ТОРРЕЗ. Книга вторая

— Да! Вот как разобьём врагов в столице, тогда и вернёмся к этому вопросу! — с завидным задором говорил лев.

— Вообще-то… — вдруг сказал Кову.

— Что? — одновременно спросили Кота и Кэрри.

— Я считаю, что вам двоим не стоит идти с нами в бой. В Париже и так хватит бойцов, а вы своё уже отвоевали. Поэтому сядете на первый же пассажирский корабль и поплывёте домой. Это не…

— Нет уж!

— Ещё чего! Je ne vais nul part! (Я никуда не поеду!)

— Это не обсуждается! Ну ладно Кэрри безбашенная, но ты то, Кота! Ты ведь серьёзно ранен!

— Да я хоть сейчас могу отправиться в новый бой! На мне всё затягивается, как на дворовой собаке. И я только вошёл в вкус. Ты разве не этого хотел? Я наконец-то полезен!

— Мёртвым ты нам полезен не будешь. Мы потеряли кучу бойцов. Робби мёртв, Райан мёртв, и бог знает, сколько ещё народу мы потеряем в Париже. А если ты или Кэрри пострадаете, я… я не знаю, как потом смогу жить.

Львы в секунду замолкли, не зная, что и сказать.

— Слушай сюда, упрямый бронко. Мы уже в это втянуты. Обратного пути нет, пойми ты, наконец! Да и об этом уже не раз заходил разговор. Все мы здесь понимаем, чем рискуем. К тому же нас и так осталось немного. Терять хорошего стрелка и, как оказалось, хорошего бойца, явно не лучшая из твоих идей, — сказала Кэрри после нескольких секунд тишины.

— Вместе мы сила! — добавил Кота.

— Что ж, ну ладно. Но только попробуйте умереть! — пригрозил лев, выставив указательный палец.

— Не бойся, не умрём! — сказала Кэрри, подмигнув Коте.

Кову собрался уходить, как до его руки вдруг дотянулась тонкая ладонь Коты.

— Кову, я… мне… мне очень жаль. Я знал Райана очень недолго, но даже за это время понял, насколько он хороший человек. Нам всем будет его очень не хватать.

— Да. Он был лучшим из нас всех. И теперь твоё обучение придётся заканчивать мне.

— Ох…

— Ладно, отдыхайте пока. А я пойду наверх, обсужу план с Шэем, — сказал Кову, отправляясь на верхнюю палубу.

***

Шэй по-прежнему стоял у штурвала, периодически оглядываясь назад и опасаясь, как бы им на хвост не сел враг.

И когда Кову неожиданно поднялся к нему на мостик, измотанный битвой и скорбью лев даже слегка вздрогнул.

— Ну, как там раненые? — слегка замявшись, спросил Шэй.

— Не всё так плохо. Даже Кота, как оказалось, более-менее в порядке. Ну, насколько это возможно. И не поверишь, пацан уже рвётся в новый бой.

На лице Шэя впервые за долгое время промелькнула довольная ухмылка.

— Надо же. Сколько доблести и храбрости в таком маленьком человечке.

— Так говоришь, будто он ребёнок. Или карлик… — сказал Кову, встав рядом с Шэем.

— И всё же, он ведь гораздо меньше почти любого льва. Но, знаешь, это мало о чём говорит. Я ведь тоже таким был когда-то. Правда, потом внезапно вымахал и поднабрал пару фунтов.

— Ты был щуплым задохликом? Да ну! Никогда не поверю!

— Ну… это не от хорошей жизни, знаешь ли. К тому же видел я мельком, сколько шрамов на теле Коты. Может, он и не такой здоровый, как мы, но вот суровости ему, я уверен, не занимать. Возможно даже побольше нашего…

— Может быть. Так что у нас по плану? Плывём в Париж, а дальше что? — спросил Кову, опираясь о деревянный поручень мостика.

— Прежде всего, встретимся с мастером Адриано. Но я думаю, что разгадав, как работает Клави-сфера, Моро захочет продемонстрировать это на весь Париж. А тут уж вариантов много, где он это устроит. Но мы постараемся действовать быстро.

