Когда тело говорит НЕТ: цена скрытого стресса

18. Сила негативного мышления

Карен Гелмон, онколог из Ванкувера, не нравится сравнение борьбы с раком с войной, которое часто используют. «Идея в том, что побеждает сильнейший, — говорит она. — Предполагается, что это битва. Не думаю, что такой взгляд приносит пользу. Во-первых, это неверно с физиологической точки зрения. Во-вторых, я считаю, что это вредно для здоровья с точки зрения психологии.

То, что происходит с нашим телом, — это процесс обмена: есть вход и выход, и вы не можете контролировать каждый его аспект. Мы должны понимать этот обмен и знать, что есть вещи, на которые вы можете повлиять, и вещи, на которые вы повлиять не в состоянии. Это не битва, а двусторонний процесс нахождения баланса и гармонии, объединение конфликтующих сил в единое целое».

При «военном» подходе болезнь рассматривается как враждебная сила, нечто чуждое; организм должен сражаться с ней и побеждать. Такая точка зрения не дает ответа на один важный вопрос — даже при лечении острых инфекций, когда мы можем идентифицировать вторгающиеся в тело микроорганизмы и уничтожить их с помощью антибиотиков: почему одни и те же бактерии или вирусы щадят одного человека, но атакуют другого? Такая бактерия, как стрептококк, которая является причиной так называемых пожирающих заживо болезней, живет в организме многих людей, но вызывает болезнь лишь у немногих. Или, присутствуя в теле человека какое-то время, она не вызывает никаких проблем, но приводит к смертоносной атаке в другой период его жизни. Чем объясняется данное различие?

В XIX веке велись оживленные дискуссии на эту тему; десятилетиями спорили два выдающихся ученых — основоположник микробиологии Луи Пастер и физиолог Клод Бернар. Пастер настаивал на том, что течение болезни определяется вирулентностью микроба, а Бернар считал, что оно зависит от уязвимости организма носителя. На смертном одре Пастер отрекся от своей теории. «Barnard avait raison, — сказал он. — Le germ n'est rien, c'est la terrain qui est tout». [Бернар был прав. Микроб — это ничто, среда его обитания (то есть тело носителя) — всё.]

Умирающий Пастер, возможно, сделал очень резкий поворот в противоположную сторону, но, быть может, он предвидел будущее. С наступлением эры антибиотиков в середине XIX века мы почти забыли, что почва для болезней — это отдельный человек в определенный период его жизни. «Почему эта болезнь появилась у этого пациента именно сейчас!» — этот вопрос в 1977 году задал Джордж Энгель, ученый, изучающий единство тела и ума в процессе лечения1. Во всех отношениях современная медицинская практика придерживается упрощенного «причинно-следственного» подхода. Когда не удается обнаружить явный внешний агент, как это происходит в случае большинства серьезных заболеваний, врач разводит руками и заявляет, что причина заболевания неизвестна. «Болезнь неизвестной этиологии», пожалуй, самое распространенное выражение в учебниках по медицине.

Хотя в науке приветствуется скромность, причинно-следственный подход к болезни сам по себе является источником заблуждений. Он не дает понять, каким образом здоровое состояние превращается в болезненное и как можно вновь обрести здоровье. Есть известная суфийская история о мудреце и простаке XII века, мулле Насреддине, который, ползая на четвереньках, искал что-то под уличным фонарем. «Что ты ищешь?» — спрашивают его соседи. «Свой ключ», — отвечает он. Все соседи начинают искать его ключ, тщательно просматривая каждый сантиметр земли вблизи фонаря. Никому не удается найти ключ. «Постой, Насреддин, а где ты потерял свой ключ?» — наконец говорит кто-то. «Дома», — отвечает он. «Тогда почему ты ищешь его на улице?» — спрашивают его. «Разумеется, потому что на свету лучше видно». Возможно, проще (и более выгодно в финансовом отношении) изучать отдельные причины, такие как микробы и гены, но до тех пор, пока мы будем игнорировать комплексный подход, болезни всегда будут иметь неизвестную этиологию. Поиск снаружи, там, где есть свет, не даст нам ключа к здоровью; мы должны заглянуть внутрь, где мрачно и туманно.

Ни одна болезнь не развивается по какой-то одной причине. Даже в тех случаях, когда можно определить значительные риски, такие как биологическая наследственность при некоторых аутоиммунных заболеваниях или курение при раке легких, эти риски существуют не изолированно. Личностные особенности также сами по себе не вызывают болезнь: человек не болеет раком только из-за подавления гнева или БАС — только потому, что слишком доброжелателен. Системный подход признаёт, что многие процессы и факторы действуют сообща при формировании заболевания или состояния здоровья. В данной книге мы продемонстрировали биопсихосоциальный медицинский подход. Согласно этому подходу индивидуальная биология отражает историю человеческого организма в его взаимодействии с окружающей средой в течение жизни, постоянный обмен энергией, в котором психологические и социальные факторы так же важны, как и физиологические. Как полагает доктор Гелмон, исцеление — это процесс обретения состояния равновесия и гармонии.

Никогда не будет лишним напомнить себе, что слово исцеление происходит от слова «целое» — отсюда и его производные «цельный» и «полноценный». Исцелить — значит стать целым. Но как нам стать более цельными, чем мы есть? Или как получается, что мы становимся менее цельными?

Нечто может потерять свою полноценность по двум причинам: или из него что-то вычли, или внутренняя гармоничность настолько нарушена, что части, которые работают сообща, больше не способны функционировать прежним образом. Как мы знаем, стресс — это нарушение внутреннего баланса организма в ответ на предполагаемую угрозу, включая угрозу лишения какой-либо базовой потребности. Физиологический голод может быть одним из таких лишений, но в нашем обществе угроза чаще всего носит психологический характер — например, отсутствие эмоциональной поддержки или нарушение психологического равновесия.

