К тебе будут приставать!

– Любуешься? – раздавшийся со спины самодовольный голос вырвал из грезы и заставил резко захлопнуть телефон. Пока разбушевавшееся сердце пыталось успокоиться, Маду бесцеремонно устроился на соседнем стуле и выхватил из тарелки один из крохотных румяных рогаликов, которые этим утром заменяли булочки. Пока девушка, сжимая телефон, раздумывала над ответом, джинн жизнерадостно сожрал рогалик и принялся за следующий.

– Доброе утро, – буркнула Аленка и углубилась обратно в телефон, стараясь не коситься на стремительно пустеющее блюдо. За одну отстуканную для Светика фразу «Мне пора, больше не буду исчезать!» с блюда пропали три рогалика, а Маду с видом естествоиспытателя, нашедшего скелет неизвестного науке зверя, рассматривал четвертый.

Алена закрыла телефон, а джинн с огорченным вздохом отправил в рот вызвавший подозрения рогалик.

– Доброе утро! – внушительно повторила девушка.

– Прафда добфое? – с любопытством осведомился Маду. Выпечка явно портила дикцию, но дожидаться окончания процесса жевания джинн не стал.

Аленка с некоторым недоумением воззрилась на него. Как-то не ожидаешь в ответ на обычное приветствие услышать что-то подобное.

– А что – разве недоброе?

– Ну… – задумчиво протянул Маду, разламывая очередной рогалик напополам и щедрой рукой намазывая его шоколадной пастой, откуда-то появившейся на столе. – Это очень философский вопрос. К примеру, для этого рогалика, – джинн повертел несчастной сдобой, – оно не доброе. А для меня – ошень.

Прорубившаяся шепелявость имела под собой простейшее объяснение: мужчина с таким неописуемым удовольствием вгрызся в нашпигованный шоколадом рогалик, что Аленка немедленно захотела повторить его «подвиг». Но не стала – из ослиного упрямства и противоречия. Вместо этого поджала губы.

– Может быть, и для рогалика доброе – его же испекли именно для этого.

В ответ ее прожег скорбный, пронизывающий взгляд, способный пробить до самых печенок.

– Ты представляешь, какая ужасная участь – быть рожденным на свет только для того, чтобы тебя съели.

Фраза прозвучала проникновенно, и, возможно, заставила бы девушку устыдиться, если бы Маду при этом не намазывал очередной рогалик, ловко орудуя ножом. Ну и если бы ей было лет пять. Максимум – десять.

– Прекрасно представляю, – хладнокровно ответила Алена, отбирая нож и принимаясь за надругательство над своим рогаликом. – Все мы рождаемся для этого.

– Чтобы нас съели? – с интересом вопросил джинн, наблюдающий за девушкой с таким неприкрытым интересом, словно бы стремился именно к этому – накормить сдобой с шоколадом.

– Конечно, – теперь настала очередь Аленки шепелявить. – Наш съедят шерви, шделают перегной, на котором выраштет трава.

Девушка облизнула пальцы от потеков пасты и добавила задумчиво:

– Или яблоня. С красными яблоками.

– Я смотрю, ты распланировала свою жизнь даже после смерти, – весело фыркнул джинн. – Впервые вижу такую целеустремленную девушку.

– За все миллиарды лет, что живешь на свете? – скептически уточнила Аленка, принимаясь оттирать пальцы салфеткой.

– Почему за «миллиарды»? – удивился джинн. – Всего три тысячи лет.

– Постой, – Алена свела брови, припоминая срочно вычитанное в интернете, – ты же говорил, что печать сделал Соломон, а он жил за тысячу лет до нашей эры! Я проверила.

Маду закатил глаза.

– Ну какая разница – три тысячи лет, три с половиной тысячи лет, четыре. Почти одно и тоже.

– Вот уж не думала, что джинны относятся к своему возрасту также трепетно, как престарелые красотки, – прыснула Аленка.