— Твои предположения? Ты ведь сам из Парижа. Наверняка знаешь всякие людные и светские места вдоль и поперёк? — спросил Кову.

Шэй вдруг иронично посмеялся.

— С чего бы? Куда мне до местной аристократии. Я ведь был обычным бездомным сиротой. Ну, то есть мы…

— Мы? Та-ак. Пахнет интересной историей!

— Ой, не-не-не! давай не будем! — заметался Шэй.

— Да колись давай. Всё равно путь не близкий. Хоть уныние разгоним, — наседал Кову.

— Ох, ну ладно. Тогда слушай… Мы с моим братом Жаном были обычными парижскими сиротами, бродящими тут и там в поисках крова и пропитания. Какое-то время мы жили в приюте, практически не зная горя. Однако наступил роковой момент совершеннолетия и нас выпнули из-под крыши, вынудив скитаться по улицам большого, грязного и опасного города. Долго мы ошивались на улицах, каждый день борясь с голодом и холодом. Но в одну ночь мы оказались у подножья знаменитого храма Нотр-Дам же Пари. Мы были истощены и измучены, а потому не придумали ничего лучше, чем постучаться в массивные двери величественного здания. И на наше великое счастье врата храма распахнул высокий священник в белоснежной рясе. Он пустил нас внутрь, а затем накормил и напоил досыта. Был очень добр и учтив, как и подобает настоящему христианину. Узнав нас поближе, он дал нам столь желанную крышу над головой, поселив прямо в храме. Мы с братом стали прислужниками церкви. Я был усерден и нёс службу ответственно и честно. Но Жан… он ненавидел это место. Когда мы подросли до шестнадцати лет я был щуплым и неуверенным в себе шкетом. А вот Жан превратился в прекрасного юношу, полного сил и харизмы. У него был потрясающий голос и шарм, достойный настоящего льва. Его обаятельность могла сразить наповал любую француженку. А как красиво он пел! Но со временем он начал всё чаще надолго уходить из храма. И пока я нёс вечернюю службу, Жан веселился, пил и кутил с девками, явно протестуя против учения церкви. Он ощутил грешный вкус свободы, который с каждым разом пьянил его всё больше и больше. Но, не смотря ни на что, я очень его любил, ведь он был моей единственной семьёй. Это сейчас я понимаю, что Жан всегда стремился найти своё место в мире, не желая слушать чьих-либо указов, пусть и не всегда поступая разумно. Но главное, он очень хотел, чтобы я был вместе с ним. Мечтал, чтобы и я вырвался из цепей церкви, ощутив вкус подлинной свободы. Но по итогу… одной ночью архидьякон выгнал его на улицу. И как бы я не молил его простить брата, говоря, что Господь прощает оступившихся, архидьякон меня не слушал. Он изгнал Жана. А я… я остался служить в Нотр-Даме. Я не ушёл с ним, хотя он звал меня с собой. Он сказал, что нашёл человека, который приютит нас. Который даст нам работу и дом. А заодно научит самим о себе заботиться. Но в тот миг я побоялся потерять всё то, что имею. К тому же годы в божьем храме сделали меня крайне покорным и набожным. Я был слишком верным божественному вымыслу, пока…

Шэй на секунду замялся, выдержав драматическую паузу.

