Я назвал его галстуком

91

Годы спустя.

Кёко, как кошка, свернулась калачиком на диване и говорила в подушку. Всегда одно и то же: — Ты помнишь? Тот августовский вечер. Когда ты сказал: „Может, оно и к лучшему". Я в жизни не испытывала такой враждебности, как тогда к тебе. На тебе был костюм. Галстук съехал в сторону. Темные пятна под мышками. Я сидела у кроватки Цуёси и испытывала к тебе горькую враждебность. Целых шесть месяцев до этого я боролась с ней, боролась, когда ты приходил пьяный домой, боролась, когда ты пьяный жаловался на никчемность своей жизни. А теперь она меня переполнила. Наконец-то. Она была скорбным желанием отправиться к нему, на ту сторону. Милосердная смерть. Я хотела умереть. В разгар вражды смерть казалась мне добрым другом, который радостно примет меня и заключит в свои объятия. Благословенная ночь. Я собиралась считать овец, пока последняя не перепрыгнет через забор. Но. Что, ты думаешь? Что удержало меня? Так слушай же! Простая мысль, что в шесть утра мне нужно встать и приготовить тебе бэнто. Какая нелепость, правда же? Непревзойденный абсурд. Мысль о том, что я нужна тебе. Я, которая однажды, сегодня, скажет тебе: „Я вижу тебя и всю твою немощь насквозь. И сквозь всю твою немощь я вижу человека, который страдает". Эта мысль спасла меня. Я вдруг увидела тебя, как ты едешь на работу и возвращаешься назад, на работу и снова назад, и я вдруг увидела, что ты катишь булыжник, а я качу его вместе с тобой. Снова и снова. Мы катим друг друга вверх на крутую гору».