Я назвал его галстуком

38

Мне повезло, что до сих пор меня не трогали. Потому что кое-кого выманивали насильно. Обещали повторную социализацию. И выздоровление. Работу. Успех. С этим хрупким обещанием на устах их шаг за шагом возвращали в социум, к этой великой общности. Их приучали быть любезными. Их гармонизировали. Но мне повезло. От меня ничего не ждали. Ко мне не присылали социальных работников, которые бы, стоя под дверью, часами пытались меня разговорить. Чтение книг и газетных статей, папино средство после бритья, очередной глухой стук в дверь, следы маминых пальцев на рисовом шарике — этой частички жизни мне вполне достаточно. Мне даровано это счастье. Семья позволила мне замкнуться в себе. Из чувства стыда, прошу заметить. Никто не должен знать, что я хикикомо-ри. Для соседей я якобы уезжал в Америку по обмену, а теперь, когда я снова выхожу на улицу, им сказали, мол, я вернулся и мне нужно время, чтобы привыкнуть к дому. Мое счастье, что семья меня стыдится.

И, возможно, это счастье — главное, что характеризует хикикомори. Счастье на неопределенный срок быть освобожденным от жизни, от взаимодействия причин и следствий. Не иметь перед собой человеческих целей и стремления их достичь, законсервироваться в забытье. Быть шаром, лежащим в стороне и не приводящим другие в движение.

Закрываясь, ты выпадаешь из плотной сети контактов и отношений и испытываешь от этого облегчение. Облегчение, что больше не нужно вносить свой вклад. Ты наконец признаешься себе, что этот мир тебе совершенно безразличен.