Титановый бардак

— Ну не на стройке же его проводить! Товарищи офицеры, прошу следовать за мной…

Спустя два месяца Борис Леонидович Адлард внимательно осматривал очередную «посудину» в порту Пирея.

— Ну, что скажете?

— Особых замечаний по состоянию судна у меня нет, — ответил капитан второго ранга на вопрос Петра Евгеньевича. — Мелкий ремонт, конечно, необходим, но его мы сможем и своими силами произвести. Что же до цены…

— Цена пусть вас вообще не беспокоит. Главное, что я хочу знать, так это сможет ли посудина через месяц доставить груз из Петербурга в Гётеборг.

— Скорее через полтора, а то и через два: судно не быстрое, а его еще на Балтику перегонять. А в остальном… Я думаю, что одну навигацию судно и без ремонта выдержит. Не знаю, правда, что по поводу судна скажет Николай Алексеевич…

— Это мы не ему покупаем, здесь вы капитаном будете. И нам нужно, чтобы до октября вы смогли перевезти из Ленинграда в Гётеборг пять тысяч тонн груза. Совершенно открыто, со всеми документами…

— То есть практически в каботаже ходить? Тогда, если проблем с переходом на Балтику не случится, то работу судно практически наверняка выполнит. А если его следующей зимой более серьезно подремонтировать, то его еще на пару навигаций хватит. Однако вряд ли больше…

— Подремонтируем. Программу перевозок закроем и тут же на ремонт поставим. Ну что, идемте оформлять документы?

Откровенно говоря, Джеральд Стирлинг был не очень доволен сделкой. Конечно, продать тридцатилетнюю ржавую галошу на двенадцать тысяч фунтов было очень неплохо, но — если бы не въедливые инспектора Ллойда, обнюхавшие каждую заклепку на корпусе — теоретически было возможно получить за неё и больше. К тому же еще из полученных денег Ллойд потребовал выплатить страховку за перегон корыта на Балтику, где будет оформлена передача судна новому владельцу — и хорошо еще, что хоть экипаж для перегонки не пришлось за свой счет нанимать.

Впрочем, сделка все равно оказалась выгодной, ведь вторым «по ценности» предложением было продать лоханку на металл за сумму меньше тысячи фунтов. К тому же русский капитан не потребовал, как это было принято, произвести полную покраску судна перед продажей — так что было бы грехом роптать на судьбу.

Тем временем Вячеслав Рудольфович слушал доклад уполномоченного из Экономического отдела, и недовольно морщился — хотя и не было понятно, почему: ведь, судя по докладу, его подчиненные достигли очень хороших результатов:

— Отдельно опрошенный профессор Фаворский, который, судя по всему, единственный из всех опрошенных глубоко изучил предлагаемый процесс, показал, что была использована совершенно иная технология получения продукта, и в результате наш аспирин, мало того что получается вшестеро дешевле германского или американского, еще и куда как чище. То есть гораздо лучшего качестве и наносит меньше вреда пациентам. Кроме того, буквально все опрошенные отмечают, что когда оснащение завода будет закончено, он полностью закроет потребность страны в данном лекарстве.

— И когда оно будет закончено?

— Сейчас трудно сказать: по требованию Девятого управления и с полного согласия со стороны Семашко основное производство организуется в Омске, но там только приступили к строительству завода, а вспомогательное производство уже налаживается в Уфе, куда летом перенесут все оборудование из Боровичей и запустят выпуск лекарства в количестве, вдвое превышающее нынешний объем закупок за границей.

— А что говорят ваши сотрудники по поводу экономической целесообразности подобной деятельности? Я про постройку заводов в довольно отдаленных городах…

— Всё же в Боровичах расположены лишь исследовательские лаборатории, и массовое производство — не их профиль, оно мешает работе уже исследовательской. Настолько мешает — этот вопрос вне нашей компетенции, но профессор Фаворский вроде с этим согласен. Вдобавок, если рассматривать картину с точки зрения государственной безопасности, то подобное размещение производств затруднит проведение диверсий. А когда, после завершения постройки всех заводов, у нас возникнут излишки продукции, мы легко выйдем на рынки азиатских государств…

Товарищ Менжинский дослушал доклад и, когда сотрудник экономического отдела вышел, снова недовольно поморщился. Настоящей причиной его недовольства было то, что он вообще очень слабо понимал, чем конкретно занимается это Девятое Управление — хотя оно, несмотря на огромные финансовые вливания, за год успело не только окупить вложения, но и принести весьма заметную пользу стране. Вероятно Феликс был прав: если для того, чтобы использовать знания контрреволюционеров, нужно поместить их в золотую клетку, не выстроить такую клетку — при наличии нужного «золота» конечно — было бы просто глупо. Ну а как сотрудники Управления достигают таких результатов… и интересно, где их Феликс вообще откопал? Уровень квалификации у них просто запредельный, по крайней мере у тех, с чьей работой люди уже столкнулись. А мотивация — Вячеслав Рудольфович вообще не понимал, чем такая высокая мотивация вызвана. Вот взять, к примеру эту восточную врачиху: ну приехала в Москву, ну родила в больнице Грауэрмана — но на следующий день после родов она же в больнице провела, как передают слова врачей соответствующие сотрудники, уникальную операцию другой роженице! Потом неделю лекции врачам роддома читала — а после, оттуда выписавшись, две недели инспектировала роддома и родильные отделения больниц Москвы и направила докладную Семашко на семидесяти страницах «О положении дел в советском родовспоможении и мерах по его улучшению». Николай Александрович этот доклад даже издал в виде брошюры и разослал по всем больницам республики с указанием «к обязательному исполнению»…

А геолог этот: специалисты говорят, что иногда складывается впечатление, что он просто на двести саженей вглубь земли всё глазами видит. Ладно в Порхове шахту гипсовую устроил: вроде гипс там еще до Революции нашли. А вот как он этот гипс в Бобриках учуял?