– Я попрошу! – приосанился Маду. – Я джинн хоть куда, в полном расцвете сил!

– И пропеллер на спине есть? – продолжила веселиться девушка.

– Какой пропеллер?

Видеть наглого и самоуверенного джинна слегка растерянным оказалось весьма приятным. Настолько приятным, что Алена великодушно простила ему вчерашнее нехорошее поведение.

– Как у Карлсона.

– Не знаю про такого, – озадаченно сообщил Маду.

Понедоумевав, как мимо джинна прошел значительный пласт литературы и советских мультфильмов, Аленка принялась за просвещение.

Просвещение затянулось и продолжилось прогулкой по территории соседнего отеля (просто потому, что он оказался классом повыше и соответственно получше «оборудован» деревьями и прогулочными дорожками). Карлсоном просветительская деятельность не ограничилась, разговоры вертелись вокруг множества тем. Бывает такое состояние, когда взгляд цепляется за что-нибудь, и озвучивается мысль, подхватывается, развивается, превращается во что-то новое, еще более интересное и все никак не заканчивается.

– Почему ты сам себе еды не наберешь? – поинтересовалась Аленка во время обеда, заметив, что Маду, как и утром, таскает у нее из тарелки вкусное.

– Я не могу, – как ни в чем ни бывало пояснил тот, с аппетитом уплетая кусок копченого мяса.

– Почему? – удивилась девушка, на всякий случай подвигая себе поближе тарелку. Не жалко, конечно, но выбирая еду на прожорливого джинна никак не рассчитывала.

– Не могу, – лучезарно улыбнулся Маду, завладевая второй тарелкой, где заманчивой горкой возвышались фрикадельки в соусе. – Пока не выполню твои желания – не могу полноценно общаться с материальным миром.

Аленка озадаченно посмотрела на джинна, пытаясь соотнести сказанное с увиденным.

– По-моему, сейчас ты вполне активно материально общаешься с миром, – выразительно произнесла девушка, намекая на исчезающие одна за другой фрикадельки.

– Это потому, что это твоя еда, – удовлетворенно сообщил Маду, с видимым удовольствием облизывая ложку.

– А не мою есть не можешь? – фыркнула Алена.

– Нет, – скорбно сообщил джинн, алчно поглядывая на оберегаемую девушкой тарелку. Так скорбно, что Аленка поспешила отгородиться рукой и недоверчиво уточнила:

– А как же шоколадная паста?

– Все просто: ты ее хотела, – торжественно сообщил Маду и поскоблил остатки соуса.

– С чего ты взял, что я ее хотела? – обалдело поинтересовалась девушка.

– Если бы не хотела, у меня бы не получилось ее взять, – пояснил Маду и со вздохом уставился на тарелку. Так демонстративно, что намек было невозможно не понять, но у Аленки в очередной раз пошла кругом голова, так что намек оказался не понят.

– Так, погоди-погоди! – девушка сжала пальцами виски. – Ты что же это – выполняешь мои желания?

– Ну да, – как само собой разумеющееся ответил Маду.

– Даже не высказанные?

– Ну да.

– Все? – с ужасом спросила Аленка, судорожно пытаясь припомнить, что она успела нажелать хотя бы с утра.

– Нет, только громкие, – успокоительно улыбнулся джинн. – Мимолетные желания – как мысли. Проскользнут – и не оставят ничего после себя. А есть желания как размышления – такие же основательные и глубокие, оставляют следы, которые можно считать.

– Что, вообще все-все? И даже… личные? – девушка невольно порозовела, выдавив из себя вопрос. Признаться, самый волнующий на этот момент. Потому что если вспомнить ее утренние и не только желания… Ой, лучше не надо, лучше не вспоминать!

За спавшей с Маду (буквально на секунду) маской шутника физически чувствовались прожитые им тысячелетия и нечеловеческая сущность: абсолютно черный, чернее неба в пустыне, взгляд давил каменной плитой и одновременно вскрывал грудину острым ножом, чтобы с любопытством хирурга глянуть, как судорожно бьется сердечко глупой человечки.

