Восемь лет с Вагнером

Карабин-Гора

Война — это, скорее, интеллектуальная такая штука… Такие бои, где все собрались и мочат друг друга на дистанции в 20–30 метров — очень редки. Тем не менее, в Сирии был у нас такой бой.

Это было на Карабин-Горе, как мы ее называли, недалеко от Шаира. На горе даже стоит какая-то табличка — мол, внесена в список достопримечательностей Сирии. Там стоит вышка — ее, естественно, уже положили, и она вся упала. И к нам приходили туда духи настолько близко подошли, что кидали гранаты. А у них гранаты, чтоб вы понимали, как немецкие такие — с длинной ручкой. Гранатка сравнительно небольшая, а ручка — достаточно длинная. То есть, ее можно бросить гораздо дальше, чем «эфку». Мы в них кидали «эфки», а они нам в обратку вот эти свои гранаты. Перекидывали настолько, что они улетали метров на 10 за нас, короче. И из-за этого мы не страдали от их гранат. Вонючие они какие-то, самоделки, я не знаю селитрой какой-то воняют.

Бой ночью состоялся, часов в 9 они напали. К сожалению, мы проморгали «фишку», хотя звоночки были. Был у нас там такой мужичок, он и сейчас у нас служит. Он афганец бывший, дяденька старый такой уже… Ему лет 65 или даже больше. Ну, он глазастый и относится к войне как к настоящей работе. Чувствует за собой ответственность, что редко бывает достаточно. Тем более, у ветеранов. Они обычно: «Эээ… Да нормально, все будет хорошо!» А этот все время смотрел, наблюдал. И он несколько раз видел, как духи подходили. Но этому не придали значения. И вот они в один прекрасный момент на нас напали, прямо близко-близко подошли. Они еще на танке заехали к нам на сопку, и привезли пехоты прямо на танке. Оборудовали недалеко от этой горы КП, то есть, командно-штабной центр, из которого осуществляли координацию боя. Причем, у них там поодаль еще 50 человек стояли. И на нас напали 50. А у нас там на горе ребят было — человек 11, ну, отделение, грубо говоря.

Меня тогда на горе не было, я под горой стоял. И вот эти 11 человек вели бой с превосходящими силами противника, пока им не выслали туда помощь. Довольно жесткий у них там был бой. В первые же минуты командир отделения был ранен. Через пять минут он сказал, что дважды ранен. Еще через пять сообщил, что он трижды ранен. И у него там трехсотые, трехсотые, трехсотые пошли… В общем, итог боя — 26 человек «трехсотых». А их там до подхода подкрепления всего 11 было бойцов. А «двухсотый» всего один погиб в самом начале. Мужичок такой был, «альфовец» бывший. В общем, был достаточно «валидольный» бой. До самого последнего момента думали, что высоту не удержим. Потом к нам подтянулись силы с других подразделений, из других взводов. И мы еще перешли в контратаку.

Я был тогда уже на АГС-е — АГС я поднял наверх, но он не пригодился. Мне сказали: «Ты теперь обычный стрелок. АГС брось, он тут пока не нужен. Когда будут отходить, тогда будешь долбить». Я заряжал пацанам магазины, как мне командир-взводник приказал. Раз ты прибыл на гору, заряжай магазины. Я еще снарядил гранаты. У нас есть товарищ, слава Богу, он жив-здоров, довольно известный у нас человек. И вот выходит он с позиции. Там все чуть ли не по-пластунски ползают, а он выходит в полный рост оттуда. И прогулочным шагом идет ко мне со стороны битвы. Приходит, спрашивает: «Патроны есть у вас?» Отвечаю: «Ну есть, братан. Заряжай». Посидели, зарядили. Я в этот момент продолжал снаряжать гранаты. Ну, он собирается, магазины к себе засунул, и таким же прогулочным шагом пошел туда — в бой. Вообще не пригибаясь, вообще пофигу.

— Стой! — кричу ему. — А че тебе, может, гранаты нужны?!

— Гранаты? А че, есть гранаты?

— Да конечно. Я вот, привез гранат вам на «Бардаке».

— О, отлично! Давай сюда!

— Сколько тебе?

— Да давай все. Сколько есть.

Наваливает себе на руку, прижимает согнутую в локте руку к телу, набирает гранат целую кучу. Одной рукой держит гранату, второй ее «расчековывает» хрясь! кидает ее в сторону противника. И пошел их кидать, короче! Штук, короче, 20 или 30 гранат раскидал по все этой местности. Гора просто скакала. А надо понимать, что я где-то больше 100 гранат привез, «эфок». И все эти гранаты буквально за 15–20 минут были в сторону духов выброшены. Там у них просто шансов не было. Просто мясорубка была.

Когда мы отбили их атаку, огонь с их стороны начал стихать, видимо, у них патроны уже начали заканчиваться. А подвоз прекратился, потому что уже опасно стало духам подвозить боеприпасы с их стороны. С этого момента духи начали заезжать на эту гору прямо на джипах. Даже на танках. Скидывали боеприпасы своим, забирали раненых, увозили…

Что еще запомнилось — у них там под горой, чуть левее, было сделано что-то типа госпиталя. Буквально метрах в ста от горы. Когда они отступали, оставили там человек шесть со следами насильственной смерти. Они все там скончались. Видимо, мертвых бросили, не стали вывозить. Накосили их там будь здоров: дорога с горы была вся в крови. Мы их просто разбили, несмотря на то, что народу с нашей стороны было не так много.

Я там, кстати, первый раз с «тепляка» пострелял. Как было дело. К противнику на холм выходит группа с правой стороны, прямо на холм поднимается. Там пацаны были разведчики. У многих были «тепляки», «ночники» на винтовках. У нас ничего такого не было — мы обычное штурмовое подразделение. Нам говорят командиры, что с правой стороны идут наши, сейчас мы со своих позиций будем организовывать контратаку, выбивать их с горы и гнать до низа, короче. Начинается контратака, мы бежим — и тут я вижу, как эти разведчики выходят с фланга в темноте. В кромешной. Тем не менее, силуэты различимы. И вижу, двое подходят к трупу духа, один его переворачивает. А у духа граната была зажата на взводе на груди, без замедлителя. Она взрывается, они кубарем разлетаются, падают… и лежат.

Я думаю: «Все, по ходу, ребятам кранты». Подбегаю к ним, смотрю, один приподнимается, раз-раз, по башке себя постучал, говорит, нормально все, и побежал дальше. А второй лежит, хлопает глазами, оттекает от взрыва. Я его за грудки взял, в яму какую-то отволок. А там неровная местность, я его тащу, ему больно, он кричит: «… твою мать! Оставь меня здесь! Не тащи! Мне больно!» Я говорю: «Нет. Надо тебя укрыть».

В ямку его затащил какую-то, положил. Говорю: «Ты как? Целый?» Отвечает: «Вроде да. Сейчас полежу минут пять, и побегу дальше штурмовать». Да все, говорю, ты уже набегался. Ему башку все растрясло взрывом — ни фига не соображает, а рвется дальше в бой. «Все, хватит, говорю. Ты лежишь здесь». И смотрю, у него что-то светится. Оказалась СВД-ха думал, что с ночником. Я ему говорю: «Дай мне ее, я пошмаляю, у тебя там „ночник“ хороший» Он мне: «Это не „ночник“. Это „тепляк“».

Я у него вырываю эту винтовку из рук, хоть он ее и удерживал активно — все хотел штурмовать — и рванул на поле боя. А там, как в игре. Бегают эти духи, виден их КП вдалеке. Там рядом уходит русло высохшей реки влево, метрах в 600–700 от этой горы, и там духов прям море. Кто-то куда-то ходит, таскают какие-то цинки, еще человек пять стоят — из-за горы видно, как головы шевелятся. И я с «тепляка» раньше не стрелял никогда. А он у него стоял на четырехкратном приближении. А я откуда знаю, где там какие «краты»?

Перед горой наши пацаны начинают штурм, а лежу с этой винтовкой, с «тепляком», и прямо вижу этих духов. Первый бруствер, второй бруствер. За первым стоят чуть поодаль друг от друга два человека, а за вторым бруствером, судя по тому, как он им махал, орал, какие-то приказы им раздавал, командир находится. Я сразу командиру в голову прицеливаюсь, думаю «Так, ну, судя по тому, что командир огромный (голова во-о-от такая, я прям почти лицо вижу его), надо мне ему прямо в жбан попасть». Бах! Выстрел, он вроде поник. Я думаю: «Класс. Командира ликвидировал». Второго ловлю. Бах! А он даже не шевелится. Думаю, что за дела такие? А я же не знал, что «четырехкратник» стоит. Не попал.

Репу почесал, взял чуть выше. Бах! Метров пять не долетела пуля, упала перед ним. Четвертый выстрел. Бах! И попадаю прямо перед лицом командира в бруствер. Он, короче, понял, что по нему стреляют и, похоже, с использованием чего-то ночного, потому что его видят. Они берут, снимают разгрузки, бросают автоматы, ложатся — и кубарем покатились назад. Просто, когда ты повышаешь высоту фигуры своего тела до сорока сантиметров, в тебя практически нереально попасть. И они покатились по полю, по всем этим колючкам, без оружия, без разгрузок. На этом мой бой закончился.

Начали раненых искать. Мы вместе с ротным нашли одного духа, подстреленного в живот. А темнота страшная, ничего не видно. У меня фонарик у единственного, почему-то, был. И он тускло красным светом горит, батарейка уже садится. Мы светили на землю и вдруг: «а-а-а-а!». Кто-то стонет. Отходим немного, смотрим — лежит тело. Подходим, а у тела руки нет, и как в фильме «Чужой», из грудины все мясо вырвало и позвоночник виден. Этот мертвый был. Говорю: «Осторожно! Здесь где-то Чужой шарится!». Все поржали.

Потом, кстати, еще «Хищника» нашли — там в низинке дух валялся, еще до боя убитый, зеленый уже. У него шакалы съели нижнюю челюсть, и из верхней челюсти такая мошня свисала. «Вот, говорю, — там Чужой, а здесь Хищник».

Нашли в итоге этого стонавшего духа. Мы его сначала дернули веревкой, чтобы посмотреть, не заминирован ли. Доставили его на наши позиции. Он постоянно терял сознание. Лежит на боку, потом на пять минут отрубается, снова очухивается и стонет. Доставили в штаб, допросили.

Был у нас разведчик-пацан, его все наши знают тоже был в этом бою подстрелен в ногу. Бой уже практически заканчивается, но мы этого не знали на тот момент. И он прыгает на одной ноге. Вторая у него вообще не работает. Прыгает, и все говорит: «Че, когда штурмовать-то их будем?! Давайте штурманем!» Какой, блин, тебе штурм?! У тебя нога одна! А он говорит: «Да я на одной ноге буду прыгать!» А второй разведос был в руку ранен, и ходил тоже такой, с РПК в другой руке. А простреленная рука висит. «Я, говорит, буду топить „до талого“, я не остановлюсь». То есть, рвались вперед. Отчаянные парни, вообще. Лютые.