Самый лучший комсомолец. Том пятый

Глава 18

Шел третий час напряженной работы — десяток докторов наук средних лет менял магнитные ленты, вбивал двоичный код и последовательности цифр, время от времени меняя платы постоянной памяти — бабушка «оперативки», ее программируют один раз, на производстве. Командующий парадом Егор Львович не напрягался, впрочем как и сидящий за одним столом с ним я, в сторонке от суеты, в свободном от сегментов здоровенной ЭВМ уголке просторной, хорошо вентилируемой лаборатории, мы пили чай с баранками — космический академик позвонил, и нам разрешили — и ждали обработки загруженных данных. Заодно я позвонил маме — сегодня домой если и вернусь, то глубокой ночью («Где? У космического академика? Хоть бы домой сначала заехал!»).

— А ты как хотел? — даже удивился ученый, когда я спросил его, сколько часов займут вычисления. — Космические программы начинать — это тебе не бюджет завода просчитывать!

Ужин нам и товарищам программистам (они в эти времена вот такие, динамичные) привезут из «Потёмкина» — Егор Львович согласился угоститься в ответ на его чай и баранки.

— Пух! — сказал третий от нас здоровенный, до потолка, модуль, и пустил печальную струйку дыма.

Гул в зале прекратился.

— Вот незадача, — расстроился ученый. — Это лампа перегорела, такое все время случается. Не переживай, процесс не остановить.

— Технологии несовершенны, — согласился я.

Лампу поменяли, работа продолжилась.

— А вы у Константина Эдуардовича учились?

— Доводилось, — отпив чайку, кивнул ученый. — Великий был человек — без него никакого космоса у нас бы не было. Он тоже иллюзий не питал — считал, что даже если человечество — единственная разумная форма жизни во Вселенной, мы должны постараться эту Вселенную заселить.

— Необходимым этапом он считал выведение лишенного страстей человечества с великим разумом, способного на «рациональное умиротворенное существование», — процитировал я Циолковского.

— Именно! — одобрил Егор Львович. — Пока, увы, особых подвижек ни к заселению, ни к выведению у нас не наблюдается.

— Но это не повод не пытаться, — улыбнулся я.

— Верно! — одобрил он и это.

— А вы Ленина видели?

— Врать не стану — только в Мавзолее, — пригорюнился он.

— Говорите — летит Венера-7? Я запуск-то как все, по телевизору смотрел, но с тех пор ничего не рассказывали.

— Через пять дней, за первым аппаратом запустили дублирующий, — кивнул он. — Его мы потеряли при попытке перевести на траекторию полета к Венере. Первый — благополучно летит и не промахнется — после двух неудачных попыток коррекции орбиты по Сириусу удалось скорректировать по Солнцу, — широко улыбнулся.

— А она — с парашютом?

— С парашютом, — подтвердил он.

— А из чего он сделан — там же жутко агрессивная среда?

— Из стеклонитрона, — поделился государственной тайной ученый.

— Я про такой материал и не слышал никогда, — приуныл я.

— Да нитрон же! — возмутился Егор Львович.

— А, который из швейных магазинов «Нитрон»! — понял я.

Акриловое волокно.

— Вся хитрость — в конструкции парашюта, — академик достал из кармана рубашки блокнот и карандашиком накарябал в нем схему. — Смотри, четыре слоя…

К полуночи мы закончили разбираться с Венерой-7, а я вполне мог защитить средней паршивости диссертацию. Жаль, что такой замечательный аппарат сможет передать только давление и температуру. Ничего, будут нам и фоточки.

— Вот как-то так и выглядит освоение космоса изнутри, — весело заметил Егор Львович, велев ассистенту сжечь исписанный блокнот.

Жутко секретный получился потому что.

— Вас получается, с венерианской программы забрали? — догадался я.

— Забрали! — подтвердил он. — Точнее сам забрался. Плох тот академик, который не мечтает возглавить собственную космическую программу. Твой знакомый Максим Павлович, которого ты ставишь на Дальневосточное НИИ, мой ученик.

— Тесен мир, — улыбнулся я.

— А еще я неплохо знаком с Сергеем Алексеевичем Лебедевым, — продолжил он.

— Им вроде от моего вмешательства лучше стало, — пожал плечами я.

— Я тоже так решил, — кивнул он.

— Обещаю не играть в игрушки и делать все, чтобы вы спокойно работали на благо человечества.

— На благо Родины работать нужно! — напомнил Егор Львович.

Расчеты закончили к четырем часам ночи. Как и предполагалось — шестьсот тридцать пять миллионов рублей на пять лет работы.

— Не испугался? Это с «вилкой» миллионов в сто, — уточнил ученый.

— Это, извините, совхоз «Потемкинская деревня» в одиночку потянет! — гоготнул я. — А мне вручают целый город — потяну, не сомневайтесь.

Стартовый транш в семьдесят миллионов согласовали, звонком разбудив дежурного работника Фонда, которому космический академик — усталости ни на грамм! — продиктовал инструкции.

Тепло попрощались с ученым, мы покинули Академию Наук и поехали ночевать в Сокольники — мама велела на ночь глядя в деревню не ехать.