У Алены перехватило дыхание, и горло сжало жалостью и мучительной безысходностью – словно она разом прочувствовала всю невозможность поступать так, как хочется, лишь усугубленную невообразимой силой исполнять желания. Причем чужие желания, желания хозяина, не играли особой роли в этой огненной бездне, лишенной свободы воли.

Джин моргнул и улыбнулся.

Краткий, как вспышка молнии, миг, и все вернулось на круги своя. Вернулись цвета – пальма вновь стала пыльно-зеленой, а не серой, а зонт над соседним столиком вернул бело-алую раскраску. Вернулись звуки – смех, плеск волн, печальные вопли верблюда и гортанные перекрикивания местных. Вернулась возможность дышать, и судорожно забилось сердце, выплескивая в кровь адреналин и еще что-то, от чего все вокруг сделалось кристально-выпуклым, а в ушах зашумело.

Девушка схватила первый попавшийся стакан и осушила его одним махом, лишь бы избавиться от мимолетного прикосновения вечности, перебить его чем-нибудь земным, понятным, привычным. Позже (хоть убей) не могла вспомнить, что же оказалось проглочено, но оно, определенно, помогло.

– Нет, личные не могу. Я как тот голубой джинн из ваших мультиков: не могу влиять на время и не могу влиять на чувства. Кажется, он еще что-то не умел, – Маду крепко «задумался» и воскликнул: – Вспомнил! Тот не мог воскрешать из мертвых, ну это и я не могу, а вот убивать – могу. Зато не могу путешествовать во времени. Так что опять ваши мультипликаторы попали впросак.

Маду весело, словно ничего не случилось, болтал, а Алена постепенно приходила в себя. Очень хотелось задать глупый вопрос «Что это было?». Очень глупый, ведь понятно, что именно было. Она каким-то чудом умудрилась увидеть настоящего джинна, не того, что рассуждает о различиях между реальностью и мультиками, а сотворенного Аллахом, Иблисом, Черт-знает-кем – совершенно неважно, кем именно. Ведь даже про людей иногда с трудом верится, что пра-пра-прапредком была обезьяна, то про увиденного на секунду одним глазком нельзя даже подумать, что произошел от кого-то из тварного мира.

– А… Хм… Постой! Ты действительно можешь убивать? – очнувшийся разум начал со скрипом работать и ухватился за первую услышанную фразу, вызвавшую диссонанс с тем, что уже девушка знала.

– Да, это совершенно несложно, – весело и легко отозвался Маду, разливая вино по бокалам. – Люди такие хрупкие, так что не составляет никакой сложности.

– Знаю я, что люди хрупкие, – сварливо отозвалась Аленка, принимая галантно поданный бокал. Тонкий ежевичный запах навевал воспоминания и настраивал на приятный лад. – Что, я выпить хотела, да?

– Очень, – уверил джинн, пробуя вино из своего бокала. – Признаю, неплохое, но я бы выбрал другое.

Задумчиво покатав вино во рту, осведомился с надеждой:

– Может тебе вашего национального напитка хряпнуть или коньячка?

– Не нравится – не пей, – обиделась Алена и из глупого чувства обиды и протеста в несколько глотков выпила сразу весь бокал. Сладкий привкус ежевики на языке и разлившееся внутри тепло позволили окончательно выдохнуть и прийти в себя. И даже с обновленным интересом к жизни посмотреть вокруг, подмечая мелочи, которые раньше не бросались в глаза, воспринимаясь как само собой разумеющееся. Например, мелкий беленький цветочек на растущем неподалеку кусте. Казалось бы – просто цветочек, самый обычный, но ведь вырос он в пустыне, на каменистой почве, за которую куст с упрямым упорством цеплялся корнями, впитывая каждую капельку влаги, лишь бы выжить, лишь бы вырастить этот цветочек, который потом станет ягодой, семенами и даст жизнь новому кусту. Удивительно же.