— Пока в одну ночь я не понял, что грех может поселиться в душе даже самого святого человека. В тот момент я как раз перечитывал страницы Библии на втором этаже большого зала, когда в массивную дверь раздался отчётливый стук и крики, молящие о помощи. Не смотря на то, что прошли месяцы, я не мог не узнать голос Жана. Я тот час ринулся вниз, увидев, как архидьякон приоткрывает дверь и… вновь закрывает её. Когда я попытался убедить его пустить Жана внутрь, он ответил лишь тем, что грешнику не место в божьем доме. И тогда я услышал жуткие крики и лязг металла по ту сторону дверей. Практически сбив с дороги архидьякона, я отворил врата храма, увидев перед собой лишь бездыханное тело Жана, лежащее на каменных ступенях. Он истекал кровью, а в его груди зияла большущая дыра. Едва оглядев площадь перед соборомя, я увидел четверых солдат в красных доспехах, скрывающихся в тёмных переулках. Архидьякон видел их, нет сомнений. И он не пустил Жана внутрь лишь потому, что попади он в собор, гвардейцы не имели бы права убить его. Выходит, он сделал это сознательно, ведь церковь охотно сотрудничает с Орденом, который был их кормящей рукой. Такая вот история, Кову. Знаешь, в ту ночь я многое понял. Например то, что все мы смертны. И то, что если бог и есть, он явно не так уж всесилен, каким его считают. "Грешнику не место в божьем доме". С этими словами я задушил дьякона своими собственными руками. Мой младший братик… Моя единственная родня… Архидьякон был повинен в его смерти и по итогу поплатился за это. Но… в случившемся была и моя вина. Будь я рядом, возможно, всё было бы иначе. Но я предал его… Предал человека, которого любил больше всего на свете. Но, так или иначе, за убийство архидьякона мне грозила смертная казнь. Меня временно бросили в тюрьму дожидаться дня смерти. Однако через какое-то время меня вызволил на свободу один человек. Молодой волк в самом рассвете сил, с пышными усами и малиновым фраком. Это был мастер Адриано. Он вызволил меня, когда новость о смерти Жана и убийстве архидьякона разошлась по устам. Именно он собирался приютить моего брата, сделав его частью Артеля. И в качестве вступительного задания он послал его в город с лёгким поручением: отнести несколько писем посредникам и вернуться обратно на базу. Но он не мог знать, что вблизи одного из адресов будет дежурить отряд гвардейцев. У Жана не было и шанса, кроме как попасть под защиту церкви. Как бы там ни было, Адриано чувствовал вину за потерю юного рекрута, а потому посчитал своим долгом спасти меня и взять к себе в ученики. Вот так я и попал в Артель…

— Занимательная история. Жаль твоего брата. Но себя ты винишь зря, Шэй. Нет ничего плохого в том, чтобы держаться за блага, которые имеешь.

— Может и так. Но… как ни крути, но я предал его. А больше всего в мире я ненавижу предательства. Да даже просто врать в лицо для меня большое испытание. Но предать кого-то кто искренне тебе доверяет… Для меня это отвратительно и мерзко. Никогда себе не прощу того, что случилось…

— Ну, отчасти, это хорошо. Верность в наше время редкое качество, — сказал Кову.

— Ага, точно… — на выдохе прохрипел Шэй.

— Выходит, Адриано не всегда был… таким… ну…

— Циничным? — подсказал Шэй.

— Именно.

— Да… раньше он знал, что такое сострадание. Сейчас же для него большая цель оправдывает любые средства. И это меня пугает больше всего. Нынешний Адриано способен на великие жертвы союзников, лишь бы нанести противнику хоть сколь-нибудь ощутимый урон.

— Ну, в этом есть смысл. Математическая выгода. Но людские жизни считать не принято…

— Только не для него.

— Ну, он стар и явно болен. Скоро ты его заменишь. И надо думать, из тебя будет лидер получше, — сказал Кову, с улыбкой глядя на Шэя.

— Почему?

— Ещё спрашиваешь? В отличии от Грассо, в тебе есть сострадание, принципы, верность и самоотверженность. Ты дорожишь жизнями людей, прежде всего, рискуя собственной. Думаю, именно поэтому ты и цеплялся за веру, будучи ребёнком. Ведь она позволяла тебе думать, что в мире есть справедливость. И к этой самой справедливости ты стремишься до сих пор. Только теперь в твоих руках не Библия, а стальной меч. Но ведь добро должно быть с кулаками, так? В общем, думаю, ты справишься. Но знаешь, чего тебе не хватает?

— Чего же?

— Забавно, но как раз-таки циничности. Только в здравых количествах, само собой. Адриано вообще не заботят жизни простых бойцов, в отличии от тебя. Но иногда тебе всё же придётся пойти на необходимые жертвы.

— Возможно…

Кову вдруг поднял взгляд к горизонту, увидев приближающийся порт большого города.

— А вот и Париж!

— Родной город… — с облегчением сказал Шэй.