«Я не понимаю, почему я заболела раком, — сказала одна женщина с раком яичника. — Я вела здоровый образ жизни, хорошо питалась, регулярно занималась спортом. Я всегда заботилась о своем здоровье. Если кто-то и представляет собой воплощение здоровья, то это я». Она упускала из виду один аспект своей жизни, незаметный на первый взгляд: стресс, связанный с подавлением эмоций. Ее добросовестные (и сознательные) активные усилия по должному уходу за собой не могли коснуться той сферы, о которой она не знала. Именно поэтому знание и понимание способны трансформировать, и поэтому понимание гораздо полезнее для людей, чем совет. Если мы приобретаем способность смотреть вглубь себя честно, с состраданием и незатуманенным взглядом, то мы понимаем то, как нам нужно о себе заботиться. Мы начинаем видеть ту часть себя, которая ранее была скрыта во мраке.

Мы все имеем потенциал для обретения цельности и здоровья, равно как и потенциал для развития болезни и дисгармонии. Болезнь — это и есть дисгармония. Точнее, проявление внутренней дисгармонии. Если рассматривать болезнь как нечто чужеродное и внешнее, то в конечном итоге мы будем вести войну против самих себя.

Первый шаг на пути к здоровью — отказ от приверженности к так называемому позитивному мышлению. Слишком часто за время работы в паллиативной помощи я сталкивался с подавленными людьми, которые выражали недоумение по поводу того, почему они заболели раком. «Я всегда был оптимистом, — сказал мне один мужчина лет сорока. — Я никогда не давал волю пессимистическим мыслям. Почему я заболел раком?»

В качестве противоядия от неизлечимого оптимизма я порекомендовал бы силу негативного мышления. Да, тут есть ирония, но во что я действительно верю, так это в силу мысли. Когда мы добавляем к слову «мышление» прилагательное позитивный, то исключаем те стороны реальности, которые кажутся нам «негативными». Кажется, именно так поступает большинство людей, которые придерживаются позитивного мышления. Подлинное позитивное мышление начинается с охвата всей реальности. В основе этого лежит уверенность в том, что мы способны остаться наедине с собой, чтобы узнать всю правду, какой бы она ни была.

Как отмечает доктор Майкл Керр, патологический оптимизм — это один из способов, с помощью которых мы сдерживаем наше беспокойство, избегаем столкновения с ним. Такая форма позитивного мышления является защитной реакцией обиженного ребенка. Взрослый, который хранит в себе обиду, даже не подозревая об этом, превращает этот защитный детский механизм в жизненный принцип.

Проявление симптомов заболевания или полученный диагноз должны подтолкнуть к поиску ответа на вопрос в двух направлениях: что говорит болезнь о прошлом и настоящем и что поможет в будущем? Многие подходы фокусируются только на второй половине этой целительной диады, игнорируя то, что изначально привело к развитию заболевания. Такие «позитивные» методы наводняют книжные полки и радиоэфир.

Для того чтобы исцелиться, необходимо собраться с силами и начать мыслить негативно. Негативное мышление — это не унылый, пессимистический взгляд на мир, который скрывается под маской «реализма». Скорее это готовность столкнуться с проблемами — такими, какие они есть на самом деле. Где нарушен баланс? Что я упустил? Чему именно мое тело говорит «нет»? Если мы не станем задавать эти вопросы, то стрессы, которые нарушают наше равновесие, будут ускользать от нашего понимания.

Еще более важно то, что отсутствие таких вопросов само по себе является источником стресса. Во-первых, «позитивное мышление» основано на бессознательной убежденности в том, что мы недостаточно сильны, чтобы справиться с реальностью. Когда мы позволяем этому страху взять верх, это пробуждает чувство детской тревоги. Независимо от того, осознается ли данная тревога или нет, возникает состояние стресса. Во-вторых, отсутствие важной информации о себе и ситуации, в которой мы находимся, представляет собой один из главных источников стресса и один из мощнейших активаторов гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой реакции на стресс (ГГН-оси). В-третьих, стресс уменьшается при условии независимого автономного контроля.

Человек не может обрести автономность, пока им движут чувство вины или привязанности, жажда успеха, страх перед начальством или боязнь скуки. Причина проста: автономия невозможна, если человеком что-то движет. Подобно унесенному ветром лепестку, ведомым человеком управляют силы, более могущественные, чем он сам. Его автономная воля не участвует в этом, даже если он считает, что сам «выбрал» свой образ жизни и даже если ему нравится его деятельность. Выбор, который он делает, привязан к невидимым ниточкам. Он по-прежнему не способен сказать «нет», даже если дело в его собственной одержимости. Когда он, наконец, просыпается, то недоуменно качает головой, будто Буратино, и говорит: «Как глупо я себя вел, когда был марионеткой».

Джойс, которая преподает в университете и страдает от астмы, не умеет отказывать. Вместо нее отказывают ее легкие. Страх Джойс перед отказом — это не страх перед другими людьми, а пустота, которую она чувствует, когда не заставляет себя что-то делать. «Пустота, — говорит она, — связана со страхом: если я не способна действовать, не отвечаю предъявляемым ко мне требованиям, значит, я не существую». Если бы она использовала силу своего негативного мышления, ей удалось бы принять эту страшную пустоту внутри себя. Она стала бы изучать это ощущение пустоты, а не пытаться заполнить его благими делами.