Вячеслав Рудольфович вдруг поймал себя на мысли, что он вообще не сомневается, что гипс — по словам этого геолога «самое большое месторождение в мире» — там обязательно найдется, хотя шахту закончат строить хорошо если через восемь месяцев, а гипса в Бобриках пока вообще никто и не видел. Не сомневается потому, что этот геолог предсказал, какие под землей возникнут проблемы при постройке шахты — и все, абсолютно все его предсказания сбылись. Пока сбылись… Но выстроенная на заводе «Спартак» необычная цементная печь, выпускающая — уже выпускающая — цемента больше, чем весь завод делал еще три месяца назад… правда, её-то, вроде, строили по проекту другого сотрудника Девятого управления…

Ладно, чёрт с ним, этим Управлением. Дело делают — и ладно. А уж если ЦК утвердит представление Семашко…

Николай Александрович, как нарком здравоохранения, некоторое время пребывал в шоке. Затем он гораздо более продолжительное время пребывал в гневе, а под конец испытал что-то вроде эйфории — и все это случилось с ним в течение трех дней. Хотя началось десятью днями раньше.

В конце февраля двадцать седьмого года произошло не очень заметное событие: на строительстве Штеровской электростанции несколько человек заболели тифом. Сыпняк захватил всего два барака, и всех заболевших немедленно увезли в карантин, а на Донбасс «для усиления местных кадров» было решено направить и нескольких врачей из Москвы. И их «поймала» Гюльчатай Халматовна, как раз объезжающие московские больницы с «инспекцией», так что врачи на Донбасс из Москвы выехали с двумя коробками таблеток.

А через неделю все они вернулись обратно с круглыми от удивления глазами: все больные этими таблетками были вылечены! Совершенно все из более чем двух сотен заболевших! Причем собственно лечение заняло не более пяти дней! Правда, согласно инструкции Суховой, двое местных уже докторов еще две недели скармливали выздоровевшим мужикам (и бабам, и детям) ежедневно по таблетке препарата с таинственно-пугающим названием «плавикс», но вообще-то это была уже «профилактика осложнений»: в инструкции Суховой было отмечено, что без такой профилактики может наблюдаться небольшая (менее процента) смертность и после выздоровления, а вот с этим «плавиксом» гарантируется полное восстановление деятельности организма. Вернувшихся врачей больше всего поразило «предостережение», предварявшее инструкцию по проведению лечения: «по мнению разработчика возможна индивидуальная непереносимость препарата, приводящая к неизлечимым нарушениям жизнедеятельности пациента. Однако такая вероятность, в отсутствие достоверной клинической статистики, может колебаться от высокой (один случай на шесть тысяч пациентов) до средней (один случай на тридцать-сорок тысяч)». Высокая вероятность один на шесть тысяч! Для болезни, при которой вообще смертность достигает двадцати процентов!!!

Николай Александрович, поскольку Гюльчатай Халматовна была еще в Москве, вприпрыжку побежал к ней договариваться о том, где Наркомздрав будет срочно налаживать выпуск препаратов. И тут уже шок от невероятной радости мгновенно сменился гневом: товарищ Сухова заявила, что эти препараты Наркомздрав выпускать не будет. То есть тогда еще гнев лишь подниматься начал, ведь Гюльчатай Халматовна за разъяснениями отослала наркома «к разработчику препарата» — а уж его-то Семашко наверняка сможет убедить!

Не убедил, и вот тогда гнев практически затмил обычную рассудительность мудрого доктора. Потому что этот разработчик (оказавшейся милой, на первый взгляд, женщиной) причину отказа выдал просто невероятную!

— Видите ли, Николай Александрович, лично я рассматриваю данный препарат как средство наживы. Я собираюсь продавать его, причем за очень большие деньги…

— Но ведь речь идет о здоровье людей! Как вам не стыдно даже произносить такое! — обычно спокойный, доктор Семашко эти слова проорал, и даже лицо его покраснело от гнева.

— Вот так не стыдно, — и женщина посмотрела врачу прямо в глаза, — и вот так тоже не стыдно, — она повернулась в профиль. — И вообще никоим боком не стыдно, причем сразу по трем причинам. Первую я уже озвучила: препарат излечивает не только тиф, он прекрасно работает по целому спектру различных болезней, включая холеру, гонорею, пневмонию, бактериальный менингит и кучу других. Поэтому даже при цене, скажем, в две шведских кроны за одну таблетку, или, проще, в золотой рубль, рынок с легкостью проглотит в год до десяти миллионов таблеток. То есть даст нам десять миллионов столь нужных стране рублей.

— Вы явно заблуждаетесь, у наркомата просто нет таких денег.

— У наркомата есть кроны, гульдены или фунты с долларами? Я говорю исключительно о зарубежных рынках!

— А наши люди пусть гибнут, так?

— Не так, я все же надеюсь, что у меня скоро мощностей хватит и внутренний рынок обеспечить, причем его можно будет — в том числе и за счет доходов с рынков иностранных — насытить вообще бесплатно. Однако есть нюанс, — и при этих словах она рассмеялась. А затем, уже совершенно серьезно продолжила: