Восемь лет с Вагнером

Языковой барьер

По поводу самой работы с ними — мы конечно старались их языком пользоваться, французский где-то учить на элементарном уровне, чтобы понять, чтобы знать, как по должностям их называть. У нас был один переводчик на 400 человек. Частично приходилось их русскому учить, основам: стреляй, не стреляй, прекратить огонь, лежа к бою. Они очень хорошо обучаемы, у них хорошая память.

Как мы компенсировали нагрузку от того, что переводчика, по сути, не было. Мы выпустили роту, и лучших 10 человек из нее взяли. И именно эти 10 человек мы оставили на базе в качестве инструкторов при взводах. Они же уже лучше понимают русских, какие-то отделение моменты. И через год за 6–7 выпусков, которые я провел, эти 10 человек уже фактически заменяли полностью инструкторов. Если мы проводили какие-то инструкторско-методические занятия, готовились к занятиям, определяли план как мы будем работать фактически от инструктора зависело просто распределение того, как будут организованы учебные точки. На этих точках выставляют этих самых инструкторов. Грубо говоря, они уже все понимают, все знают и уже сами прошли обучение, они уже несколько выпусков провели, через них было проще работать.

Ну и были прикольные моменты, потому что они русский язык чутьчуть ухватывают, но в то же время немного искажают на свой манер. Помощника гранатометчика, когда группы двигаются в составе элементов боевого порядка, они называли «помущька». Отработка действий на поле боя, когда подаются команды «Красный», «Зеленый», «Держу — пошел» у них это выглядело примерно так: «Дерзю посёл! Зелений. Классьный».

Наши инструкторы работали нормально, очень достойно обучали — но проблема главная была в том, что местные армейцы были вообще никакие. Просто нулевой у них уровень подготовки. Пока наши парни не начали их обучать, до этого их обучали французы обучили только маршировать и воинское приветствие отдавать. Их больше ничему не учили, просто не выгодно было. И после того как перед выпуском мы провели показные выступления приехал президент, вот эти все представители, дипломаты, депутаты — они были в шоке от того, как были подготовлены их военнослужащие. Мы там начали поднимать, обучать именно военному делу. Что им необходимо для обороны и защиты своей страны.

По результатам обучения, в конце проводились показательные выступления. Приезжало руководство различных западных аналитиков, наблюдателей, спецслужб — не будем скрывать. В том числе и президент ЦАР, его свита. Там порядка 140 машин на базу заезжало.

На «показухах» мы проводили стрельбы с холостыми, взрывы красочные делали — взрывали вышки, заборы. Отыгрывали захват машины, рукопашный бой. Негры ломали кирпичи руками. Там просто визжали все. Там приходила публика, и там у них был праздник — считай, у всего народа самооценка поднялась. И у них считалось, что те, кто проходил обучение в нашей инструкторской школе — это элита армии. Всех остальных они не воспринимали. Особенно тех, кто обучался у французов и западных спецов — они считались ниже по уровню подготовки. А выпускники именно нашей инструкторской школы, кстати, хотели приехать к нам в Россию, дальше обучаться. У них повышался социальный уровень, начинался карьерный рост, заработная плата.

Кто плохо обучался, у нас были отчисления, они прямо цеплялись, плакали, потому что, если их отчисляли, для них это был шок. Но были такие ребята, которые отставали в обучении. Ну никак им невозможно было объяснить.

Мы также проводили медосмотр при поступлении — сразу отчисляли людей со всеми язвами. А там очень много больных было: антисанитария. Венерически заразных мы тоже сразу убирали из лагеря. У них уже был шок. Потом уже начинали физо. Местные, хоть и терпеливые, но в плане физо против европейца они не могут. Подтягиваться они вообще не умеют, отжиматься тоже.

Суеверия у них еще очень развиты. Например, инцидент был на базе. Мой товарищ как раз отвечал за взаимодействие с ними. Они очень боятся хамелеонов. Суеверие в том, что, если посмотришь в глаза хамелеону, то умрешь. Типа в хамелеонов вселяются души шаманов. Так наш товарищ, чтобы их поднять с утра, брал хамелеона и заходил с ним в казарму. Через 5 секунд в койках никого нет — аж в двери-окна повыпрыгивали.

Тоже есть свои кадры и исполнители. У меня был помощник-инструктор из прошедших курс армейцев — мы называли его «Ниндзя», потому что у него фамилия была такая, на ниндзю похожая на нашем языке. Хороший вообще парень, он из самого первого призыва — а он был самый жесткий: они в бронежилетах нормальных ходили, в касках, мы тогда строго к этому относились. И первый призыв больше понимали, больше знали. И потом уже, на второй выпуск нам сказали:

— Оставьте людей, которые материал выучили хорошо, чтобы они вам в дальнейшем помогали.

Все-таки было сложно, языковой барьер, у тебя уже у самого голова была большая — каждому объясни. Они ведь как будто оружия боятся, воняли безумно — у них свой запах какой-то необычный. Но для них, наверное, это запах — а для нас это вонь страшная. Я, например, вообще не мог переносить, сразу тошнить начинало. Долго привыкал.

Девушки себя показывали по-разному. Да и женщины приходили, но у тех со временем начинали болеть то руки, то ноги, то голова и их быстро отсеивали. Девушки были такие, что с автоматами бегали. Помню, помощница пулеметчика одна была, с коробами бегала — гром-баба! У них это нормально, что женщина бок о бок с мужиками работает. Причем, что самое интересное, они в одной палатке все спят, моются вместе — это потом их уже разделили. Были здоровые, мускулистые парни, но они были слабые, у них нет выносливости. Мне кажется, это из-за питания: они же не жрут нормально. Что им эта маниока даст? Если бы их кормили мясом, как положено, мне кажется, они бы были более выносливы. А так это слабаки. Они всегда говорили:

— Вот мы у вас, у русских находимся, тут кормят хорошо. Сейчас уедем к себе в часть, там кормить будут плохо.