена и пристань Галево, единственный свободный проход на Урал. Повстанцы оказались в мешке. Оставался еще единственный и малонадежный путь отхода армии — пристань Еловая, переправа через Каму и левым берегом, походным порядком на Кимбардинский завод, в районе которого находилась группа белых войск капитана Ларионова. Тогда-то было, наконец, решено оставить Ижевск. Стали готовиться к отступлению.

Но в этот момент красные окружили Ижевск и повели решительное наступление на город с двух сторон. Штабу и части отрядов едва удалось спастись по дороге на Воткинск, а тысячи жителей и рабочих не успели бежать и попали под власть красных.

Благодаря тыловому прикрытию ижевцев, отступавших с боем, Воткинску удалось сравнительно благополучно эвакуироваться и, соединившись с ижевцами, переправиться через еще не покрывшуюся льдом Каму. Приходилось идти с боем несколько недель, пока армии не потеряли связи с красными.

Моральное состояние ижевских отрядов было весьма угнетенное. Однако, имея достаточное количество орудий и пулеметов, отобранных у красных уже в боях на левом берегу Камы, штаб сформировал бригаду, выделив из числа всех добровольцев молодой элемент и отпустив стариков и больных.

В плохой одежде и рваной обуви покинули свои родные села ижевцы и воткинцы и шли пешком 500 верст, узким коридором, местами имея фронт противника в 3 верстах.

За Ижевской армией шло 20-тысячное население Сарапульского уезда, пережившее все ужасы кровавой власти и спасавшееся от неминуемой гибели. Тут были почти исключительно крестьяне, рабочие, ремесленники, словом, трудовой народ, бежавший от «рабочей власти».

Очевидцы захвата красными Ижевска передают следующие подробности кровавой расправы с мирным населением («Уральская жизнь», № 38).

7 ноября красные стремительно ворвались в Ижевск. Часть армии не успела спастись; солдаты побросали винтовки и побежали на завод. Красные окружили завод и произвели проверку рабочих. У кого оказался рабочий билет, того отпустили, а остальных вывели, собрали на церковной площади, всех расстреляли из пулеметов. Всего было убито в день захвата города около 800 человек. Тела убитых возили на подводах несколько дней и зарывали в огромных ямах в лесу близ заводского озера. На следующий день начала действовать Чрезвычайная комиссия. Ловили всех, на кого указывали местные коммунисты. Через несколько дней тюрьмы и все арестные помещения оказались переполненными. Арестованные валялись в погребах и сараях.

Главный контингент арестованных: рабочие и служащие завода. Расстрелы продолжались более месяца. Главное участие в расстрелах принимали китайцы, мадьяры и латыши. Квартиры рабочих семей, члены которых служили в Народной армии, совершенно разграбили. Семьи ушедших рабочих убивались.

Так «рабоче-крестьянское правительство» расправилось с рабочими и крестьянами, посмевшими восстать против его тирании. (Ижевскому заводу пришлось впоследствии, уже в 1919 году, вновь пережить радость освобождения от большевиков, а к концу того же года — новые ужасы их возвращения.)

Автору этих строк пришлось наблюдать зарождение Ижевской и Воткинской армий, пришлось пережить вместе с ней и первые недели великой радости и подъема, как и последние страшные дни оставления Сарапула. Никогда из его памяти не изгладятся светлые воспоминания о русских людях Сарапульского уезда, отдавших себя служению родной стране. Незабываема храбрость рабочих, учащейся молодежи и интеллигенции, с которой эти люди, с глубокой верой в правоту своего дела, жертвовали собой, во имя освобождения России.

На первом этапе своего невольного странствования из Москвы, в Ижевске, Воткинске, в деревне Костоватой, где автор почти месяц укрывался от красных, как и в других деревнях и селах Сарапульского уезда, ему представилась возможность убедиться, какие огромные потенциальные силы заложены в русском народе, как легко было в нем вызвать здоровые патриотические и национальные чувства, как легко было его двинуть на великое дело спасения государства.

Во время атаки красных на пристань Галево, в августе месяце, крестьяне близлежащих деревень, опасаясь расстрелов и грабежей, спасались бегством. Нужно было видеть эту потрясающую картину. Крестьяне маленькой деревушки зарывали свой скромный скарб в землю; обитатели хижин, хлеборобы, кормящиеся своим тяжелым трудом, спасались от правительства, объявившего «войну дворцам и мир хижинам». Тогда казалось, что наше крестьянство со своим здоровым инстинктом собственника не переварит в своем организме чужеродное тело коммунизма и свергнет его идеологов. Дело было только за вождями. Но к великому несчастью, у Ижевского восстания, так блестяще начавшегося, вождей не оказалось. Социалистическая зараза, сделав свое злое дело в столицах и крупных городах России, перешла на Каму. Вновь к власти пришли случайные, слабые и бесхарактерные люди, проникнутые насквозь узкой партийностью. Пришли эсеры, на сей раз третьестепенные, и померк огонь энтузиазма борьбы за Россию. Началась обычная демагогия. Народ звали не к спасению государства, а к спасению завоеваний Февральской революции. Но все это было так чуждо сердцу народа!